Леонид Шифман - Побег на Альфу Центавра (сборник) Страница 32

– Меня зовут Рут Корио, – представилась наша гостья, – Я работала у художника Джозефа Ламберта. Вам известно это имя?

– Конечно, мне о нем много рассказывали, – важно сказал Генри, а я с трудом сдержалась, чтобы не расхохотаться. Не хватало еще, чтобы он начал рассуждать о его творчестве.

– Это хорошо, – сказала Рут. – Тогда вам должно быть известно, что он скоропостижно скончался год назад.

– Да, мы в курсе, – прервала молчание я, так как девушка умолкла и достала из кармашка, искусно вшитого в широкий пояс ее юбки, носовой платок.

– Вчера я была на его вернисаже, – приведя себя в порядок и тяжело вздохнув, продолжила рассказ Рут, – и была потрясена, увидев там три картины, которые, я уверена, Джозеф не писал.

– Не писал? Но позвольте, это его персональный вернисаж, как я понимаю, посвященный годовщине смерти, – воскликнул Генри.

Пальцы его рук исполнили чечетку на столе, чуть не смахнув на пол чашку. Две чашки в день – явный перебор. По этому танцу я определила степень нетерпения моего шефа.

– Да, именно так. Но эти картины не его, – твердо повторила Рут.

– Почему вы так решили? – спросила я.

– Я знаю все картины, написанные Джозефом за время моей работы у него. Я приходила к нему два раза в неделю, убирала дом, готовила еду, стирала... В его мастерской я лишь подметала, Джозеф очень боялся, что я нечаянно поврежу его картины. Он очень любил рассказывать о картинах, над которыми работал. Именно благодаря ему, я стала интересоваться живописью. Он был всегда так добр ко мне... – Рут снова умолкла. Ее лицо покрыл легкий румянец.

– Скажите, ваши отношения с художником оставались только деловыми? – неожиданно, даже для себя самой, спросила я.

Но Рут правильно поняла мой неосторожный вопрос и покраснела еще больше. Однако ответила.

– Не совсем... Можно сказать, что мы были друзьями. Даже больше, но не подумайте ничего плохого. Он действительно несколько раз предлагал мне выйти за него замуж. Но, мне кажется, скорее в шутку, просто под настроение, ну, бывали у него такие минуты. Не уверена, что дело кончилось бы браком, даже если бы я вдруг согласилась.

– А вы могли согласиться? – поинтересовалась я.

– Нет, так или иначе, у меня были совсем другие планы, я изучаю медицину в университете, меня интересует профессиональная карьера. И разница в возрасте тоже играла некоторую роль, хотя именно это меня бы вряд ли остановило. Короче говоря, наши отношения были дружескими. У него не было ни жены, ни детей, и он любил меня скорее, как дочь...

– От чего он умер? – поинтересовался Генри.

– Официальная версия – инсульт, но ему было чуть за пятьдесят, и он никогда не болел. Мне его смерть совсем не казалась естественной. Но следствие пришло к такому выводу. Никаких следов борьбы! Даже не было причин предполагать, что в его квартире в тот день кто-то побывал до меня. Именно я обнаружила его мертвым и вызвала полицию.

– Вам что-нибудь известно о его завещании? – Генри не мог не задать этот вопрос.

– Джозеф его не оставил. Все случилось так внезапно. Но он был совершенно одинок. По-моему, до сих пор не нашли никаких наследников.

– Так вы утверждаете, что три картины на вернисаже не его? – Генри вернулся к главной теме разговора.

– Понимаете, там указан год написания, позапрошлый год – последний год жизни Джозефа. Я не могла не видеть этих картин. Кроме того, мне трудно это выразить, я не специалист, но они производят несколько странное впечатление, хотя, несомненно, это стиль Джозефа.

– Может, это и подделка, но почему это вас так взволновало? – слишком прямолинейно спросил Генри.

– Не знаю даже... Мне почему-то показалось, что это может иметь отношение к его смерти. Сегодня утром я обратилась в полицию, но они не стали меня слушать, кто я такая, чтобы утверждать, что картины не его? И какая связь со смертью художника? Почему полиция должна этим заниматься? Они и направили меня к вам.

– Что?! – вырвалось одновременно у нас с Генри.

– Я их спросила: к кому же мне тогда обратиться, и один из них, желая, видимо, послать меня подальше и побыстрее, посоветовал поговорить с Генри Тамоном. Я нашла ваш адрес в справочнике.

– Неисповедимы пути Господни. Иногда и в полиции дают дельные советы, – Генри не смог сдержать свой сарказм. – Моя вера в отсутствие чудес поколеблена! – с деланным пафосом произнес он.

