Жорж Сименон - Человек из Лондона Страница 5

Спуск с косогора до набережной не был освещен. Малуан шел вниз с такой скоростью, что чуть было не упал. В то же время он думал, что мысль жены о гриппе не так уж и плоха. Пусть у него будет грипп, тогда на неделю дадут отпуск!

Огни набережной отражались в водах гавани, и было видно, как Батист направляет свою «Божью благодать» к причалам, заменяя удочки и верши.

— Привет, Малуан!

Голос доносился из сырой мглы, где дрожал огонек ялика, и свет этот казался далеким, хотя был совсем рядом.

— Привет, Батист!

Может, Малуан чувствовал бы себя лучше, если бы ему удалось выспаться? Проходя мимо, он заглянул в кафе «Швейцария», но англичанина там не было. К себе в будку он поднялся мрачнее тучи, опоздав на две минуты. Малуан занял свой пост, не обмолвившись и словом со стрелочником, которого сменил.

Светились огни «Мулен Руж». Туда уже подходили музыканты. Малуан присел у печки и взглянул на пульт.

III

Когда утром, после смены, волоча ноги, Малуан вошел на кухню, жена, едва взглянув на него, воскликнула:

— Ну, теперь-то ты видишь, что у тебя грипп? Так кто же был прав?

Она вовсе не была права. Никакого гриппа у него нет. Но видно, и впрямь у него больной вид, раз жена это заметила. Правда, у нее была особая способность чуять, когда дела не клеятся, особенно если речь шла о чем-нибудь грязном или постыдном, или о денежных затруднениях. Она первой замечала прыщик у кого-нибудь на лице или разоблачала обман Эрнеста.

— Много не ешь! Сейчас приготовлю тебе грог.

Обычно, возвращаясь с дежурства, он ел мясо с разогретым картофелем, но сегодня даже не присел к столу и, метнув злой взгляд на жену, направился к лестнице в спальню.

Никогда до сих пор он не испытывал после службы такой усталости. Все тело ныло, голова болела. А главное, его мутило, как после сильной попойки.

— Оставь меня в покое! — крикнул он жене, которая направилась было за ним наверх.

Он не хотел видеть, как она станет сновать вокруг постели, надоедая советами.

— Ты не станешь пить грог?

В ответ он захлопнул дверь. В ушах отдавалась сирена, ревущая в тумане. В комнате было холодно. Он швырнул один ботинок налево, другой направо, бросил на спинку стула брюки и, оставшись в одной рубашке, уставился на ноги.

Неужто его вновь будут одолевать думы? Разве недостаточно всей прошлой ночи? Крадучись, будто собираясь сделать что-то дурное, он босиком подошел к окну и рывком распахнул его, так что заскрипели рамы.

На улице был туман, и однако, присмотревшись, Малуан различил метрах в пятидесяти от дома фигуру человека.

Он был доволен тем, что напугал этого человека. Конечно, напугал, иначе для чего нужно было так резко распахивать окно да еще высовываться. Малуан был уверен, что после этого англичанин кубарем скатится с откоса и возвратится в город.

Малуан лег в постель, разговаривая сам с собой, как это делал обычно в будке:

— Я должен непременно уснуть, иначе больше не выдержу!

Какую ночь он сегодня провел! А ведь ничего ужасного не произошло, ничего, заслуживающего внимания. Предыдущая ночь была в тысячу раз драматичнее, ведь в нескольких метрах от него был убит человек.

Может, это связано с тем, что теперь он знал убийцу? Нет, конечно, он с ним не разговаривал, не знал ни имени, ни профессии, ни причины, по которой тот пошел на убийство. Но теперь лицо этого человека изучено им лучше, чем лицо шурина, которого он видит ежемесячно на протяжении последних пятнадцати лет.

До полуночи набережная оставалась безлюдной, и прибытие судна из Ньюхевена прошло как обычно. Вначале ночь была светлой, но затем туман стал заволакивать воду, медленно пополз вверх, окутал весь город.

Оставшись без дела, Малуан так набил углем печку, что она раскалилась докрасна. Пришлось отворить окно. Он часто это делал, ибо при закрытых окнах Малуану казалось, что он оглох, когда же рама открывалась, он различал и опознавал любые звуки в порту. Даже не прислушиваясь, говорил себе: «Вот из порта выходит «Франсетта». Неплохая погодка для забрасывания сетей!»

Или же: «Вот и вернулся на своей машине месье Бабю».

Впрочем, он в лицо не знал судовладельца Бабю, который часто уезжал в Гавр и возвращался на своей машине. Дом его был неподалеку от морского вокзала, и Малуан часто слышал шум подъезжавшего автомобиля.

