Гарольд Шехтер - Маска Красной смерти. Мистерия в духе Эдгара По Страница 44

За время проживания на Манхэттене нога моя ни разу не ступала на разбитые мостовые этих ужасных кварталов. Ни один уважающий себя человек не отважился бы нырнуть в эту кошмарную бездну. Такое безрассудство считалось сродни самоубийству. Даже полицейские едва рисковали там появляться, особенно с наступлением темноты. Лишь высоко развитое чувство гражданской ответственности да сознание, что радом находится столь надежный и мужественный товарищ, подвигнули меня отважиться ступить в район, где сам воздух напитан духом преступления и порока.

Расположенная на расстоянии не более полета пули от бурлящего делового Бродвея с его кичливыми роскошными дворцами, клоака Пяти Углов щеголяла зловонными развалинами и обширными лужами на разбитых мостовых. Перейдя пограничную Баярд-стрит, мы попали в царство нищеты, мрака и позора. С обеих сторон торчали какие-то покосившиеся деревянные курятники, казалось подпиравшие друг друга, столь часто они были понатыканы. Дыры на мостовой поросли клочками грязной травы. Стоки были забиты вонючей грязью, отравляющей воздух.

Провожаемые открыто враждебными взглядами оборванных и мрачных обитателей, мы с Карсоном шагали по узким извилистым улочкам. Здесь мы снова столкнулись с неожиданностью. Хотя дома с дурной репутацией встречаются в разных районах Манхэттена, чаще всего они, однако, не слишком выделяются на фоне общей застройки. Более того, в так называемых респектабельных кварталах их владельцы всячески стремятся замаскировать истинный характер своих заведений.

Здесь ситуация оказалась совершенно иной. Проституция прославлялась на каждом углу. Казалось, в каждой развалине размещается бордель. Женщины всех возрастов, рас, национальностей и комплекций стояли в дверях с обнаженными руками и бесстыдно выставленными грудями, зазывая прохожих в самой неприкрытой и грубой форме. Проходя по Малбери-стрит, я чувствовал, что уши у меня пылают, оскорбленные столь шокирующими и гадкими призывами.

Через десять минут прогулки в такой оскорбительной для порядочного человека обстановке мы задержались на углу Кросс-стрит и Перл-стрит. В нескольких ярдах от нас воодушевленно хрюкали три свиньи, роясь в кухонных отбросах, извергнутых из опрокинутой помойной бочки. За свиньями — и за нами — наблюдала старая карга с торчащими из подбородка в разные стороны седыми волосками, сидевшая на деревянном ящике и сосавшая глиняную курительную трубку.

Повернувшись к Карсону, я заметил на его лице, освещенном тусклым светом уличного фонаря, признаки отвращения. Разумеется, человек, проведший жизнь на просторах Запада и попавший в район Пяти Углов, должен утвердиться в предубеждении против пороков урбанистического образа жизни. Там он встречался с насилием, невежеством, жестокостью, но был свободен от атмосферы распада и испорченности, пронизывающей каждый квадратный дюйм кошмарных городских трущоб.

— Такого я за всю жизнь не видел, — сказал, помолчав, Карсон. — Вы точно выбрали место, Эдди.

— Нашим поискам могло бы помочь уточнение предпочтений Джонсона в его предосудительных развлечениях.

— Вы о чем?

— Как вы, без сомнения, заметили, бордели в этом адовом районе предлагают клиентам товар на любой вкус. Некоторые специализируются на молоденьких, едва созревших девушках, другие приглашают любителей негритянок и мулаток. Есть заведения для любителей полных женщин. Спектр предложения соответствует потребительскому спросу. Зная, какой тип женщин более привлекателен для Джонсона, мы могли бы сузить диапазон поиска.

— Откуда мне знать, — отозвался Карсон. — Там, откуда он прибыл, выбор не слишком велик. Одно я знаю определенно. Из того, что я о нем слышал, можно понять, что Печенка на юбке не зацикливается. Его тянет к выпивке и к игре, кутит он с размахом.

— Я понял вас. Это тоже полезные сведения. Здесь множество и таких притонов, но наиболее знаменитый, конечно, — салун одноглазого Динаху на Орандж-стрит.

— Пошли.

Упомянутое заведение располагалось поблизости, и через две-три минуты мы оказались на месте. При одном взгляде на вывеску, на изъеденный фасад здания, слепые окна, мрачный вход я окончательно упал духом. Хотя солнце едва село, в дверь салуна уже вливался поток непотребнейших оборванцев, оскорбляющих слух мой бранью и вульгарным, непристойно громким смехом.

