Гарольд Шехтер - Маска Красной смерти. Мистерия в духе Эдгара По Страница 43

Сжав виски руками, я несколько мгновений сидел неподвижно, ожидая, когда прекратится головокружение.

С шеи Картрайта свисал не пропитанный кровью галстук. На груди убитого болтался его собственный язык. Очевидно, убийца, взрезав глотку жертвы, вытянул его через рану и оставил в таком положении.

Постепенно головокружение ослабло. Я поднял голову и огляделся. Карсон стоял у стола, изучая обстановку. Таунсенд удалился в уголок и что-то строчил в репортерском блокноте.

— Похоже, что мистера Картрайта навестил ваш друг Джонсон, — сказал Даннеган.

— Возможно, — неопределенно ответил Карсон. — И, похоже, он кой-чего нахватался у апачей.

— Чего именно? — поинтересовался Даннеган.

— Старый фокус мескалеро. Они иногда так развлекаются с пленными.

— Ничего себе развлечение! — возмутился Даннеган. — Проклятые краснокожие дикари!

Карсон покосился на капитана.

— Я тут в Сан-Луи разок заглянул мимоходом. Там толпа развлекалась с негритенком лет тринадцати. Он белую шлюху обидел. Что они с ним выделывали! По сравнению с тем представлением у вас здесь просто детский утренник. А как веселились! Приличная публика, сплошь белые, ни одного краснокожего. Так что встречаются дикари разного цвета, капитан.

Даннеган неопределенно хмыкнул и повернулся ко мне.

— Я вот не могу определиться с вами, мистер По. Каким боком вы со всем этим связаны?

— Э-э… Что вы имеете в виду? — промямлил я.

— Сначала Уайэт, теперь Картрайт. Насколько я могу судить, их объединяет только два обстоятельства: то, что их разделал этот проклятый Джонсон, и то, что они как-то связаны с вами.

— Я больше всех удивляюсь этому совпадению, — ответил я, вспыхнув от возмущения. — Не хотите ли вы предположить, что я как-то замешан в этих ужасных преступлениях?

— Ничего я не хочу предполагать, просто удивляюсь.

— Можно спросить, капитан, как вы узнали о преступлении? — донеслось из угла, в котором обосновался Таунсенд.

— Ваш босс, мистер Моррис, сообщил об угрозах. Я послал пару своих людей разобраться. Вот и разбираемся.

— Благодарю. А мистер По зачем вам понадобился?

— На столе Картрайта нашли писульку. Он, похоже, ее и намарал.

Капитан шагнул к моему креслу. Вытащив из кармана листок, он протянул его мне.

Принимая листок, я заметил, что это обычная писчая бумага, сложенная вчетверо и запятнанная свежей кровью. Аккуратно придерживая листок за края, я принялся за чтение.

— Что там? — спросил Таунсенд, подходя к креслу сзади.

Я дочитал до конца и лишь затем ответил:

— Письмо Картрайта адвокату. Просьба возбудить судебный процесс о клевете и оскорблении личности. Против меня.

Даннеган бесцеремонно выхватил письмо из моих рук и вернул в свой карман.

— Что за дрязги у вас с Картрайтом, По? — спросил он, буравя меня мрачным взглядом.

— В качестве редактора солидного ежеквартального литературного обозрения, — объяснил я, — я имел случай опубликовать свой в высшей степени взвешенный и обоснованный анализ последнего произведения Картрайта. Неадекватно реагируя на содержание моего обзора, мистер Картрайт прислал мне настолько грубое письмо, полное необоснованных нападок, что я сочинил уничижительную пародию на его опус. Публикация этой сатиры на страницах «Дейли миррор» подвигнул а Картрайта на угрозы в адрес мистера Морриса и меня лично; угрозы не вполне явного характера.

— Теперь явного, — бросил Даннеган. — Хотел вам обоим клизму вставить в суде.

— Похоже, — пробормотал я в ответ на это в высшей степени вульгарное, хотя, по сути, и верное замечание.

Даннеган, судя по выражению физиономии, хотел сморозить еще какую-то гадость в мой адрес, но тут он заметил что-то за моей спиной и крикнул:

— Коутс! Наконец-то изволили пожаловать.

Я высунул голову из-за спинки кресла и глянул назад. В дверях стоял высокий, тощий коронер, которого я уже встречал в квартире Уайэта.

— Великий боже! — воскликнул Коутс. — Что тут случилось?

— Опять бойня, — просветил его капитан и, обращаясь к нашей троице, отрезал: — Вам пора домой, ребята. А нам пора работать.

— Уверены, что помощь не нужна? — спросил его Карсон.

— Я очень прошу вас, мистер Карсон, заняться своими делами и не мешать профессионалам делать свое дело.

