Эллен Вуд - Не только Холмс. Детектив времен Конан Дойла (Антология викторианской детективной новеллы). Страница 59

В ответ женщина заявила, что я сильно похожу на Уолкотта, что в человеке, прожившем десять лет той жизнью, какой жили мы, естественно ожидать значительных изменений, что раскрыть обман и проследить всю историю с момента убийства Уолкотта в Чертовом Локте, на диких перевалах Сьерра-Невады, просто невозможно. Она напомнила, что мы оба отверженные, оба заклеймены преступлением, оба враги закона человеческого и Божьего, обоим нечего терять: мы опустились на самое дно. Затем она рассмеялась и сказала, что никогда до сих пор не считала меня трусом, но коль скоро я стал так малодушен, то между нами все кончено. В конце концов мы продали золотой песок и камни в Сан-Франциско, постарались придать себе как можно более цивилизованный вид и купили билет до Нью-Йорка на самый лучший пароход.

Я начинал зависеть от этой смелой и азартной духом женщины, Нины Сан-Круа, ее необузданная, сильная натура служила мне опорой. Происхождение ее было сомнительно, воспитание еще сомнительнее. Ее мать, дочь инженера из Испании, похитил тот самый шулер-мексиканец. Сама Нина Сан-Круа выросла и получила кое-какое образование в одном из монастырей на берегу Рио-Гранде. Она была уже взрослой женщиной, когда отец, бежавший в горы Калифорнии, забрал ее оттуда.

Когда мы прибыли в Нью-Йорк, я предложил представить ее обществу как мою жену, но она отказалась, сказав, что ее присутствие вызовет пересуды и, возможно, привлечет внимание родственников Уолкотта. Тогда мы решили, что я в одиночку отправлюсь в город, вступлю во владение имуществом, назовусь Самюэлем Уолкоттом, а она останется в тени до тех пор, пока мы не почувствуем твердую почву под ногами.

Каждая деталь этого плана реализовалась с роковым успехом. Я подтвердил свою личность безо всякого труда и получил имущество. Оно многократно возросло в цене, и я, став Самюэлем Уолкоттом, вскоре обнаружил, что богат. Я отправился туда, где скрывалась Нина Сан-Круа, и дал ей большую сумму денег, на которую она приобрела себе дом в отдаленной части города, на северной окраине. Там она жила в уединении и безвестности, а я оставался в городе богатым холостяком.

Я не пытался бросить эту женщину, напротив, приходил к ней время от времени, переодетый и с величайшими предосторожностями. Некоторое время все шло гладко, она была по-прежнему предана мне, думала всегда в первую очередь о моем благополучии и, казалось, была согласна ждать столько, сколько я сочту нужным. Мои дела шли в гору. Люди искали встречи со мной, спрашивали моего совета, передо мной открывался путь в высшие круги Нью-Йорка, и я все больше чувствовал, что эта женщина — альбатрос на моей шее[58]. Я медлил, придумывая одно оправдание за другим. Наконец, она что-то заподозрила и потребовала, чтобы я объявил ее своей женой. Я попытался сослаться на всякого рода трудности. В ответ она предложила поехать в Испанию, где я бы на ней женился, а затем мы бы вернулись в Америку и заняли подобающее мне место в обществе, вызвав разве что мимолетные пересуды.

Я решил разобраться с этим делом честно, раз и навсегда. Я сказал, что обращу в деньги половину всего имущества и передам ей, но не женюсь на ней. Вопреки моим ожиданиям, она не впала в неистовую ярость, но тихо вышла из комнаты и вернулась с двумя бумагами, которые прочла вслух. Первая оказалась свидетельством о ее браке с Уолкоттом, должным образом заверенным, вторая содержала заявления, сделанные умирающими: ее отцом, шулером-мексиканцем и Самюэлем Уолкоттом, обвинявшими меня в убийстве. Обе были составлены по всей форме и заверены священником-иезуитом.

«Ну, — сказала она ласково, закончив чтение, — что ты предпочтешь — жениться на мне или передать все имущество вдове Самюэля Уолкотта и быть повешенным за его убийство?»

Я был потрясен и уничтожен. Я осознавал, в какую ловушку угодил, и согласился выполнить все ее требования, лишь бы она уничтожила бумаги. Это она сделать отказалась. Я уговаривал и умолял ее уничтожить их. Наконец она все же отдала документы, всем своим видом показывая, что вновь доверяет мне, и я порвал их на мелкие кусочки и бросил в огонь.