Карсон оставался совершенно спокоен, однако я заметил, как он проверил — или поправил — пистолет, скрытый полой сюртука.

Огибая грязь и переступая через лошадиные испражнения, мы пересекли улицу и вошли в заведение Динаху. Тут же мои органы чувств подверглись интенсивному воздействию всевозможнейших раздражителей самого неприятного свойства. Воздух в этом помещении, придавленном низким потолком, насыщала невообразимая смесь миазмов, состоящая из дыма дешевых сигар, испарений немытых тел и паров всяческой алкогольной бурды. Из дальнего угла доносился какой-то скрежет, извлекаемый пьяным скрипачом из своего инструмента с такой потрясающей немузыкальностью, что в сравнении с ним бездарные музыканты Барнума показались бы виртуозами. Раскрашенные Иезавели, восседая на коленях партнеров, оглашали помещение взрывами резкого, неестественного смеха. Сброд, сгрудившийся вокруг игорных столов и спускавший в фараон невесть как добытые деньги, не стеснялся в выражениях.

Осмотревшись в помещении, мы с Карсоном направились к длинной стойке бара, у которой беспорядочно толклась и шумела публика того же пошиба.

В ожидании хозяина, отпускавшего какие-то ядовитые напитки у дальнего конца стойки, я рассматривал висящую на стене напротив картину в потрескавшейся и облупившейся золоченой раме. Изображенная на полотне пышнотелая красотка возлежала на бархатной кушетке, кокетливо прикрыв бедра каким-то крохотным клочком ткани. Обращала на себя внимание, однако, не практически полная обнаженность натуры, а откровенно непристойная, похотливая улыбка, с которой она смотрела на зрителя. Грязная, невероятно закопченная от долгого присутствия в этом помещении и засиженная мухами картина как нельзя больше подходила к грязной обстановке притона.

От созерцания шедевра станковой живописи меня оторвал добравшийся до нас владелец заведения, неприятный тип со впалыми, землистого оттенка щеками, кожаной нашлепкой на одном глазу и рваным шрамом от виска до подбородка. Сверкнув на нас из зрячей глазницы, он грубо спросил, чего нам надо.

— Пиво, — ответил Карсон.

— И мне, — добавил я.

Через мгновение Динаху брякнул перед нами две засаленные кружки с зазубренными краями, наполненные зеленовато-желтой жидкостью с шапкой какой-то сернистой пены. Я пригубил свою и чуть не выплюнул жидкость, вкусом напомнившую мне пропитанную кошачьей мочой атмосферу дома Картрайта. Сделав над собою усилие, я проглотил это пойло.

Карсон чуть приподнял свою кружку, поморщился и поставил ее обратно.

— Вот это да… — пробормотал он чуть слышно.

— Пиво не нравится?

— Это, стало быть, пиво… — повторил скаут, как прилежный ученик.

— Прощения просим, коли не угодили на ваш нежный вкус, милостивые господа. Что привело долбаных денди в наши края? Юбчонку желаете?

— Нет, мужичонку, — ответил Карсон.

Динаху искривил в усмешке безгубый рот.

— Есть тут и для «голубых» заведения, но мое не из их числа.

Как бы не расслышав, Карсон повернулся ко мне.

— Картинка с собой, Эдди?

Изображение Джонсона, выполненное Горацио Освальдом и помещенное на первой полосе «Дейли миррор» я носил с собой, надеясь, что оно, при всем несходстве с оригиналом, поможет опознать злодея. Я передал газетную вырезку Карсону, который развернул ее перед Динаху.

— Такого видел? Шесть футов два, может, и все три. Рыжий.

Почти не взглянув, Динаху отрицательно покачал головой.

— Не слишком вглядываешься, — заметил Карсон.

— Все, что надо, я всегда вижу. Послушайте, милейшие, почему бы вам не убраться отсюда ко всем чертям?

Скосив взгляд на Карсона, я заметил в чертах его лица еле заметные изменения. Такое же выражение я замечал на его лице дважды: перед тем, как он отдубасил возчика у Сент-Джонс-Парка, и в карете на пути к дому Картрайта, когда он собирался отомстить за смерть любимой собаки. Я уже приготовился к тому, что владелец заведения сейчас уляжется на пол за стойкой.

Тут, однако, за нашими спинами раздался грохот и крик. Резко обернувшись, я увидел, что за одним из полудюжины карточных столов вспыхнула ссора. Худощавый молодой человек отбросил стул, вскочил и, стоя, тряс кулаками перед носом игрока, сидящего напротив. Тот, казалось, не замечал угроз, сидел неподвижно, массивной спиною к нам. Остальные игроки за этим столом отъехали вместе со стульями подальше, освободив место.