Тишина длилась минуту. Генри нарушил ее первым.

– Итак, вы пришли к нам по совету полиции. Какую помощь вы бы хотели получить от нас?

Рут задумалась. Я решила помочь ей:

– Мы бы могли попытаться разобраться с этими тремя картинами, а затем, кто знает, может, это и вправду как-то связано со смертью Ламберта.

Рут кивнула, а потом, сообразив, что Генри ее не видит, выразила свое согласие вслух:

– Да, я была бы так вам благодарна! – я очень пожалела, что мой шеф не видит этих глаз, в которых блестели слезы, но так ясно читалась внезапно зародившаяся надежда.

– Хорошо, – подтвердил мои слова Генри. – Мы попробуем что-нибудь для вас сделать, но, разумеется, обещать ничего не можем.

– Да, – быстро согласилась Рут. Ничего другого она и не хотела.

– Николь, кажется, вы собирались посетить этот вернисаж? – сразу же спросил меня мой шеф..

– Да, Генри, – ответила я, уже догадываясь о дальнейшем развитии этого разговора.

– Если вас будет сопровождать Рут, ваш адвокат не обидится? – задал Генри именно тот вопрос, которого я уже ждала, – впрочем, что вам мешает сходить туда дважды?

– Надеюсь, что не обидится. Мы с ним найдем, куда пойти и без вернисажа.

– А вас, мисс Корио, не затруднит показать Николь эти злополучные картины? – обратился Генри к девушке.

– С удовольствием, мистер Тамон, – с готовностью ответила она.

– Надеюсь, теперь вы не откажетесь от чашечки кофе? – обратилась я к Рут и получила согласие, подкрепленное милой улыбкой, по-видимому, впервые появившейся сегодня на ее лице.

Николь мне позвонила вовсе не потому, что они с Генри зашли в тупик и надеялись на мою помощь. Просто ситуация была очень необычной. Так врач звонит коллеге, если сталкивается с любопытным течением болезни, или историк, который наткнулся на необычный артефакт, сообщает о нем другу-историку.

История спорных картин известного художника, рассказанная Николь, меня очень заинтересовала. Конечно, бывает, что владельцы частных коллекций представляют на выставках вместо оригиналов хорошо выполненные копии своих картин. Но, как правило, специалистам это удается установить еще до открытия выставки. Как бы замечательно ни была сделана копия, она все равно будет отличаться от оригинала, даже, если ее будет выполнять сам художник. При этом, разумеется, существует фотокопия оригинала, о которой всегда позаботится автор полотна, именно для того, чтобы избежать хождения подделок. Но здесь ситуация, похоже, была уникальной. Поскольку картины были написаны художником, если они были им написаны, в последний год его жизни, то в каталогах, скорее всего, они еще не числились, наличие фотокопий тоже вызывает сомнение, хотя, я бы проверила этот факт. Экспертиза, по-видимому, опиралась на особенности стиля, на почерк художника. Разумеется, эти три картины, как и все остальные, прошли тщательную проверку. Стиль – это все же понятие достаточно субъективное. Его можно, при определенных условиях, имитировать. Но почерк художника индивидуален, как отпечатки пальцев, мазок, построение линейных форм, работа с цветом… – все это практически невозможно подделать. Не знаю, ведала ли обо всем этом Рут. Скорее всего – нет. Иначе здравый смысл заставил бы ее отступить. Ведь картины проверяли специалисты, а кто она? Невежественная, по сравнению с ними, любительница, не столько живописи вообще, сколько конкретного художника, которого она знала лично. Если бы она опиралась на доводы своих или заимствованных теорий, основанных на интеллектуальном исследовании каких-то, только ей одной известных фактов, я бы очень усомнилась в ее правоте. Сомневалась я, конечно, и в этом конкретном случае, но значительно меньше, поскольку наивная Рут опиралась не на логику и факты, а на свои ощущения и интуицию. Она настолько доверяла своим подсознательным впечатлениям, что не побоялась бросить вызов специалистам и представителям власти, обратившись в полицию.

Впрочем, как мне казалось, в этом случае полиция явно была не на высоте. Я сейчас говорю не о картинах, а о расследовании обстоятельств смерти художника. Инсульт со смертельным исходом в таком возрасте, к сожалению, не редкость, но все ли было тщательно проверено? Странно, что Ламберт даже не позвонил никому, когда ему стало плохо. Подозрительно это. Впрочем, не мешало бы посмотреть материалы дела, возможно, я не права. Просто подробности этого расследования, возможно, не стали разглашать. Поэтому и возникло такое впечатление. Однако вернемся к повествованию Николь.