Сейчас с кормы английского судна сгружали соленую рыбу. Но даже скрип лебедки не мешал Малуану различать другие, более слабые и удаленные звуки. Около часу ночи он услышал плеск воды в той стороне гавани, где Батист обычно причаливал свой ялик.

Он сразу все понял. Только спрашивал себя: находится ли англичанин на борту один или вместе с Батистом? Когда же в еще прозрачном тумане ялик показался посреди гавани, стало ясно, что в нем находится только англичанин.

Он не был моряком, так как не мог справиться с кормовым веслом. Поскольку на ялике было лишь одно обычное весло, то англичанину приходилось трудновато, тем более что он старался не шуметь. Клоун загребал то слева, то справа, и, несмотря на все предосторожности, весло всякий раз задевало за борт. Ялик вихлял из стороны в сторону. Странное зрелище представлял в тумане человек в мягкой шляпе, пытавшийся управлять неказистым суденышком.

Сперва Малуан с любопытством наблюдал за ним, потом, словно одержимый, уже не мог оторвать глаз от ялика, уже ничего другого не видя и не слыша… В сгущавшемся тумане, когда и ялик и человек казались каким-то маревом, Малуан продолжал все видеть, но явственнее всего, во всех деталях, представлял себе лицо англичанина.

Он не смог бы с такой же точностью припомнить черты шурина или даже собственной жены, ничего не упустив, без всякого искажения.

Ялик приближался рывками, и Малуан был уверен, что остроносый человек смотрит сейчас на воду своими печальными глазами. Когда фигура клоуна распрямлялась, Малуан знал, что тот приподнимается, чтобы разглядеть его будку, которая на фоне темного неба была похожа на венецианский фонарь.

Ялик подошел к месту, куда упал чемодан. Вынув весло из воды, человек встал на ноги, но движения его были такими неловкими и неуверенными, что ялик все время покачивался.

Малуан угадывал каждый жест: вот англичанин распутывает линь, вот о борт стукает дрек, потом падает в воду.

Над причалами прокатился первый сигнал сирены, и спустя десять минут туман поглотил все вокруг. Теперь Малуан мог бы заняться чем-то другим, почитать газету или подремать у огня.

Но он остался у окна, сдерживая дыхание, чтобы не упустить ни звука. Он недовольно хмурился, когда скрип лебедки заглушал плеск воды. По прямой линии человек из Лондона находился от него примерно в пятнадцати метрах.

Англичанин явно ничего не знал о ритме отливов и приливов и, вероятно, не думал о том, что отлив медленно уносит его в открытое море.

Короткими взмахами он погружал дрек в воду, но, оглядываясь, замечал, что ялик отходит от выбранного места. Батист, Малуан или любой другой моряк сумели бы удержать ялик на месте, одной рукой подгребая кормовым веслом, а другой — орудуя дреком.

Туман был бел и холоден, как лед, и казалось, что он так же тверд. Несколько раз Малуан с трудом сдерживал кашель. А если б не сдержал? Человек поднял бы голову — ведь в тумане звуки кажутся ближе, чем в обычных условиях. Он мог бы упустить линь или потерять дрек. Кто знает? В своем состоянии панического страха он мог бы уронить весло в воду, и тогда бы его стало относить к причалам.

Хватило бы у него духу закричать?

Стоять на ногах англичанин боялся, так как мог потерять равновесие. В сидячем же положении он был скован в движениях.

Малуан с яростью повернул рычаг, открывая путь веренице вагонов, и повернулся к окну.

Ни на один миг он не вспомнил об убитом, который его не интересовал. Малуан ведь даже не разглядел его! Заметил только пальто, шляпу.

Впрочем, мертвому, поскольку он мертв, не нужен чемодан.

А вот клоуну он чертовски необходим! До невероятности! Ведь только минувшей ночью он совершил преступление на этом самом месте. Ему неизвестно, найдено ли тело, были или нет свидетели, не рассказали ли они об этом.

Трудно предположить, что такие мысли не приходят ему в голову. Но, вместо того чтобы с первым же поездом или судном покинуть Дьеп, он пытается найти чемодан. И при этом у него вид отчаявшегося человека. У него был такой вид уже утром, когда он с завистью смотрел на ялик Батиста, пересекавший гавань.

Малуан предвидел, что англичанин вернется, но сейчас ему стало жутко при виде того упорства, с каким продолжал англичанин свои поиски в этой влажной мгле. Умел ли он хотя бы плавать?

Вот как они ему нужны, эти деньги!

Малуан мог бы просто посмеяться над чудаком. Ведь деньги-то лежат в его шкафчике. Но ему было, однако же, далеко не весело, когда он слышал, как клоун шарит дреком по дну. Что же будет, если вместо чемодана он вытащит труп?