Ночь Бармаглота - Фредерик Браун Страница 3

— Он думал насчёт этого, док. А потом решил, что не хочет использовать дружбу с тобой, чтобы влиять на то, как ты подаёшь новости.

— Чёртов дурак, — сказал я. — Ему всего-то надо было перейти улицу.

— Но Карл сказал, что Бонни отличный парень, и что ему не повезёт, если ты перечислишь все те обвинения, ведь все они на самом деле неправда, и...

— Не дави, — прервал я. — Я изменю статью. Если Карл говорит, что дело обстоит так, я ему поверю. Я не могу сказать, что обвинения были ложны, но, по крайней мере, могу их опустить.

— Было бы здорово, док.

— Само собой. Ладно, налей мне ещё по одной, Смайли, и я пойду поправлю там, пока Пит не ушёл.

Я выпил ещё, ругая себя, что так сглупил и испортил единственный заслуживающий упоминания материал, но знал, что должен это сделать. Я не знал Бонни лично, разве что здоровался на улице, но Карла Тренхольма я знал достаточно хорошо, чтобы быть чертовски уверенным — если он говорит, что Бонни был прав, материал, каким я его написал, нечестен. И я достаточно хорошо знал Смайли, чтобы быть уверенным — он не исказил мне то, что на самом деле говорил Карл.

Так что я, ворча, поплёлся обратно через улицу и вверх по лестнице в редакцию «Гудка». Пит уже закреплял набор первой страницы.

Когда я сказал ему, что нам надо сделать, он ослабил крепления, и я обошёл машину так, чтобы снова прочесть статью, конечно, вверх ногами, поскольку шрифт всегда так читается.

Первый абзац можно оставить, как он есть, и это будет вся статья. Я сказал Питу убрать остальной набор в ящик, а сам подошёл к матрицам и набрал короткий заголовок «Бонни Получил Развод», вместо более длинного у старого материала. Передав строку Питу, я смотрел, как он меняет заголовки.

— В странице остаётся дыра дюймов в девять, — сказал он. — Что втыкаем туда?

Я вздохнул.

— Придётся ставить наполнитель, — ответил я. — Не на первой полосе, но нам нужно найти на четвёртой странице что-нибудь, что можно переместить на первую, а туда поставить девять дюймов наполнителя.

Я спустился к четвёртой странице и измерил длину материалов. Пит подошёл к стеллажу и зацепил там наполнителя. Единственным, что хоть немного приближалось к нужному размеру, была информация Клайда Эндрюса, банкира Кармел-Сити и светила местной баптистской церкви, о распродаже барахла, намеченной приходом на вечер вторника.

Материал был далеко не потрясающей важности, но зато примерно нужной длины, если переставить его с отступом. И в нём было много имён, и это означало, что многим людям, особенно Клайду Эндрюсу, понравится, если я перенесу его на первую страницу.

Так мы и сделали. Затем Пит переустановил его в набор первой страницы, пока я закрывал пробел на четвёртой странице наполнителем и закреплял набор обратно. К тому времени, как я покончил с четвёртой страницей, Пит ещё возился со своей распродажей, и на сей раз раз я дождался, пока он закончил первую страницу, чтобы мы могли пойти к Смайли вместе.

Я мыл руки и думал о той первой полосе. «Первая полоса»[1]. Тени Хекта и Макартура. Бедный Хорас Грили[2] вертится в гробу.

Теперь мне очень хотелось выпить.

Пит начал ковыряться в вёрстке, и я сказал ему, чтобы он не беспокоился. Может, покупатели и прочитают первую страницу, но я этого делать не собирался. А перевёрнутый заголовок или кривой абзац, пожалуй, её только улучшат.

Пит умылся, и мы заперли дверь. Для вечера четверга было всё ещё рано, чуть позже семи. Ме следовало этому радоваться, и я бы, наверное, радовался, будь у нас хороший номер. Что до только что свёрстанного нами, я задавался вопросом, доживёт ли он до утра.

У Смайли было ещё несколько клиентов, и он ждал их, а я был не в настроении ждать Смайли, так что я зашёл за барную стойку, взял бутылку «Старого Хендерсона» и два стакана и отнёс их за столик нам с Питом. Мы со Смайли достаточно знаем друг друга, так что я всегда могу обеспечить себя в любое удобное время, а с ним уладить потом.

Я налил нам с Питом. Мы выпили, и Пит сказал:

— Ну, вот и ещё неделя, док.

Я задумался, сколько раз он повторил это за те десять лет, что работает на меня, а потом задумался, сколько раз об этом уже думал, и это выходило...

— Сколько будет пятьдесят два на двадцать три, Пит? — спросил я.

— А? Чертовски много. А что?

Я посчитал сам.

— Пятьдесят на двадцать три — одна тысяча сто пятьдесят; и ещё дважды под двадцать три даёт сорок шесть. Пит, тысячу сто девяность шесть раз я сдавал эту газету в четверг вечером, и ни разу не было там по-настоящему большой, горячей новости.

— Тут не Чикаго, док. Чего вы ждёте, убийства?

— Люблю убийства, — ответил я.

Было бы забавно, скажи тут Пит: «Док, как вам сразу три за ночь?»

Но он, конечно, этого не говорил. В некотором смысле, однако, он сказал нечто ещё более забавное. Он произнёс:

— Но предположим, это был бы ваш друг? Скажем, ваш лучший друг. Карл Тренхольм. Хотели бы вы, чтобы его убили просто ради материала в «Гудке»?

— Конечно, нет, — сказал я. — Предпочтительно убить кого-то мне неизвестного, если такие вообще есть в Кармел-Сити. Пусть будет Иегуди.

— Что за Иегуди? — спросил Пит.

Я посмотрел на Пита, пытаясь понять, не шутит ли он, но это, очевидно, было не так, и я разъяснил:

— Человечек, которого там не было. Не помнишь стишок?

Я человечка у перил

Увидел, но он там не был.

Сегодня нет его опять,

Эх, хочу его прогнать.

Пит засмеялся.

— Док, вы всё безумнее. Это опять «Алиса в Стране Чудес», как все те странные шутки, что вы цитируете, когда выпьете?

— На сей раз нет[3]. Но кто говорит, что я цитирую Льюиса Кэрролла, только когда выпью? Я могу цитировать его сейчас, а я едва ли начинал сегодня пить, ведь, как Чёрная Королева сказала