Ночь Бармаглота - Фредерик Браун Страница 5

— Если ты продашь её, то что будешь делать?

— Полагаю, Смайли, я проведу остаток своих дней, не редактируя газету.

Смайли решил, что я опять шучу, и засмеялся.

Дверь открылась, и вошёл Эл Грейнджер. Я помахал ему бутылкой, и он подошёл к бару, где я стоял, а Смайли достал ещё один бокал и воду на запивку; Элу вечно нужно запить.

Эл Грейнджер — всего-навсего юный выскочка лет двадцати двух или трёх, но он один из немногих шахматистов в городе и ещё более немногих, кто понимает моё увлечение Льюисом Кэрроллом. Кроме того, он вполне себе тянет на Таинственного Обитателя Кармел-Сити. Не то чтобы для этого нужно быть таким уж таинственным.

— Привет, док, — сказал он. — Когда ещё раз сыграем в шахматы?

— Нет лучшего времени, чем настоящее, Эл. Здесь и сейчас?

Смайли держал под рукой набор шахмат для таких чокнутых, как мы с Элом Грейнджером и Карлом Тренхольмом. Он достал их и, как всегда, держал так, словно ожидал, будто они взорвутся у него в руках.

Эл покачал головой.

— Хотел бы я найти время. Надо идти домой кое-что сделать.

Я плеснул ему виски и немного пролил, пытаясь долить до краёв. Он медленно затряс головой.

— Белый Конь едет вниз по кочерге, — сказал он. — Того и гляди упадёт.

— Я только на второй линии, — ответил я. — Но ход будет удачный. Проскочу до четвёртой на паровозе, знаешь ли.

— Поторопись, док. Знаешь, сколько стоит дым от паровоза? Тысячу фунтов — одно колечко!

Смайли переводил взгляд с одного из нас на другого.

— Чёрт возьми, о чём вы, ребята? — желал он знать.

Пытаться объяснять было бессмысленно. Я указал на него пальцем и проговорил:

— Взгляни-ка! Там сидит… Знаешь кто? Баобабочка! Она вся деревянная, а усики у нее зеленые и нежные, как молодые побеги! А ест она стружки и опилки.

— Смайли, — сказал Эл, — ты должен спросить его, что случится, если их не будет.

— Тогда я скажу, — ответил я, — что она, конечно, умрёт, а ты скажешь, что часто так бывает, а я скажу, что всегда.

Смайли снова посмотрел на нас, медленно покачал головой и сказал:

— Вы правда чокнутые.

Затем он отошёл вымыть и вытереть стаканы.

Эл Грейнджер ухмыльнулся мне.

— Какие планы на вечер, док? — спросил он. — Возможно, я смогу ускользнуть на пару партий. Ты будешь у себя наверху?

Я кивнул.

— Я как раз подумывал, не пойти ли домой, а там почитать книжку. И выпить ещё разок-другой. Если ты зайдёшь до полуночи, я буду достаточно трезв для игры. Во всяком случае, достаточно трезв, чтобы победить такого юного щенка, как ты.

Эту последнюю часть можно было сказать без проблем, ведь она была так очевидно ошибочна. За последний год Эл выигрывал у меня две партии из трёх.

Он усмехнулся и процитировал:

«Папа Вильям, — сказал любопытный малыш, —

Голова твоя белого цвета.

Между тем ты всегда вверх ногами стоишь.

Как ты думаешь, правильно это?»

Ну, раз у Кэрролла был на то ответ, нашёлся и у меня:

«В ранней юности, — старец промолвил в ответ, —

Я боялся раскинуть мозгами,

Но, узнав, что мозгов в голове моей нет,

Я спокойно стою вверх ногами».

— Может, у тебя там что-то и есть, док, — сказал Эл. — Но пропустим следующие строфы, чтобы ты сразу добрался до «Сосчитаешь ступень за ступенью!» Мне всё равно уже пора.

— Ещё по одной?

— Думаю, нет, пока не закончу работы. Ты можешь пить и думать разом. Надеюсь, в твоём возрасте мне это тоже удастся. Изо всех сил постараюсь забежать к тебе сыграть партию, но не ищи меня, если я не появлюсь к десяти, по крайней мере, к половине одиннадцатого. И спасибо за угощение.

Он вышел, и через окно забегаловки я разглядел, как он садится в свой блестящий кабриолет. Он сдавил клаксон и помахал мне в ответ, забираясь на сиденье.

Я взглянул на себя в зеркало на задней стенке бара и задумался, насколько старым меня считает Эл Грейнджер. «Надеюсь, в твоём возрасте мне это тоже удастся», в самом деле. Звучало так, словно он думал, что мне как минимум восемьдесят. Мне скоро исполнится пятьдесят три.

Но приходилось признать, что выгляжу я стариком, и волосы мои поседели. Я смотрел на себя в зеркало, и эта белизна слегка пугала. Нет, я был ещё не стар, но уже на пути. И я люблю жизнь настолько же, насколько она меня раздражает. Я не хочу стареть и не хочу умирать. Тем более, что не способен видеть впереди, как многие мои честные сограждане, вечную игру на арфе и выковыривание вшей из крыльев. Как и вечное копание угля, если уж на то пошло, хотя это в моём случае всё-таки вероятнее.

Вернулся Смайли. Он указал пальцем на дверь.

— Не нравится мне этот парень, док, — сказал он.

— Эл? Да нормальный парень. Может, молоко на губах слегка не обсохло. Ты предубеждён, потому что не знаешь, откуда он берёт деньги. Вдруг он завёл станок и сам их печатает? Если задуматься, у меня печатный станок есть. Не попробовать ли?

— Чёрт, да не в этом беда, док. Не моё дело, как он зарабатывает деньги и где их берёт, если не зарабатывает. Суть в том, как он говорит. Ты тоже говоришь безумно, но ты, ну, мило это делаешь. А когда он мне что-то говорит, ощущение, что он хочет заставить меня почувствовать себя тупым ублюдком. Может, я такой и есть, но…

Мне вдруг стало стыдно за всё, что я когда-либо сказал Смайли, заранее зная, что он не поймёт.

— Дело не в интеллекте, Смайли, — произнёс я. — Это просто вопрос образования. Выпьем, и мне пора бы идти.

Я налил ему на сей раз больше, чем себе. Эффект уже ощущался, и я не хотел слишком надираться, чтобы Эла Грейнджера ждала хорошая партия в шахматы, если он заглянет.

И я безо всяких причин сказал:

— Ты хороший парень, Смайли.

А он засмеялся и