Эллен Вуд - Не только Холмс. Детектив времен Конан Дойла (Антология викторианской детективной новеллы). Страница 60

Во время всей этой речи Уолкотт молчал и не шевелился. Наконец он поднялся, и на его лице, должно быть, выразилось сомнение, поскольку Мейсон отступил на шаг и, вытянув руку, жестко сказал:

— Ни слова, сэр. Помните, вы только орудие, а орудие не размышляет.

И, резко повернувшись, вышел из дома.

Жилище, которое Самюэль Уолкотт подыскал Нине Сан-Круа, находилось далеко на северной окраине Нью-Йорка. Оно было очень старое. Квадратный дом старомодной кирпичной постройки с большим неухоженным газоном стоял в глубине улицы, отчасти скрытый деревьями. Владение было огорожено ржавым железным забором. В этом месте царила атмосфера благородного упадка, характерная скорее для Виргинии.

Как-то ноябрьским днем, в четверг, примерно в три часа пополудни, на улочке позади дома остановилась подвода, управляемая человеком небольшого роста. Когда он открыл задние ворота, из кухни спустилась по ступенькам старая негритянка и спросила, что ему надо. Возчик осведомился, дома ли хозяйка. Негритянка ответила, что хозяйка в это время спит и видеть ее нельзя.

— Это хорошо, — сказал человечек, — значит, не будет ругани. Я привез несколько ящиков вина, что она заказала в нашей лавке на прошлой неделе; хозяин велел доставить их сразу же, а я забыл, да вспомнил только сегодня. Позволь, мамаша, я их поставлю в погреб, а хозяйке не говори ни слова, она и не узнает, что доставлено было не вовремя.

Возчик выудил из кармана серебряный доллар и подал негритянке.

— Мамаша, если хозяйка узнает, я потеряю место, — прибавил он, — смотри помалкивай.

— Конечно, голубчик, — сказала старая служанка, сияя как майское утро, — дверь в погреб открыта, вноси все и ставь там подальше, никто и не узнает, сколько оно там пролежало.

Негритянка вернулась в кухню, а человечек начал разгружать подводу. Он внес в погреб пять винных ящиков и убрал их подальше, как велела старуха. Затем, убедившись, что никто не смотрит, он снял с подводы два тяжелых бумажных мешка, в каких обычно хранят муку, и маленький сверток, обернутый старой газетой. Все это он тщательно спрятал за ящиками. Некоторое время спустя он закрыл дверь, залез на подводу и уехал прочь.

Около восьми вечера того же дня в главные ворота скользнул моряк-мексиканец и крадучись прошел к дому. Остановившись у стены, он постучал в окно согнутым пальцем. Через минуту дверь открыла женщина — высокая, гибкая, прекрасно сложенная, со смуглым лицом испанки и прямыми волосами. Мужчина вошел. Женщина заперла дверь и повернулась к нему.

— Ах, — она улыбнулась, — это вы, сеньор? Как мило с вашей стороны.

Мужчина вздрогнул.

— А кого же ты ждала? — быстро спросил он.

— О, — засмеялась женщина, — быть может, архиепископа.

— Нина! — сказал мужчина прерывающимся голосом, в котором звучали любовь, покорность и упрек. Лицо его побледнело под темным слоем загара.

На секунду она заколебалась. В глазах промелькнула тень сомнения, затем женщина отступила назад.

— Нет, — сказала она, — еще не время.

Мужчина прошел к камину, тяжело опустился в кресло и закрыл лицо руками. Женщина бесшумно подошла к нему сзади и перегнулась через спинку кресла. Мужчина либо мучительно страдал, либо же был превосходным актером: мышцы на его шее подергивались, плечи содрогались.

— О, я не могу сделать этого, не могу! — словно думая вслух, пробормотал он.

При этих его словах женщина задрожала от ярости, словно ее ударили по лицу. Она откинула голову назад, ноздри ее раздувались, глаза горели.

— Ах не можешь! — вскричала она. — Значит, ты действительно любишь ее! Но ты сделаешь это! Слышишь меня? Ты сделаешь это! Ты убил его! Ты избавился от него, но тебе не избавиться от меня. У меня есть все доказательства. Завтра архиепископ получит их. Тебя повесят! Слышишь? Тебя повесят!

Женщина повысила голос, почти сорвавшись на визг. Мужчина медленно, не поднимая головы, повернулся и протянул к ней руки. Она остановилась и глянула на него сверху вниз. Огонь еще секунду горел в ее глазах, а затем погас, грудь тяжело вздымалась, губы задрожали. Она с плачем бросилась в его объятья и прижала его к себе.

— О! Дик, Дик, — всхлипывала она, — я так тебя люблю! Я не могу жить без тебя! Ни часу, Дик! Ты мне так нужен, Дик!

