Морис Леблан - Необычайные приключения Арсена Люпена Страница 5

VI. Как все произошло

Арсен открыл ящик маленького столика из некрашенного дерева, который вместе с кроватью и табуреткой составляли всю обстановку комнаты, достал оттуда два клочка бумаги и протянул Ганимару.

— Ах, так! — воскликнул тот. — Но я думал, что за вами следят и постоянно обыскивают, а вы читаете газеты, храните расписки.

— О, эти господа так глупы! Они распарывают подкладку моей куртки, они исследуют подошвы моих сапог, они выстукивают стены этой комнаты, но никому из них не приходит в голову, что Арсен Люпен может быть так глуп, что спрячет свои вещи так просто. На это именно я и рассчитывал.

— Вы меня приводите в смущение. Но расскажите же мне, как произошло все в замке?

Люпен прошелся раза два-три по камере, остановился и положил руку на плечо Ганимару.

— Что вы думаете о моем письме к барону?

— А думаю, что вы хотели посмеяться и поставить в тупик всех.

— Поставить в тупик? Ну, уверяю, Ганимар, что я считал вас сильнее. Неужели бы я написал это письмо, если б мог обокрасть барона без предупреждения? Но поймите наконец, что это письмо было необходимой точкой отправления, пружиной, давшей ход всей машине. Но будем разбирать дело по порядку: займемся вместе планом ограбления Малаки.

— Я вас слушаю.

— Я представляю себе недоступный, накрепко закрытый замок. Идти ли мне на приступ? Это было бы ребячеством. Проникнуть туда потихоньку? Невозможно. Единственный способ — это заставить самого владельца пригласить меня. И вот этот владелец в один прекрасный день получает письмо, предупреждающее его о том, что замышляет против него известный грабитель Арсен Люпен. Что он сделает?

— Он пошлет письмо к прокурору…

— Который над ним посмеется, так как «тот, кто называется Арсеном Люпеном, находится в настоящее время под замком». И потому не естественна ли растерянность барона, который готов просить помощи у первого попавшегося?

— Понятно!

— А если ему случится прочитать в каком-нибудь листке, что известный сыщик отдыхает в соседней местности?..

— Он обратится к этому сыщику.

— Совершенно верно. Но, с другой стороны, положим, что, предвидя этот неизбежный поступок, Люпен просил одного из своих друзей поселиться в соседнем городке, войти в сношение с репортером местного листка, который получает барон, и распространить слух, что он — известный сыщик, то что же случится? То, что редакция объявит в листке о пребывании упомянутого сыщика в городке. И вот может быть только одно: или карась — я хочу сказать, Кагорн — не пойдет на удочку и ничего не случится, или же — и это предположение наиболее вероятно — он поймается. И вот барон умоляет одного из моих друзей помочь ему против меня! Конечно, вначале мнимый сыщик отказывается. После этого — телеграмма Арсена Люпена. Следствие ее — ужас барона, который снова умоляет моего друга и предлагает ему хороший куш, чтобы тот только позаботился о его спасении. Мой друг принимает предложение, приводит с собою двух молодцов из нашей шайки, и ночью, пока Кагорн находится под стражей у своего благодетеля, те выносят несколько вещей и опускают их через окно в маленькую лодочку, ожидающую у скалы. Чего же проще?

— Великолепно! — согласился Ганимар. — Но я не знаю ни одного сыщика настолько известного, чтобы имя его ввело в такое заблуждение барона.

— Один есть такой.

— Кто же?

— Ганимар.

— Позвольте!..

— Вы сами Ганимар! И вот что самое лучшее: если вы поедете туда и если барон решится говорить, то вы кончите тем, что должны будете арестовать самого себя.

Арсен Люпен хохотал от всего сердца, Ганимар от досады кусал себе губы. Ему казалось, что шутка не заслуживала такого веселья.

VII. Арсен Люпен самый осведомленный человек в мире

Появление сторожа дало возможность Люпену прийти в себя. Ему принесли завтрак, который Люпен по особому снисхождению получал из соседнего ресторана. Поставив поднос на стол, сторож удалился. Люпен сел, разложил салфетку, хлеб и сказал:

— Но будьте спокойны! Вам не придется туда ехать. Я открою вам одну вещь, которая вас поразит. Дело Кагорна на пути к прекращению.

— Это почему же?

— Дело уже кончается, — говорю я.

— Перестаньте: я только что был у начальника полиции.

— Что же из этого? Неужели он знает лучше меня то, что меня касается? Вы знаете, что Ганимар, — простите, злоупотребление вашим именем, — расстался в очень хороших отношениях с бароном. Тот — и это главная причина его молчания — дал ему очень деликатное поручение войти со мной в сделку, и в настоящее время возможно, что барон вступил уже во владение своими редкостями, пожертвовав для этого некоторой суммой.