Глядя Даннегану в глаза, Карсон спокойно промолвил:

— Как прикажете. Пошли, Эдди.

Продемонстрировав абсолютную некомпетентность в доме Уайэта, Даннеган и его люди — я в этом не сомневался — провалят расследование и здесь. Протестовать, однако, не имело смысла.

Кроме того, мне не терпелось покинуть этот провонявший кошачьей мочой виварий, уйти из дома, отмеченного проклятием убийства. Чувствовал я себя в тот момент примерно как полицейский Бойл. Поднявшись из кресла, я быстро вышел из комнаты, преодолел лестницу и вышел на крыльцо, где остановился, глубоко дыша.

Сзади послышались шаги моих товарищей, также с облегчением покинувших место трагического события.

Сунув блокнот в карман, Таунсенд сказал:

— Срочно мчусь в редакцию. Скоро сюда заявится толпа нашей братии. Надо сообщить об убийстве мистеру Моррису и сразу взяться за обработку материала.

Попрощавшись с нами, репортер исчез.

Игнорируя вопросы толпившихся снаружи любопытных, мы с Карсоном вышли на улицу и направились по Кортленд-стрит в западном направлении. Не останавливаясь, дошли до Гринвич и притормозили у входа в конюшню, из которой доносилось приглушенное ржанье и стук копыт.

— Как настроение, Эдди? — спросил Карсон.

— Вынужден признать, что развитие событий совершенно сбивает меня с толку. Предположение, что Картрайт стоит за обоими покушениями на мою жизнь, кажется теперь крайне сомнительным, если не абсурдным. Совершенно очевидно, что он собирался отомстить за оскорбление, но не посягая на мою жизнь, а цивилизованными средствами, обратившись в суд. Таким образом, неясно, кто же стоит за двумя попытками убить меня, если это не Картрайт?

— Ответить может только сам Печенка. И сейчас, пожалуй, подошло время, когда его можно об этом спросить.

— Не понимаю?! — устремил я изумленный взор на невозмутимое лицо следопыта.

— Насколько я наслышан, этот тип от крови заводится настолько, что ему требуется разрядка. Регулярно он, обвешанный новыми скальпами, появлялся в городишке, требовал шлюху, ящик бутылок и на пару дней зарывался на дне.

— Вы хотите сказать, — спросил я с гримасой отвращения, — что преступные деяния возбуждали его плотские вожделения?

— Можно и так.

Тело мое пронзила судорога омерзения, когда я воспринял эту ужасающую информацию. Конечно, я читал о подобных явлениях. О французском маньяке Жиле де Рэ, о венгерской графине Елизавете Баторий, похоть которых подогревалась актами жестокости и кровью.[24] Однако я не сомневался, что подобные извращения — пройденный этап в развитии человечества. Существование подобного изверга в наши просвещенные дни не укладывалось в мое представление о мире.

— Очень возможно, что после подвигов у Картрайта его потянет на клубничку, — продолжил Карсон. — И не в шикарный бордель, а в самый низкопробный и дешевый притон. Вот там бы его и поискать.

— Следует испробовать эту возможность.

— Куда пойдем? — обратился скаут к знатоку местных достопримечательностей.

— Нью-Йорк, к великому моему прискорбию, переполнен домами с дурной репутацией, начиная с роскошных заведений и кончая грязными норами. Если Джонсон предпочитает последние, то поиск можно ограничить лишь одним районом.

— Ну, ну, — прервал Карсон поток моего красноречия.

— Пять Углов.

Часть четвертая

ПУЛЯ ДЛЯ МЕРЗАВЦА

Глава двадцатая

Сосредоточенный вокруг стыка пяти кривых, косых и нечистых улиц район нижнего Манхэттена назывался Пять Углов и славился как царство нищеты и порока. Репутация его утвердилась, можно сказать, во всемирном масштабе. Чарльз Диккенс во время своей знаменитой поездки по Соединенным Штатам настоял на посещении этого квартала, желая почерпнуть информацию для сравнения с не менее знаменитыми трущобами Лондона. Опубликованные впоследствии впечатления от посещения сего локуса — острые (хотя и исходящие из ложных посылок) путевые дневники данного автора под названием «Американские заметки» — прославили Пять Углов во всех странах цивилизованного мира как место, где непереносимые страдания соседствуют с неисцелимым грехом.

За время проживания на Манхэттене нога моя ни разу не ступала на разбитые мостовые этих ужасных кварталов. Ни один уважающий себя человек не отважился бы нырнуть в эту кошмарную бездну. Такое безрассудство считалось сродни самоубийству. Даже полицейские едва рисковали там появляться, особенно с наступлением темноты. Лишь высоко развитое чувство гражданской ответственности да сознание, что радом находится столь надежный и мужественный товарищ, подвигнули меня отважиться ступить в район, где сам воздух напитан духом преступления и порока.