Мужчина быстро высвободил правую руку и вытянул из рукава большой мексиканский нож. Он провел пальцами по боку женщины. Ощутив биение ее сердца, он занес нож, крепко сжал рукоятку и вонзил отточенное лезвие женщине в грудь. Хлынула горячая кровь, потекла по его руке, полилась на ноги. Теплое тело женщины обмякло в его объятьях. Мужчина встал, вытащил нож и вложил его в чехол на поясе, расстегнул платье и стащил его с трупа. При этом на пол вывалилась пачка бумаг, он бегло просмотрел их и сунул в карман. Затем он взял мертвую на руки и, миновав холл, пошел вверх по лестнице. Тяжелое безжизненное тело нести было неудобно. Мужчина сложил его вдвое, так что колени прижались к подбородку, и с этой кошмарной ношей поднялся, ступая медленно и грузно, в ванную. Там он положил тело на покрытый кафелем пол. Затем открыл окно, затворил ставни и зажег свет. В маленьком помещении у окна стояла обычная стальная ванна, на ножках длиной дюймов шесть, облицованная фарфором. Моряк подошел к ванне и, поддев ножом металлическую решетку, закрывавшую отверстие для стока, вытащил ее, сток же закрыл вынутым из кармана фарфоровым диском. К диску была прикреплена длинная платиновая проволока, свободный конец которой он закрепил на внешней стороне ванны. Сделав все это, он содрал с трупа оставшуюся одежду, затем положил его в ванну и начал расчленять тем самым мексиканским ножом. Прочное лезвие резало как бритва. Мужчина работал быстро и сосредоточенно.

Тщательно разрезав тело на мелкие куски, он убрал нож в чехол, вымыл руки и, выйдя из ванной, спустился в холл первого этажа. Моряк, видимо, прекрасно ориентировался в доме. Черным ходом он прошел в погреб. Там он зажег свет, вскрыл один из винных ящиков и, взяв столько бутылок, сколько мог унести за раз, вернулся в ванную. Вылив содержимое в ванну, на расчлененное тело, он отнес пустые бутылки в погреб и поставил их обратно в ящик. Таким образом он опустошил все ящики, кроме одного, а ванна более чем до половины наполнилась жидкостью. Эта жидкость была серная кислота.

Вернувшись в погреб с последней партией пустых бутылок, моряк открыл пятый ящик, в котором действительно оказалось вино. В каждую пустую бутылку он налил немного вина, чтобы уничтожить возможно оставшийся запах серной кислоты. Затем он погасил свет и пошел в ванную, прихватив с собой два бумажных мешка и маленький тяжелый сверток. Вместо муки в мешках содержался азотнокислый натрий. Он поставил мешки на пол, развернул маленький сверток и достал оттуда две длинные резиновые трубки, прикрепленные к тяжелым газовым горелкам, совсем непохожим на обычные горелки газовой плиты. Подсоединив трубки к газовым кранам, моряк открыл краны на полную мощность, поместил горелки под ванну и зажег их. После этого он бросил в ванну одежду женщины и бумаги, найденные на ее теле, а затем взял два тяжелых мешка и осторожно опустил их в серную кислоту. Сделав это, он быстро вышел из ванной и закрыл дверь.

Смертоносные кислоты мгновенно атаковали останки и начали свою разрушительную работу; когда температура повысилась, они вскипели, и ужасный процесс пошел еще быстрее. Время от времени моряк приоткрывал дверь ванной и, защищая рот и нос мокрым полотенцем, наблюдал кошмарное дело своих рук. Через несколько часов в ванне плавала лишь неопределенная рыхлая масса. К четырем утра она превратилась в густую темную жидкость. Мужчина быстро закрыл газ и вышел из комнаты. Около получаса он прождал в холле, наконец, когда кислоты остыли настолько, что уже не источали паров, открыл дверь и вошел. Взявшись за платиновую проволоку, он вытянул фарфоровый диск и дал ужасному содержимому ванны стечь в канализацию. Затем пустил горячую воду, начисто вымыл ванну и поставил на место металлическую решетку. Сняв с горелок резиновые трубки, он разрезал их на куски, разбил фарфоровый диск, смотал платиновую проволоку и спустил все это в сливную трубу.

Испарения выветрились через окно, моряк затворил его и принялся приводить ванную в порядок, тщательно убирая все следы своей ночной деятельности. Он передвигался по комнате с величайшей осторожностью. Наконец, оставшись доволен достигнутым результатом, моряк взял горелки, погасил свет и покинул ванную, закрыв за собой дверь. Из ванной он прошел на чердак, спрятал две ржавые горелки под кучей хлама, а затем бесшумно спустился на первый этаж, в холл. Когда он вошел в комнату, где была убита женщина, откуда-то выскочили двое полицейских и схватили его. Мужчина взвыл, как дикий зверь, угодивший в западню, и повис у них на руках.