Ганимар с изумлением посмотрел на заключенного.

— А как же вы это знаете?

— Я только что получил телеграмму, которую я ждал.

— Вы только что получили телеграмму?

— Только что. Но из вежливости я не хотел читать ее в вашем присутствии. Если вы разрешите…

— Вы смеетесь надо мной, Люпен?

— Будьте добры, разбейте осторожно это яйцо. Вы сами убедитесь в том, что я не смеюсь.

Ганимар машинально повиновался и разбил яйцо. У него вырвался возглас удивления. В пустой скорлупе оказался лист голубой бумаги. Он развернул его. Это была телеграмма, или, скорее, часть телеграммы, от которой были оторваны почтовые пометки.

Он прочел:

«Сделка заключена. 100000 пуль получено. Все идет хорошо».

— 100000 пуль? — спросил он.

— Да, 100000 франков. Это немного, но времена теперь тяжелые… А у меня постоянно такие крупные расходы! Если бы вы только знали мой бюджет… Прямо бюджет большого города!

VIII. Часы сыщика и часы судьи

Ганимар встал. Он немного подумал, представил себе все дело, чтобы найти слабое место, и произнес потом тоном, в котором открыто выражалось восхищение знатока:

— К счастью, немного таких, как вы, а то пришлось бы совсем закрыть лавочку.

Со скромным видом Люпен ответил:

— Надо же чем-нибудь развлечься и занять свое время. Тем более, что это могло удаться только во время моего кратковременного пребывания в тюрьме. Надо вам сказать, что я останусь в тюрьме столько времени, сколько мне понравится, и ни одной минуты более.

— Вот как! Может быть, было бы осторожнее совсем сюда не попадать, — заметил с иронией Ганимар.

— А! Вспоминаете то, что вы способствовали моему аресту? Знайте же, мой уважаемый друг, что никто — и вы не больше, чем кто-либо другой, — не мог бы задержать меня, если бы меня в этот критический момент не заняло другое, гораздо более важное дело.

— Вы меня удивляете.

— На меня смотрела женщина, Ганимар, я тогда не владел собой… И вот почему я здесь! К тому же у меня немного расстроены нервы. Жизнь так лихорадочна в наше время! Иногда надо уметь выдержать, как говорят, «курс одиночества». Это наиболее удобное место для подобного рода режима. Оттого эта славная тюрьма и называется «Санте».

— Головой ручаюсь, что ваши фантазии о побеге не осуществятся!

— Да? У нас сегодня пятница… В следующую среду в четыре часа я выкурю мою сигару у вас на улице Перголез.

— Я буду вас ждать, Арсен Люпен.

Как друзья, которые ценят друг друга по достоинству, они пожали руки, и старый сыщик направился к двери.

— Ганимар!

— Ну?

— Вы забыли свои часы.

— Мои часы?

— Да, они заблудились в моем кармане.

И он их отдал, извиняясь:

— Простите! То, что они взяли мои, не может служить достаточным основанием для того, чтобы я брал ваши… Тем более, что у меня есть хронометр, на который я не могу пожаловаться. Он меня вполне удовлетворяет.

Он достал из ящика массивные золотые часы с тяжелой цепочкой.

— А эти — из какого кармана они попали к вам? — спросил Ганимар.

Арсен Люпен небрежно посмотрел на вензель.

— Ж.Б.: Жюль Бувье, мой судебный следователь, прекрасный человек…

IX. Обыск

Арсен Люпен, окончив свой завтрак, с довольным видом рассматривал превосходную сигару, вынутую им из кармана, как вдруг дверь его камеры отворилась. Он едва успел бросить сигару в ящик стола и отскочить от него, как вошел сторож: настал час прогулки.

— Я ждал вас, дорогой друг, — весело вскричал Люпен, бывший, как всегда, в хорошем настроении.

Они вышли. Едва они исчезли за углом узкого прохода, как два человека вошли в камеру и принялись внимательно ее осматривать. Это были агенты сыскной полиции. Надо было, наконец, покончить с этим делом: не было никакого сомнения, что Арсен Люпен поддерживал сношения с внешним миром и со своими соучастниками.

Еще накануне в «Le Grand Journal» появилось следующее письмо в редакцию:

«Милостивый Государь!

В статье, вышедшей на днях в вашей газете, писали обо мне в выражениях, ничем не оправдываемых. За несколько дней до начала моего процесса я явлюсь к вам и потребую у вас отчета в ваших словах. Арсен Люпен».