Джон Карр - Три гроба Страница 6

— Почему?

— Потому что я держал эту дверь под наблюдением и вынужден подтвердить, что этот человек оттуда не выходил. Таким образом, напрашивается вывод, что он выбрался из комнаты (а) по веревке на крышу или (б) вылез туда же через дымоход. Это простой математический факт. Если PQ = pq, становится очевидным, что PQ = pq + ps + qa + as.

— В самом деле? — осведомился Хэдли, с трудом сдерживаясь. — Ну и что из этого?

— В конце этого холла, который вы видите, вернее, увидели бы, если бы дверь была открыта, — продолжал Миллс с той же несокрушимой педантичностью, — расположен мой рабочий кабинет. Дверь оттуда ведет на чердак, где находится люк, выходящий на крышу. Подняв крышку люка, я смог осмотреть обе стороны крыши над этой комнатой. На снегу не было никаких следов.

— Но на крышу вы не выходили? — спросил Хэдли.

— Нет. Я бы поскользнулся, если бы сделал это. Фактически я не понимаю, как это можно осуществить даже при сухой погоде.

Доктор Фелл повернул к нему сияющее лицо. Казалось, он борется с желанием подобрать этот феномен и подбросить его в воздух, как изобретательную игрушку.

— И что тогда, мой мальчик? — вежливо осведомился он. — Что вы подумали, когда ваше уравнение разлетелось в пух и прах?

Миллс оставался невозмутимым:

— Это нужно проверить. Я математик, сэр, и никогда не позволяю себе догадки. — Он сплел пальцы рук. — Но я хочу привлечь ваше внимание, джентльмены, к тому факту, что, несмотря на изложенные мной предположения, человек в фальшивом лице не выходил через эту дверь.

— Может быть, вы расскажете подробно, что именно происходило здесь этим вечером? — предложил Хэдли, проведя ладонью по лбу. Он сел за стол и достал записную книжку. — Не торопитесь! Мы подойдем к этому постепенно. Сколько времени вы работали у профессора Гримо?

— Три года и восемь месяцев, — ответил Миллс, скрипнув зубами. Рэмпоул понимал, что один вид записной книжки вынуждает его отвечать кратко.

— Что входит в ваши обязанности?

— Отчасти разбор корреспонденции и общая секретарская работа. Я также помогал профессору в работе над его новым трактатом «Происхождение и история центральноевропейских суеверий. Совместно с…».

— Да-да. Сколько людей проживает в этом доме?

— Кроме доктора Гримо и меня, еще четверо.

— Ну?

— О, понимаю! Вам нужны их имена. Розетт Гримо, дочь профессора. Мадам Дюмон, экономка. Пожилой друг доктора Гримо по фамилии Дреймен. Служанка, которую зовут Энни, и чьей фамилии я не знаю до сих пор.

— Кто из них был дома этим вечером, когда произошло преступление?

Миллс выдвинул вперед ногу и уставился на свой ботинок.

— На этот вопрос я не могу ответить точно. Скажу то, что знаю. — Он стал раскачиваться взад-вперед. — По окончании обеда, в семь тридцать, доктор Гримо пришел сюда работать. По субботним вечерам это входило в его привычки. Он сказал мне, чтобы его не беспокоили до одиннадцати — еще одна постоянная привычка, — и добавил… — на лбу молодого человека вновь выступили капли пота, хотя он оставался бесстрастным, — что, возможно, около половины десятого у него будет посетитель.

— Он не сказал, кто именно?

— Нет.

Хэдли склонился вперед:

— Разве вы не слышали об угрозах в адрес профессора, мистер Миллс? О том, что произошло в среду вечером?

— Я… э-э… располагал определенной информацией. Фактически я присутствовал тогда в «Уорикской таверне». Полагаю, Мэнген говорил вам об этом?

Нехотя, но весьма рельефно Миллс начал описывать происшедшее. Доктор Фелл бродил по комнате, снова и снова обследуя ее содержимое. Казалось, его особенно интересует камин. Поскольку Рэмпоул уже слышал описание инцидента в таверне, то не слушал Миллса, а наблюдал за доктором Феллом. Доктор изучал пятна крови, забрызгавшей спинку и правый подлокотник сдвинутого с места дивана. Пятна были и в районе каминной плиты, но их нелегко было разглядеть на черном ковре. Выходит, там происходила борьба? Однако каминные инструменты стояли на подставке, хотя во время борьбы они бы наверняка опрокинулись. Остатки угля едва тлели под обгоревшей бумагой.

Бормоча себе под нос, доктор Фелл начал обследовать герб. Для Рэмпоула, который не был силен в геральдике, он представлял собой щит, разделенный на красное, голубое и серебряное поля, с черным орлом и полумесяцем наверху и клином внизу, похожим на шахматную ладью. Хотя краски изрядно потускнели, герб выделялся варварской пышностью в комнате, где, впрочем, тоже ощущалось нечто варварское.

