Агата Кристи - Пропавшая весной (Вдали весной) Страница 40

— Да, но ведь это в самом деле весьма интимный вопрос, не так ли? — возразила Джоанна.

— Нет, я так не думаю. Недавно в Венгрии я встретила свою подругу, с которой не виделась несколько лет. "Мицци, — сказала я ей, — ты замужем вот уже не один год, но у тебя до сих пор нет ребенка. Почему?" И, что вы думаете она мне ответила? Она сказала, что сама не знает! Она сказала, что вот уже пять лет как они с мужем усердно трудятся в постели, не жалея сил и времени. Они так устали, они просто истощили себя! Но ребенок так и не получается. "Что же мне делать?" — спросила она. И тогда — а мы сидели за столом в окружении множества друзей и завтракали, — так вот, и тогда каждый стал делиться с нею советами. Да, представьте себе! И, должна заметить, многие из этих советов, на мой взгляд, оказались весьма практичными. Как бы то ни было, но Мицци сказала, что обязательно перепробует все, что ей насоветовали. Может быть, из этого что‑нибудь и получится.

Заметив каменное выражение на лице у своей попутчицы, Саша расхохоталась.

И все‑таки Джоанна почувствовала неожиданную симпатию, некое искреннее чувство к этой дружелюбной, хотя и забавной иностранке, жгучее желание открыть ей свое сердце. Джоанна поняла, что ей самой необходимо с кем‑то пооткровенничать, кому‑то высказать все, что наболело на душе за последние дни. Ей самой хотелось удостовериться в реальности того, что она ощущала в душе…

— Да, вы правы, — медленно проговорила она. — Мне в самом деле пришлось испытать очень сильные потрясения.

— Вот как! Я так и подумала. Что это было? Связь с мужчиной?

— Нет. Конечно же нет, — покачала головой Джоанна.

— Я очень рада. У многих женщин самые сильные переживания часто связаны с мужчинами и по сути весьма банальны, да и кончаются, как правило, полным забвением, не доставляя впоследствии ни малейших беспокойств.

— Нет, я там была одна, в гостинице в Телль‑Абу‑Хамиде. Ужасное место! Одни мухи, гора жестянок из‑под консервов да колючая проволока. А внутри темно.

— Положим, окна там не делают из‑за сильной жары, — возразила княгиня. — Но я очень хорошо представляю, что вы чувствовали.

— Мне даже не с кем было поговорить, — продолжала Джоанна. — Книг, что у меня были с собой, хватило всего на два дня. И вот, представляете, меня охватило очень странное состояние!

— Да, да, — кивнула княгиня. — Такое иногда бывает. Вы рассказываете очень интересные вещи. Продолжайте.

— Я стала искать причину этого состояния и размышлять, разумеется, о себе. И мне вдруг открылось такое, чего я за собой никогда не знала. Я вдруг поняла такие странные вещи, в которых в обычных условиях никогда бы не созналась. Я не могу описать это состояние словами…

— Но вы же описываете, — улыбнулась княгиня, — как видите, это не трудно, я вас очень хорошо понимаю.

Интерес у Саши к тому, что рассказывала Джоанна, был такой естественный, такой непосредственный, что Джоанна, сама удивляясь себе, вдруг принялась рассказывать все, что наболело у нее на душе. Джоанне казалось совершенно естественным сообщать этой женщине о себе столь интимные вещи, потому что она видела: Саша и сама умеет быть очень искренней и правдивой.

Отбросив всякую стыдливость, Джоанна поведала ей обо всех свои мучениях, страхах и о том, как в конце концов ее охватила сильная паника.

— Может быть, это вам покажется глупым, но я почувствовала себя совершенно одинокой, словно сам Господь оставил меня.

— Да, такое иногда чувствует каждый человек. Я сама пережила такое. Это ужасно, когда тебя охватывает самая черная меланхолия. Ужасно! Вокруг тебя словно становится темно.

— Нет, там было совсем не темно, там было светло, там светило яркое солнце. Я сидела посреди пустыни и не знала, в какую сторону мне направиться. Солнце жгло, а рядом не было ни дерева, ни укрытия, ни клочка тени.

— Неважно, мы говорим об одном и том же. Для вас это был свет, но все равно он вам казался ужасным, потому что вы долгое время как бы находились в помещении, в темноте, А для меня это был мрак, в котором ничего не видно, и я ощущала себя потерянной, словно в ночи. Но отчаяние, ужас и чувство одиночества мы испытывали одинаково сильно. Словно любовь Господа оставила нас.

— Вот тогда‑то все и произошло, — медленно произнесла Джоанна. — На меня будто нашло озарение. Я поняла все. Я поняла саму себя. Я поняла наконец, что я собой представляю. Все мои глупые претензии и надежды слетели с меня, как пустая шелуха. Я словно родилась заново, — Джоанна пристально посмотрела на свою собеседницу.

