Тим Саймондс - Шерлок Холмс и болгарский кодекс (сборник) Страница 36

– Но разве нельзя предположить, что готовность человека видеть во всем замысел обусловлена тем, что замысел обнаруживается в нас и вокруг нас?

– Должен признаться, Уотсон, я не могу трактовать все в таком ключе. Наука рассеяла тьму, в которой мы существовали. Множество новых открытий даст ответ на те вопросы о нашем происхождении, что еще стоят перед нами. Само собой, в итоге многим придется пересмотреть свою веру, но мне это представляется положительным побочным эффектом.

– Для некоторых вера – это все, что у них есть. Такие люди предпочтут скорее оставить вопросы без ответов, чем утратить веру.

– Да, а некоторые другие люди – вопреки всем доводам логики и многочисленным доказательствам теории эволюции, проливающим свет на обстоятельства нашего появления на Земле и возникновения Вселенной, – не остановятся перед тем, чтобы использовать чужую веру в качестве средства улучшить свою жизнь. Людям науки всегда будут противостоять хулители и даже гонители. Религии продолжат сеять распри и провоцировать кровопролитные столкновения между расходящимися во мнении группами верующих. А ваши родители были религиозны?

– Они были истовыми пресвитерианами, неколебимо твердыми в своей вере. Однако они отличались большой терпимостью и позволили нам с братом самим решать, хотим ли мы принять их веру и следовать ее законам. Мы оба отошли от их религии, а точнее, от всех форм организованной религии, но, к счастью, благодаря просвещенности наших родителей, это не вызвало разлада в семье.

– Вы не считаете, что религиозные убеждения родителей сделали ущербным ваше детство?

– Ни в малейшей степени, Холмс. Наше детство было очень счастливым, и то обстоятельство, что мы росли в религиозной семье, не оказало на нас дурного влияния.

– Я завидую вам. Знаете, Уотсон, я вам во многом завидовал. Вы смотрите на мир с такой искренностью и чистотой, что это проявляется во всем, что ни возьми. Я же всегда взирал на окружающий мир пресыщенным взором. Пока вы восхищались сельскими пейзажами, болотами, вересковыми пустошами, пока с редкой непосредственностью упивались красотами природы, я мог размышлять только о преступлениях, которые безнаказанно совершаются в таких вот пустынных местностях. Безнаказанно и скрытно. Профессия, которую я выбрал, лишила меня способности радоваться простым вещам, умиляться пасторальным идиллиям.

– Тем не менее музыка всегда приводила вас в восторг. Я помню, каким сюрпризом стало для меня упоение, с которым вы слушали концерт Сарасате, а ведь мы в то время распутывали дело о Союзе рыжих. Ваша способность отстраниться от расследования часто удивляла меня. Я говорю это к тому, что нельзя утверждать, будто вы отказываете себе во всех удовольствиях.

– Вы чрезвычайно проницательны, мой друг, и, конечно же, правы. Думаю, я сделал слишком широкое обобщение.

– Возможно, профессия частного сыщика, на которой вы остановились, не была единственно возможным выбором для вас. Ваша жизнь могла быть совсем иной, богатой простыми радостями, отдай вы предпочтение иному поприщу.

– Ну, если вспомнить составленный вами список, в котором вы аттестовали мои способности, выбор был весьма ограничен. Астронома из меня уж точно не вышло бы. Уверен, мне суждено было стать тем, кем я стал. Злые Парки сговорились против меня.

– И это утверждаете вы, человек, который не верит в судьбу и предназначение.

– Разумеется, не верю, но, с какой точки зрения ни посмотри, все вышло так, как должно было, и я не хотел бы ничего иного.

– Зато многие злодеи хотели бы!

– Им не на что жаловаться. Кто с мечом придет, от меча и погибнет.

– Сестра Поллетт… Сестра Поллетт!

– Ой, Люси, кажется, у тебя неприятности.

– У меня всегда неприятности. Бог знает, что я сделала на этот раз. Может, поставила термометр и забыла его забрать?

– Ага, вот вы где! Сестра Харрисон, ваше присутствие не требуется. Уверена, вы найдете себе дело, если постараетесь.

– Да, старшая сестра.

– Я только что была у доктора Уотсона и увидела, что стул снова стоит возле кровати. Совсем недавно мне уже пришлось выговаривать вам за это, и что же? Ну?

– Но правда же, старшая сестра, я не прикасалась к нему.