Доктор Фелл заговорил, только начав изучать книги на полках слева от камина. Как истый библиофил, он буквально набросился на них, вытаскивая одну книгу за другой, бросая взгляд на титульный лист и ставя ее на место. Причем больше всего его привлекали самые потрепанные тома. Доктор Фелл поднимал облака пыли и издавал столько шума, что заглушал монотонный голос Миллса. Потом он выпрямился и возбужденно взмахнул книгами:

— Не хочу прерывать вас, но это выглядит очень странно и очень многозначительно. Габриэль Добрентеи, «Yorick és Eliza levelei», два тома. «Shakspere Minden Munkái», девять томов в разных изданиях. А здесь чье-то имя… — Он сделал паузу. — Хмф. Ха! Вы знаете что-нибудь об этих книгах, мистер Миллс? Только на них нет пыли.

Миллс отвлекся от своего повествования:

— Кажется, эти книги из стопки, которую доктор Гримо хотел отправить на чердак. Мистер Дреймен нашел их позади других книг, когда мы вчера вечером убрали из комнаты несколько полок, чтобы освободить место для картины… На чем я остановился, мистер Хэдли? Ах да! Когда доктор Гримо сообщил мне, что этим вечером может прийти посетитель, у меня не было причины предполагать, что это человек из «Уорикской таверны». Он так не сказал.

— А что именно он сказал?

— После обеда я работал в большой библиотеке внизу. Доктор Гримо предложил, чтобы в половине десятого я поднялся в свой кабинет, сидел там с открытой дверью и… и присматривал за этой комнатой в случае…

— В каком случае?

Миллс прочистил горло.

— Он не стал уточнять.

Хэдли фыркнул.

— Выходит, он сказал вам это, а вы все еще не подозревали, кто может прийти?

— Думаю, — вмешался доктор Фелл, — я могу объяснить, что имеет в виду наш молодой друг. Должно быть, в душе у него происходит борьба. Наш юный бакалавр наук, несмотря на крепкий щит с девизом «х2 + 2ху + у2», обладает достаточно развитым воображением, чтобы испугаться сцены в «Уорикской таверне». И он не желает знать больше, чем предписано его обязанностями. Это верно, не так ли?

— Я этого не признаю, сэр, — отозвался Миллс тем не менее с явным облегчением. — Мои мотивы не имеют ничего общего с фактами. Обратите внимание, что я в точности выполнил полученные инструкции. Я поднялся сюда ровно в половине десятого…

— А где тогда были остальные? — спросил Хэдли. — Не говорите, что точно не знаете — просто скажите, где, по-вашему, они находились.

— Насколько мне известно, мисс Розетт Гримо и Мэнген играли в карты в гостиной. Дреймен сказал мне, что собирается уходить, — я его не видел.

— А мадам Дюмон?

— Я встретил ее, поднимаясь сюда. Она вышла с послеобеденным кофе доктора Гримо, точнее, с его остатками… Я отправился в свой кабинет, оставил дверь открытой и придвинул стол с пишущей машинкой таким образом, чтобы видеть коридор во время работы. Ровно… — он закрыл глаза и тут же открыл их, — ровно без пятнадцати десять я услышал, как позвонили в парадную дверь. Электрический звонок находится на втором этаже, и я четко его слышал.

Через две минуты мадам Дюмон появилась со стороны лестницы. Она несла поднос для визитных карточек и собиралась постучать в дверь, когда я внезапно увидел… э-э… высокого мужчину, поднявшегося следом за ней. Мадам Дюмон повернулась и тоже увидела его. Она произнесла несколько слов, которые я не берусь повторить точно, спрашивая, почему он не подождал внизу. При этом она казалась возбужденной. Э-э… высокий мужчина не ответил. Он подошел к двери, не спеша опустил воротник пальто и снял шапку, которую сунул в карман. По-моему, он смеялся. Мадам Дюмон что-то крикнула, отшатнулась к стене и открыла дверь. На пороге появился раздосадованный доктор Гримо. «Что здесь за шум?» — сердито спросил он, но при виде высокого мужчины застыл как вкопанный и воскликнул: «Господи, кто вы такой?»

Монотонный голос Миллса ускорил темп, а его улыбка стала жутковатой.

— Вы хорошо разглядели этого мужчину, мистер Миллс?

— Достаточно хорошо. Когда он проходил под аркой, поднявшись по лестнице, то посмотрел в мою сторону.

— Ну?

— Воротник его пальто тогда был поднят, а на голове была островерхая шапка. Но я обладаю тем, что именуют дальнозоркостью, джентльмены, и смог четко разглядеть контуры и цвет носа и рта. На нем было фальшивое лицо — вроде детской маски из папье-маше. У меня сложилось впечатление, что лицо было длинным, розоватым и с широко открытым ртом. И насколько я успел заметить, он не снял его. Думаю, я могу утверждать это.