Саша вздохнула и с сочувствием покачала головой.

— И тогда я поняла, что должна делать, — продолжала Джоанна. — Я поняла, что мне надо вернуться домой и все начать сначала. Я должна построить новую жизнь, начать все сначала.

Наступило долгое молчание. Саша задумчиво смотрела на собеседницу с выражением, которое немного озадачило Джоанну.

— Ох, наверное, я кажусь вам совершенно сентиментальной и чувствительной дурой…

— Нет, нет, не надо так говорить! — остановила ее Саша. — Я очень хорошо понимаю ваши переживания. Со мною тоже случалось подобное. Такое происходило и со Святым Павлом, и с другими святыми, с обыкновенными смертными и с грешниками. Это называется раскаянием. Человека охватывает прозрение, и душа его начинает понимать саму себя. Да, подобное бывало со многими людьми, и все это естественно. Не надо этого стыдиться, это вполне обычная вещь, как, например, то, что вы обедаете или чистите зубы. Да, это совершенно обычные вещи, но мне все равно интересно. Рассказывайте, я слушаю вас.

— Я вдруг поняла, что была такая недобрая, такая глупая и злая, — продолжала Джоанна. — Я поняла, что доставила много огорчений любимому человеку.

— Да, да, это и было ваше раскаяние! — с жаром воскликнула Саша.

— Мне так захотелось домой, что я едва нашла силы дождаться поезда. Мне так много надо сказать ему! Я хотела все объяснить ему!

— Кому? Вашему мужу?

— Да. Он всегда был такой добрый со мной, такой великодушный, но он был несчастлив. Я не смогла сделать его счастливым.

— А теперь вы думаете, что сможете сделать его счастливым?

— По крайней мере мы с ним должны объясниться. Пусть он узнает, как я глубоко сожалею о том, что было в прошлом. Он может мне помочь. Но что я скажу ему? — Джоанне на ум пришли слова христианской молитвы. — Я скажу ему: "Да будет новая жизнь отныне и навсегда".

— Это под силу только святым, — сурово произнесла Саша.

Джоанна поникла.

— Нет, я совсем не святая.

— Да, именно это я и хотела сказать. — Саша помолчала, затем продолжала мирным приветливым голосом. — Простите меня за мои слова. Может быть, я и не права.

Джоанна выглядела немного смущенной.

Саша закурила еще одну сигарету и глубоко вдохнула дым, устремив взгляд в окно.

— Сама не знаю, почему я все это рассказала вам, — смущенно произнесла Джоанна.

— Что в этом странного? Это естественно. Вам просто надо было кому‑то все рассказать. Вам нужно было выговориться. У вас столько накопилось на душе, вам надо было освободиться от этого груза. Все это совершенно естественно.

— Обычно я очень сдержана, — покачала головой Джоанна.

Саша с удивлением посмотрела на нее.

— И очень гордитесь этим, как и все англичане, да? Ох, англичане такая забавная нация, очень смешная. Такая стыдливая. Так озабочена своим целомудрием, всегда готова бороться и истреблять собственные пороки.

— Думаю, что вы преувеличиваете, — поджав губы, сказала Джоанна.

Она вдруг почувствовала себя настоящей британкой, совершенно не схожей характером с этой экзотической бледнолицей женщиной, сидящей в противоположном углу, с женщиной, с которой минуту или две назад она делилась своими интимными переживаниями.

— Вы едете до самого Симплона? — спросила Джоанна обыденным тоном.

— Нет, я на сутки остановлюсь в Стамбуле, а затем направлюсь в Вену, — беззаботно ответила Саша. — Может быть, я там и умру, а может быть, и нет.

— Вы хотите сказать, что у вас есть такое предчувствие? — помедлив, тревожно спросила Джоанна.

— Нет, это не так! — Лицо Саши озарилось улыбкой. — Я направляюсь туда, чтобы сделать операцию. Операция будет очень серьезной. Такие операции нечасто кончаются благополучно. Но, в Вене есть очень хорошие хирурги, к одному из них я и еду. Это очень хороший врач. Он еврей. Я всегда говорила, что глупо изгонять всех евреев из Европы. Они хорошие врачи, хорошие хирурги. Среди евреев есть очень много артистов.

— Да — кивнула Джоанна, — совершенно с вами согласна. Мне очень жаль.

— Жаль кого? Меня, из‑за того, что я могу умереть? Но ведь все мы умрем рано или поздно. А может быть, я и не умру. Если останусь жива, то уйду в монастырь, я знаю один монастырь, там очень строгие порядки. Там даже не разговаривают, только молятся.