Это было три месяца назад. Мы договорились поехать в Испанию и поступить как она хотела. Она должна была отплыть сегодня утром, а я — последовать за ней. Разумеется, у меня и в мыслях не было ехать. Я поздравил себя с тем, что улики уничтожены бесследно, а я вырвался из смертельной хватки. Мой план заключался в том, чтобы она согласилась отплыть, считая, что я отправлюсь следом. По ее отъезде я бы женился на мисс Сент-Клер, и, если бы Нина Сан-Круа вернулась, объявил бы все ее слова ложью и упрятал бы ее в сумасшедший дом. Но каким же чертовым ослом я был, если вообразил себя способным одурачить такую женщину, как Нина Сан-Круа. Сегодня вечером я получил вот это.

Уолкотт вынул из кармана конверт и подал его Мейсону.

— Вы видели, как это на меня подействовало, прочтите — и поймете почему. Я узнал руку смерти, когда увидел на конверте ее почерк.

Мейсон вынул письмо из конверта. Оно было написано по-испански и гласило:

Ричарду Уоррену поклон. Доблестный сеньор обижает свою маленькую Нину, рассчитывая, что она уедет в Испанию и оставит его прекрасной американке. Она не так беспечна. Прежде чем уехать, она станет — о, такой богатой! — а дорогой сеньор станет — о, таким безобидным! Архиепископ и милосердная Церковь ненавидят убийц. Нина Сан-Круа.

Конечно же, идиот, ты уничтожил только копии. Н. Сан-К.

К этому была прикреплена записка, в которой тонким аристократическим почерком сообщалось, что архиепископ с готовностью выслушает заявление мадам Сан-Круа, если она соблаговолит посетить его в пятницу, в одиннадцать часов утра.

— Видите, — сказал Уолкотт с отчаянием в голосе, — выхода нет. Я знаю эту женщину: если она на что-то решилась, то доведет это до конца. В данном случае она решилась.

Мейсон отвернулся от стола, вытянул свои длинные ноги и спрятал руки глубоко в карманы. Уолкотт сидел опустив голову, безнадежно, почти безразлично глядя на Мейсона, его осунувшееся лицо ничего не выражало. Бронзовые часы на каминной полке громко, мучительно громко тикали. Внезапно Мейсон подобрал ноги, повернулся и, положив свои костистые руки на стол, обратился к Уолкотту:

— Сэр, дело находится в таком состоянии, что надо действовать решительно. Первое: опухоль должна быть вырезана, и вырезана быстро, это ясно и дураку. Второе — вы должны сделать это сами. Наемные убийцы подобны преисподней и утробе бесплодной[59]: они вечно кричат: «Давай! Давай!» Это только паллиатив, но не лекарство. Прибегая к их помощи, вы уходите от одной опасности — но приходите к другой. Вы добиваетесь в лучшем случае отсрочки казни. Любому преступнику это хорошо известно. Таково условие вашей задачи. Опытнейшие преступные умы увидели бы здесь ровно два затруднения, которые необходимо разрешить: как совершить преступление и как скрыться преступнику.

Они не стали бы смотреть дальше и принимать дальнейшие меры предосторожности. Придумав план убийства, придумав, как убийце скрыть следы и исчезнуть с места преступления, они бы решили, что все условия задачи выполнены, и остановились бы на достигнутом. Даже искуснейшие среди них, подлинные гиганты, этим ограничивались и допускали серьезнейшую ошибку.

В любых преступлениях, особенно в самых серьезных, должна быть и третья составляющая, и она имеет исключительную важность. Искушенные умы или пренебрегают этой третьей составляющей, или же, не имея таланта, не могут ее создать. С редкой хитростью планируют они, как одолеть жертву. С великой мудростью, на грани гениальности, планируют, как одолеть преследователя. Но при этом не способны спланировать, как одолеть судью. Ergo, их планы имеют фатальный изъян и часто в итоге терпят крах. Отсюда жизненная необходимость в обеспечении третьего элемента — спасения ipso jure [60].

Мейсон поднялся, обошел вокруг стола и крепко сжал плечо Уолкотта.

— Это нужно сделать завтра вечером, — продолжал он, — устройте завтра все свои дела и объявите, что вы по указанию врача уезжаете в путешествие на яхте и, возможно, будете отсутствовать несколько недель. Подготовьте свою яхту к отплытию, прикажите экипажу пристать в определенном месте на Стейтен-Айленде и ждать до послезавтра, до шести часов утра. Если до этого времени вы не подниметесь на борт, пусть отплывают в какой-нибудь южноамериканский порт и остаются там до дальнейших распоряжений. Тем самым ваше отсутствие в течение неопределенного времени будет объяснено. Вы отправитесь к Нине Сан-Круа в том обличье, которое всегда для этого используете, а от нее двинетесь на яхту; тем самым вы покинете свою настоящую личность и вернетесь в нее, не оставив следов. Я приду сюда завтра вечером, доставлю все, что вам понадобится, и дам полные и точные инструкции со всеми подробностями. Их вы должны выполнить с величайшей тщательностью, так как они жизненно важны для успеха моего плана.