– Я бы не так сердилась на вас, сестра Поллетт, если бы вы потрудились говорить правду. Кого вы на этот раз обвините? Миссис Дрю, пришедшую к доктору с очередным ночным визитом? Полированные полы? Землетрясение в тропиках?

– Честное слово, я вообще не трогала проклятый стул!

– В стенах больницы сквернословие недопустимо, сестра. Сейчас возвращайтесь к своим обязанностям и заодно подумайте, стоит ли вам работать здесь. Можете идти, сестра.

– Вот уж не думала, Люси, что ты решишься на это. В тебя, должно быть, дьявол вселился сегодня ночью.

– Но я же говорю правду, Полли, не делала я этого.

– Нет? Но кто тогда, если не ты?

– Клянусь…

– Хватит повторять одно и то же!

– Да послушай же, Полли, когда я вошла туда, доктор Уотсон все еще бормотал что-то сам себе. Я проверила, все ли в порядке, и ушла. А стул даже не трогала.

– Где он стоял?

– Я не обратила внимания, но, скорее всего, у стены, потому что старая ведьма туда его поставила. Все это немного жутко, и странное состояние доктора меня тоже пугает.

– Хорошо, что он в твоей палате, а не в одной из моих.

– Спасибо, Полли, ты сама доброта.

– Бейкер-стрит!

– О чем это вы, Уотсон?

– О… простите, Холмс, мне, наверное, приснился сон. Что я сейчас сказал?

– Бейкер-стрит.

– Да, точно, я снова был дома. Странно, знаете ли, я считаю квартиру на Бейкер-стрит своим домом, хотя на самом деле прожил там совсем недолго.

– Возможно, это потому, что там вы были счастливее всего?

– Не думаю. Уж простите, старина. Мне не позволяют с этим согласиться те непередаваемо прекрасные годы, когда я имел собственное жилище. Скорее всего, ваш ночной визит вернул меня в те дни, когда в любой момент могла начаться игра, когда клиенты один за другим возникали у нас на пороге со своими проблемами и головоломками.

– Да, можно смело заявить, что перед нами раскрывались все грани человеческой жизни. Хотя некоторые из этих граней трудно соотнести с категорией «человеческое».

– Кто бы мог подумать, что Лондон заключает в себе столько таинственного, интригующего и что все эти загадки в конце концов найдут дорогу к нашему жилищу?

– Я мог. Именно этого и следует ожидать от огромного метрополиса. Мы с вами узрели только верхушку айсберга, всего лишь ничтожную долю той сомнительной или откровенно криминальной деятельности, которая с особенной легкостью затевается в любом крупном городе личностями, склонными выходить за рамки общепринятого.

– Для вас это было идеальное место и время.

– К счастью для меня и к несчастью для тех, кто оказался в сфере моих расследований.

– А ведь я до сих пор не знаю, как вы оказались в Лондоне. Прибило ли вас течением жизни к этому берегу, где вы могли действовать наиболее успешно и копить познания в интересующей вас области, или это был результат сознательного решения?

– Я сделал это осознанно и намеренно, Уотсон. Еще до поступления в Оксфорд я твердо знал, что хочу найти – или создать – для себя такой род занятий, который позволил бы мне зарабатывать на жизнь умственным трудом. Эта идея сидела во мне настолько крепко, что в Оксфорде мне казалось, будто я понапрасну теряю время. Возвращаясь из колледжа в комнату, которую снимал в Килдингтоне, я обдумывал не то, что узнал в тот день от своих наставников, а собственные эксперименты. Смею сказать, я человек целеустремленный, но вам, мой дорогой Уотсон, это давно уже известно.

– Конечно, Холмс!

– В те годы я был не слишком общителен…

– И это тоже меня не удивляет.

– Спасибо, Уотсон. Изредка я присоединялся к другим студентам в таверне «Барашек и флаг», чтобы подкрепиться элем после изнурительной учебы. Но все знали, что лучше предоставить меня самому себе. У меня были друзья, например юный Тревор, но я никогда не был, что называется, «одним из наших». И думаю, моих соучеников это не слишком огорчало.

– А что давало вам повод надеяться, что вы сумеете основать свое дело в Лондоне? Разве не проще было бы начать детективную практику в Оксфорде? Там, по крайней мере, вы знали и город, и окрестности.

– Я провел в том милом городке два-три успешных расследования задолго до того, как меня прославил мой биограф. К этому периоду относятся убийство Тарлтона и странный на первый взгляд случай с виноторговцем Вамбери, но мой скромный успех досадил местной полиции, и я понял, что мое будущее лежит в иных краях.