Джадсон Филипс - Детектив США. Книга 1 Страница 56

Джорджи притащил меня в кухню, и тут же началась ссора. Крамер прямо-таки разъярился. Они же понимали, что меня начнут искать. Но деваться было некуда. Отпустить меня они не могли. Какое-то время Крамер втолковывал им что к чему. А потом… потом Эмили сказала, что найдет мне какую-нибудь одежду и поможет смыть кровь и грязь. Как мне хотелось уйти с Эмили, не видеть голодные, безумные глаза Джорджи. Я подумала, что Эмили скажет мне, как вести себя. «Я вымою ее, — возразил Джорджи. — Она — моя, и я сам позабочусь о ней».

Помнится, Крамер рассмеялся и сказал: «Мальчик становится мужчиной».

Я чуть не сошла с ума от страха. Я молила Тьюзди помочь мне. Но прочла отказ на его окаменевшем лице. «Не сердитесь на старика, — улыбнулся Крамер. — Один шаг, и его мадам отправится на тот свет», — он указал на Бена Мартина, нацелившего ружье на Эмили. Рука Джорджи вновь сомкнулась на моем запястье, и мне не оставалось ничего другого, как последовать за ним.

Линда глубоко вздохнула.

— Через холл с картинами Эмили он провел меня в свою комнату. Закрыл дверь, запер ее на ключ, и мы остались одни. Вся обстановка состояла из кровати, стула с прямой спинкой и обшарпанного комода. К комнате примыкала ванная.

Джорджи осторожно уложил меня на кровать. «Сейчас мы умоемся, Линда». Прошел в ванную и тут же вернулся с мокрым полотенцем. Не могу передать, Питер, что я пережила. Я решила, что лучше не сопротивляться, во всяком случае, до того, как он набросится на меня. Я все еще думала, что смогу убедить его остановиться… потому что он был таким кротким, когда я не перечила ему. Он сел на кровать рядом со мной. «Лежите тихо», — и начал вытирать мне лицо мокрым полотенцем. Нежно и ласково. А затем плечи, руки… тело, сбитые в кровь ноги. И все время нашептывал: «Видите, я не хочу причинять вам боль… я хочу нравиться вам, любить вас я хочу…»

И все-таки мне казалось, что я смогу как-то вразумить его. Я пыталась объяснить ему, как ребенку, что не могу вызвать в себе эти чувства, потому что полумертва от страха. Он слушал внимательно, с напряженным лицом, вроде бы вникая в смысл моих слов. А слушая, продолжал поглаживать меня, и я едва сдерживалась, чтобы не закричать. «Торопиться нам ни к чему», — кивнул он. Затем спросил, нравится ли мне музыка, и я ответила, что да. Только для того, чтобы хоть как-то отвлечь его. В это трудно поверить, но он взял с комода гитару, сел на стул и запел. Старые песни — «Молли Мэлони», «Блутейл флай» и тому подобное. Он обхаживал меня, Питер! А я хвалила и поощряла его, потому что, играя на гитаре, он не мог прикоснуться ко мне. Он пел и пел, но я знала, что все это лишь затяжка времени. И не находила выхода. Наконец он положил гитару на комод, пересел на кровать, и я вновь ощутила на себе эти ужасные, мягкие руки. «Видите, я не хочу причинять вам боль. Но аде могу долго ждать, Линда, вы это понимаете, не так ли?»

Тут я сжалась в комок. Взмолилась. Повторяла снова и снова, что этого не будет, не должно быть. И его глаза похолодели. В них я увидела не злость, но жестокое разочарование. Без единого слова он встал и вышел из комнаты, заперев за собой дверь. Я села, дрожа от ужаса. Скажите, Питер, что заставляет женщину обожествлять свое тело? Осознание того, что надругательство над ним уничтожает душу?

Питер промолчал. Он думал о своей ноге и о тех долгих месяцах, когда считал себя объектом насмешки. Кому охота ощущать себя увечным. Тот же страх испытала и Линда.

— Я ждала неизбежного, — продолжала Линда. — Я спросила себя, не отдаться ли ему добровольно, чтобы по возможности избежать боли, и чуть не задохнулась от отвращения. Пойти на это я не могла, ни за что на свете.

Джорджи вернулся, запер за собой дверь. Он принес карандаш для век, тушь, помаду, румяна. Сел на кровать. «Если не вы, пусть будет кто-то другая», — сказал он.

Сначала я не поняла, о чем он говорит. А потом он… занялся моим лицом. Наложил тени на веки, румяна — на щеки, помаду — на губы, тушь — на ресницы. Я не сопротивлялась. Все что угодно, лишь бы занять его. Закончив, он взял меня за руку, поднял с кровати. Нежность исчезла. Он потащил меня в ванную, к зеркалу над раковиной. «Смотрите! — он подтолкнул меня к зеркалу, чтобы я увидела, в какую нелепую маску превратилось мое лицо. — Видите, теперь вы — уже не вы, так что это не имеет значения. Пока это не вы, все будет нормально, не так ли, Линда?» Из уголка его рта появилась струйка слюны. Он выволок меня из ванной и буквально швырнул на кровать. Он приближался ко мне и… я закрыла глаза и до крови закусила губу, чтобы не закричать.

