Месть под расчет - Джордж Элизабет Страница 37

— Тетя, ты говоришь об экскурсиях? — спросил Линли.

— Именно!

— Чтобы все были в соответствующих головных уборах с фонариком во лбу, — встряла леди Хелен.

— Ну правильно. — Леди Августа стукнула вилкой по столу. — И не нужен нам тут никакой «траст», чтобы он все вынюхивал, как в других местах, а потом выставлял людей на улицу из их домов. — Она кивнула, не принимая никакого другого ответа на свое выступление, кроме согласия с ним. — Нет уж. С нами это не пройдет. А другого пути нет, кроме как самим заняться туристами, правильно, мои дорогие? Надо там все починить, потом открыть шахты и позвать туристов. Особенно это нравится детям. Их хлебом не корми, дай только куда-нибудь залезть. И они-то не слезут с родителей, пока те не привезут их сюда.

— Интересная мысль, — заметил Линли. — У меня лишь одно условие.

— Какое, милый Томми?

— Ты будешь продавать чай.

— Чтобы я?..

Леди Августа поджала губы.

— В белом колпаке, — продолжал Линли, — и одетая как доярка.

Леди Августа прижалась спиной к спинке стула и рассмеялась от всей души, понимая, что ее разыграли.

— Нехороший мальчик, — сказала она и занялась супом.

Дальше потекла обычная беседа, из которой до Сент-Джеймса долетали отдельные слова со всех сторон. Леди Ашертон и Коттер говорили о большом медном коне с попоной и в уздечке, висевшем на восточной стене. Леди Хелен пересказывала доктору Тренэр-роу забавную историю — комедию ошибок, случившуюся на давнем приеме, на который был приглашен ее отец. Джастин Брук и Сидни смеялись над замечанием леди Августы о Линли в детстве. Член парламента от Плимута объяснял ничего не понимавшей миссис Суини необходимость экономической реформы, на что она отвечала мечтами о киноиндустрии в Корнуолле и о себе, блистающей в главных ролях. Мистер Суини, когда отводил взгляд от супруги, невнятно отвечал на вопросы жены члена парламента, которая рассказывала обо всех своих внуках по очереди. Лишь Питер и Саша были полностью поглощены друг другом и почти соприкасались головами.

Таким образом собравшиеся неторопливо продвинулись к концу обеда, о котором возвестил пылающий пудинг, словно ему предстояло поставить огненную точку в праздничном собрании. Когда его разложили по тарелкам и съели, Линли поднялся со своего места и мальчишеским жестом откинул назад волосы.

— Вам уже все известно, — сказал он. — Но мне бы хотелось официально объявить о том, что мы с Деборой решили в декабре обвенчаться. — Он легко коснулся ее блестящих волос, пока гости произносили свои поздравления. — Зато вы не знаете того, что мы решили только сегодня. Мы будем жить в Корнуолле. Будем жить тут — растить тут наших детей.

Судя по реакции гостей, никто не был готов к такому заявлению. И меньше других Сент-Джеймс. Он услышал общий восторженный крик, потом перед ним промелькнули несколько картинок: леди Ашертон повторяла имя своего сына, Тренэр-роу резко повернулся к матери Линли, Дебора прижалась щекой к руке Линли, но так мимолетно, что этого можно было и не заметить, Коттер посмотрел на Сент-Джеймса, и не понять его взгляд было невозможно. Он ждал этого, подумал Сент-Джеймс.

У него не было времени представить, как все будет, как он будет чувствовать себя, когда Дебора окажется за три сотни миль от дома, в котором прожила всю жизнь. Разнесли бокалы с шампанским, и мистер Суини не упустил свой шанс. Он вскочил из-за стола, желая первым отозваться на прекрасную новость. Наверно, лишь Второе Пришествие могло доставить ему большее удовольствие.

— Теперь-то я должен сказать… — Он неловко взялся за бокал. — Позвольте мне поздравить вас обоих. Это счастье, что вы опять будете с нами, что вы вернетесь домой, что вы… — Он умолк, не в силах выразить свои чувства, и поднял бокал. — Это прекрасно, — произнес он напоследок и сел на место.

Последовали другие поздравления и вместе с ними неизбежные вопросы о помолвке, свадьбе и будущей жизни. На этом общий восторг мог бы расщепиться на отдельные восторги, если бы не Питер.

