Леонид Шифман - Побег на Альфу Центавра (сборник) Страница 30

«Ох, не верю я в это, – решительно заявила Глория. – Полиции так проще было. Я ее понимаю, кругом столько преступлений, со всеми разве успеешь разобраться, а тут еще дело тонкое, семейное...» Я тут же вполне оправданно проявила интерес.

«И кто же мог?» – спросила я. Вот тут она мне и выложила собственную версию этих событий, предупредив, что никогда еще вслух она не говорила об этом. Она считала, что оба его сына могли убить отца ради денег. А если они узнали про планы изменения завещания, так и подавно! Я предположила, что, возможно, сыновья мистера Гибсона сговорились между собой, но старушка твердо заявила о невозможности подобной версии. «Они ненавидели друг друга и ни за что не смогли бы договориться, – уверенно заявила она, – Я это не допускаю. Но убить мог любой. Это сейчас один из них, старший, остепенился, даже семьей обзавелся, сына в честь отца назвал. Вот, посмотрите – так на деда похож!» Она показала мне две фотографии и, должна признаться, сходство действительно было разительным. Я согласно закивала головой. Кстати, – вдруг прервав свой рассказ, обратилась ко мне Николь, – ты тоже считаешь, что братья не могли просто договориться?

– На сто процентов бы не поручилась, – ответила я, – но все же считаю это маловероятным. И не потому, что они между собой плохо ладили, а потому, что, скорее всего, они друг другу не доверяли. Да и зачем тому, кто это задумал, нужны были такие дополнительные сложности? А что, вы с Генри допускали такую возможность?

– Да нет, Генри рассуждал примерно в том же направлении, хотя и признавал, что преступная логика иногда столь неожиданна, что нормальному человеку трудно бывает ее понять. Так или иначе, но миссис Денвер, похоже, была того же мнения, она рассказала мне среди прочего и то, что Каролина тоже не поверила в версию официального следствия и собиралась провести свое собственное расследование. Но добрая старушка считала, что Каролине эта задача оказалась не по зубам. Поэтому все осталось так, как было после окончания полицейского расследования. На тот момент, когда мы разговаривали с миссис Денвер, Каролины уже шесть лет как не было среди живых. Она умерла от болезни сердца совсем еще молодой.

– А у Каролины была семья, дети? – спросила я.

– Да, после нее осталась дочь, ей уже было тогда двадцать шесть, пора было, как считала Глория Денвер, о замужестве думать, а она вся, по словам старушки, в юриспруденции погрязла, на адвоката училась. Муж Каролины был бабником, бросил семью, когда Еве не было и пяти. Девушка чувствовала себя одиноко после смерти матери. Она часто навещала Глорию Денвер и была с ней очень дружна. Я тогда подумала, что может быть Еве что-нибудь известно о расследовании, которое собиралась провести Каролина, и я попросила у миссис Денвер ее телефон. Старушка дала мне номер телефона Евы, обещала предупредить ее. На прощание попросила принести ей книгу, когда та будет готова. Я почувствовала, что начинаю краснеть, быстро попрощалась и исчезла с глаз долой. Артистка из меня не получится, впрочем, не поверите, никогда и не мечтала ею стать.

– Не думаю, – опять пустилась я в рассуждения, – что Каролина стала бы посвящать в свое расследование дочь, но после нее могли остаться какие-то материалы этого расследования. И что по поводу твоего визита к пожилой даме сказал Генри?

– Он внимательно выслушал мой доклад и сказал, что Рэй и Ян совсем не глупые ребята. Им удалось скрыть от полиции свою междоусобицу. Попытайся кто-то из них свалить вину на брата, подозрение, прежде всего, пало бы на него самого. Ведь вполне возможно, что у убийцы был двойной замысел, не просто убить отца, но и при случае подставить брата, чтобы вычеркнуть его из списка наследников. Но убийца не повел себя прямолинейно, вероятно, это было бы слишком рискованно, так что, в конце концов, он смирился с дележом на троих... Впрочем, это была на тот момент лишь правдоподобная версия.

– Как я понимаю, – включился в разговор комиссар, – вы встретились с Евой?

– Да, несомненно. Чтобы встретиться с ней мне снова пришлось ехать в Джонсвилль, к тому же в воскресенье. Другого времени у нее просто не было. Но беседа с Евой дала неожиданно много. Ева ничего не знала по интересующему меня вопросу, но вспомнила, что за несколько дней до смерти, а Каролина умирала в больнице, она просила дочь съездить к ее адвокату, забрать какой-то пакет и сжечь его. Это было необычайно важно для нее. На пакете было написано, что он подлежит вскрытию только после ее смерти. Ева дала слово, что не вскроет пакет и обязательно сожжет его. Так она и поступила. Я еле дождалась понедельника, чтобы рассказать все Генри.

– И что, по-твоему, могло быть в этом пакете? – спросила я.

– На тот момент я этого не знала и думала, что никогда уже не узнаю, – ответила Николь.

– Значит, – подвел итог комиссар, – она не сделала то, что обещала своей матери? Не сожгла пакет?

– Как на это посмотреть… – мы удивленно переглянулись, а Николь продолжила: – Сразу она его не сожгла, а потом нашла выход, то есть, сообразила, как заполучить содержимое пакета, формально выполнив последнюю волю умирающей.

– Это как же? – дружным дуэтом воскликнули мы с комиссаром.

– Дело в том, – объяснила моя подруга, – что она не давала своей матери слово, что этот пакет не вскроет кто-то другой, она клялась, что не станет этого делать сама. Поэтому вскрыть пакет она попросила девушку, которая периодически помогала ей по хозяйству. Она ей сказала, что открыть этот конверт нужно срочно, а она как раз нанесла лак на ногти. Дело житейское. Сам конверт она послушно сожгла, а вот содержимое оставила и, конечно, прочитала.