Но тут забарабанили в дверь. Телицки прокричал, что Крамер приказывает спуститься вниз. Я думала, Джорджи откажется. Он стоял, не сводя с меня глаз, и дрожал с головы до ног. Затем повернулся, медленно подошел к двери и открыл ее. Телицки взглянул на меня, ухмыльнулся. Вероятно, гадая, когда наступит его очередь. «Отведи ее вниз, — буркнул Джорджи. — Я приду следом».

Я быстро поднялась и метнулась к двери. Лишь бы выбраться из этой комнаты, думала я, а там хоть трава не расти. На пороге я обернулась. Джорджи лежал на кровати лицом вниз и рыдал, как ребенок.

Питер взглянул на Линду. Рассказ утомил ее. В каждом из нас, даже в извращенном сознании Джорджа Мангера, глубоко внутри, теплилось неутолимое стремление к недостижимому. Но игры кончились, и скоро остальные обратят свое внимание на эту милую девушку. Запас времени таял, как весенний снег на опушке.

Внезапно в проеме двери возникла Труди.

— Джорджи приходит в себя, — взвизгнула она. — Пришлите к нему кого-нибудь, кто знает, что нужно делать.

Из-за ее спины раздался полный смертельной боли крик. Питеру приходилось слышать нечто подобное на войне. Крик повторился. Он повернулся к Эмили, склонившейся над раковиной.

— У нас есть что-нибудь болеутоляющее, Эмили?

Та покачала головой.

Вновь закричал Джордж. Телицки взглянул на Дьюка.

— Отведи-ка к нему мамашу, и пусть она присмотрит за ним. Лишний шум нам ни к чему. Ты знаешь, что сказал Крамер?

Дьюк махнул ружьем.

— Пошли, мамаша. Посмотрим, что ты сможешь для него сделать?

Эмили смочила водой полотенце и спокойно прошествовала в комнату, где лежал Джордж. Дьюк сопровождал ее с ружьем наперевес. Линда встала.

— Не могу ли я помочь?

Никто не ответил, и она последовала за Эмили. Труди осталась на кухне.

— Он горит в лихорадке. Не понимает, что с ним. Все время зовет ее.

— Линду? — спросил Питер.

— Да. Похоже, втюрился по уши, — Труди глянула на Телицки. — С меня хватит. Пусть за ним присматривает кто-то еще.

— Не канючь, — буркнул Телицки. — Налей мне кофе.

— Чего это ты такой нервный? — Труди направилась к плите.

— Не нравится мне все это, — ответил Телицки. — Этот умник, — он взглянул на Питера, — не зря говорил, что К.К. может смыться, а расхлебывать кашу придется нам.

— Бен его не упустит, — Труди принесла чашечку кофе светловолосому здоровяку. — Послушай, Джейк, а что случится со мной, если вся эта свора двинется на нас? Как мне защищаться? Дайте мне ружье.

Телицки рассмеялся.

— Да ты с ярда не попадешь в корову горстью риса.

— Я имею право на защиту! — запротестовала Труди. — Где мне взять ружье?

— Спроси меня, когда мы будем вдвоем. Если хочешь, можем прямо сейчас подняться к тебе.

— У тебя только одно на уме, — Труди повернулась к Питеру. Ее взгляд говорил, что она старается выполнить его поручение. — Принести тебе кофе?

— Спасибо, — ответил Питер, — но я хочу посмотреть, как работает эта детская коляска.

Он ухватился за обода колес, отъехал от стола. Телицки весь подобрался.

— Куда это ты?

— Хочу выпить кофе.

— Один тип плеснул мне кофе в лицо. От него осталась лишь горстка пепла.

— Я знаю.

— Так что наливай кофе и тут же возвращайся к столу.

Каталка легко подчинялась движениям рук. Но, подкатившись к плите, Питер понял, что ехать с чашечкой кофе на коленях ему не удастся. Он взглянул на часы. До возвращения Тьюзди еще далеко.

— Удивительная девушка, — Эмили подошла к Питеру. — Ее присутствие успокоило мальчика, и она хочет облегчить его страдания. Даже после того, что она пережила из-за него.

— Вы слышали ее рассказ?

Эмили кивнула.

— Который час?

— Половина одиннадцатого.

— Тьюзди вернется через полчаса, — она взглянула на Дьюка, о чем-то шептавшегося с Телицки, и понизила голос. — Я тут подумала…

— Мы все только этим и занимаемся.