Он встал, желая, возможно, чокнуться с братом, но у него дрогнула рука, и только благодаря форме бокала шампанское не разлилось.

— Я хочу сказать тост, — проговорил он, неверно произнося последнее слово и опираясь на Сашино плечо. Она украдкой поглядела на Линли и что-то тихо сказала Питеру, но он не расслышал. — За моего образцового брата, — объявил он. — Ему удалось, обыскав всю землю, не говоря уж о том, как много он всего узнал и попробовал — правда, Томми? — найти образцовую женщину, с которой он проживет образцовую жизнь. Чертовски удачливый наш лорд Ашертон!

Он шумно осушил бокал и буквально упал на стул.

Вот это удар, подумал Сент-Джеймс. Он посмотрел в сторону Линли, но видел только Дебору. Она вся сжалась и опустила голову. Не важно, что она зря испытывала унижение, если учесть намерения Питера, но она испытывала его, и Сент-Джеймс вышел из себя. Отодвинув стул, он неловко встал из-за стола.

— Об образцовости можно спорить, — проговорил он, — и, пожалуй, тут не лучшее место для этого. Я пью за Томми, моего самого старого друга, и за Дебору, любимую подругу в моей уединенной жизни, жизни, которая была и есть богаче оттого, что вы оба со мной.

Все одобрительно зашумели, и член парламента от Плимута поднял бокал, чтобы поздравить жениха и невесту, однако вместо этого произнес речь во славу своих достижений на ниве корнуоллской добывающей промышленности, во время которой леди Августа очень разволновалась. Под конец стало ясно, что даже если Питер хотел навредить брату, никто не пожелал обратить на него внимание, включая леди Ашертон, которая твердо и весело объявила, что пора пить кофе, портвейн и для этого перейти в гостиную.

В отличие от столовой с серебряным подсвечником на столе и настенными канделябрами, гостиная была ярко освещена двумя люстрами. Один сервировочный стол уже был накрыт для кофе, на другом была бутылка бренди и рюмки, а также несколько других видов крепких и не очень крепких напитков. Взяв чашку с кофе, Сент-Джеймс подошел к креслу, стоявшему посреди комнаты, сел в него и поставил чашку на ближайший столик. На самом деле ему не хотелось кофе, и он не понимал, зачем взял его.

— Дорогая, — сказала леди Августа, приперев Дебору к роялю, — я хочу знать обо всех переменах, которые вы задумали в Ховенстоу.

— О переменах? — не поняла Дебора.

— В детских надо все переделать. Вы согласны?

— У меня еще не было времени подумать об этом.

— Мне известно, что вы увлекаетесь — это очень мило — фотографией. Дейз рассказала мне на прошлой неделе. Но я рада, что вы совсем не похожи на женщин, которые отказываются от детей ради карьеры.

Как будто желая получить подтверждение, она отступила на шаг и оглядела Дебору с головы до ног, словно собралась покупать лошадь.

— Я — профессиональный фотограф, — заявила Дебора, все же стараясь быть вежливой.

Леди Августа махнула рукой, как будто отогнала муху:

— Но вы ведь не предпочтете фотографии детям.

Проходивший мимо доктор Тренэр-роу поспешил Деборе на помощь:

— Августа, времена изменились. В наше время достоинства женщины не оцениваются ее способностью к воспроизведению потомства. И слава богу. Подумайте только о беспредельных возможностях предохранения. Не истощаются генные запасы. Будущее без гемофилии. Никакой пляски Святого Вита.

— Ох уж эти ученые, — отозвалась леди Августа, однако ей было пора поговорить еще о чем-нибудь, и она направилась прямо к Джону Пенеллину, который с рюмкой бренди в руке стоял возле входа в Елизаветинскую галерею.

Сент-Джеймс видел, как она приближалась к управляющему, напоминая корабль под парусами своими широкими юбками и развевающимся шарфом. Потом он услыхал:

— Наши шахты, мистер Пенеллин!

И тут к нему подошла Дебора:

— Пожалуйста, не вставай.

У нее в руках не было ни чашки, ни рюмки.

— Тебе все удалось. — Он улыбнулся. — Даже с вилками и ножами не ошиблась. Вообще ни одной ошибки.