– Ну, так и что в этом пакете было? Это сделал Ян? – не сдержал своего любопытства Эрик Катлер.

– Миссис Денвер, полагаю, ошиблась, – предположила я, – когда заявила, что Каролина не справилась с расследованием. Скорее дело обстояло с точностью до наоборот. Она довела его до конца и выяснила, кто убийца. Но была вынуждена хранить все в тайне, так как понимала, что убийца уже не остановится ни перед чем. Этот пакет хранил ей жизнь. Перед смертью она решила его уничтожить, чтобы не бросать тень на семью, или что-нибудь в этом роде.

– Нет, – возразила Николь, – настоящих доказательств вины одного из братьев Каролина не обнаружила, так же как и полицейский детектив, который вел расследование обстоятельств смерти Фила Гибсона. Но в вещах своего старшего брата она нашла бумажный пакет с белым порошком. Она предположила, что это тот самый яд, которым был отравлен отец. Но отнести этот пакетик в полицию она не захотела, хотя и не оставила его в распоряжении Яна, боясь, что тот совершит еще одно злодеяние. Это было и лишение его инструмента убийства, и предупреждение, что кто-то в курсе его дел. Как вы понимаете, предупреждение сработало.

– Но почему Ева не обратилась в полицию, – удивилась я, – ведь в ее руках фактически оказалась улика, изобличающая преступника.

– Я тоже задала ей этот вопрос, – улыбнулась Николь, – она ответила, что в письме матери не было ничего, что бы на самом деле изобличало ее старшего брата. Пакетик с ядом и сообщение о том, что яд был найден в ящике для белья в комнате Яна Гибсона? Это было бы уликой, если бы все это было найдено вовремя. А в тот момент? Ян мог просто заявить, что яд ему подложили, или он нашел его в вещах брата, хотел заявить в полицию, но пакетик пропал, да и еще море всяких утверждений, которые тогда уже невозможно было бы опровергнуть. Уверенность Каролины была связана с поведением брата, но ее мнение вряд ли могло бы убедить суд. Спустя несколько дней после разговора с Евой нам нанес визит Фил. Мы рассказали ему то, что нам удалось выяснить, и посоветовали ему повидаться с кузиной, что он и сделал, – завершила свой рассказ об этих событиях Николь.

– Получается, что преступник не всегда бывает наказан, – грустно заметила я.

– Ну, не знаю, – вдруг возразил мне комиссар, – что на самом деле хуже: суд человеческий или суд Божий.

Николь посмотрела удивленно, очевидно, не ожидая таких слов от комиссара Катлера. Но я-то давно знаю, что Эрик Катлер, пусть и не религиозен, но неисправимый романтик. Впрочем, это уж точно не следовало бы исправлять, даже, если бы такое было возможно.

– Однако, если мы примем тот факт, что убийцей был именно Ян, то остается еще одна тайна, – заметила я, – мне трудно рационально объяснить то, что молодой Фил Гибсон назвал реинкарнацией. Либо нужно принять как нечто доказанное существование этого явления, либо найти объяснение тому, что рассказал молодой человек, не привлекая такого понятия. Но я этого сделать не могу. А вы, комиссар?

– А можно попробовать мне объяснить высокому собранию свою точку зрения на эту загадку? – неожиданно включилась в наш разговор Инесс.

– Конечно, – воскликнули мы все почти одновременно.

– Так вот, можно, конечно, поверить в реинкарнацию, почему бы и нет? Но, в данном случае, как мне кажется, вполне можно обойтись и без нее. Давайте вспомним, как ведут себя взрослые в присутствии маленьких детей. Часто они их просто не замечают, особенно, если ребенок послушный и умеет сам себя занять. Теперь представьте, что маленький Фил мог гостить в доме бабушки Глории, например, именно тогда, когда там была Каролина. Учтите, что я имею в виду, не восьмилетнего Фила, в этом возрасте он уже все должен был бы запомнить, да и взрослые бы не стали при нем обсуждать события связанные с убийством деда. Нет, мальчику на тот момент могло еще не исполниться и трех лет. В этом случае, его присутствие вряд ли принимали в расчет, считая, что ребенок все равно ничего еще не способен понять. Каролина в это время еще наверняка была озабочена событиями, связанными со смертью отца, возможно, именно в этот момент она рассказала Глории о своих подозрениях. Слова: смерть, убийство, стакан воды, таблетка, яд – скорее всего, могли звучать, и связывались они с именем Фил. Для малыша это было только его имя, он был слишком мал, чтобы понимать, что существует множество людей, которых зовут так же. Он не очень понимал, а вернее, понимал по-своему, что значит слово смерть; время такими маленькими детьми тоже воспринимается совсем не так как взрослыми. Отсюда мы получаем эффект чужих воспоминаний в собственной памяти. Такой информационный сор есть в сознании каждого человека, но если это не включается в какую-то цепь реальных событий, возникшую позднее, мы просто на эти воспоминания не обращаем внимания. Но для мальчика толчком к таким ощущениям памяти, настолько ярким, что это даже вызвало зрительные образы, послужила поездка в Джонсвилль, возможно, были и еще какие-то детали, которые взрослый Фил просто не помнил. Непонятая, но усвоенная негативная информация пугала ребенка, а психолог просто вытащила на поверхность эти факты в виде образов. Событие для мальчика не стало менее трагичным, но перестало быть непонятным, отсюда и исчезновение страхов. Что касается озера, то он мог тоже о нем слышать, связать свое представление о нем с уже тревожившими его зрительными образами и получить «воспоминания», которых на самом деле не было.