Жорж Сименон - Человек из Лондона Страница 7

Он немного поспал. Теперь за пеленой тумана угадывался желтоватый диск солнца.

Накануне в это время Малуан, против обыкновения, был на улице. И может потому, что это не было привычным, он сохранил приятное воспоминание от своего бесцельного шатания, особенно от стаканчиков, пропущенных в «Швейцарии» — лучшем кафе города, а не в какой-то забегаловке.

Легче думать вне четырех стен, среди шума толпы, находясь в движении. Мелочи не заслоняют главного. Он стал одеваться, и тут на шум, как и следовало ожидать, прибежала жена.

— Надеюсь, ты не собираешься выходить на улицу?

Очень хотелось бы избежать сцены, но…

— Оставь меня в покое!

— Потом вернешься и начнешь жаловаться, что заболел! А ухаживать за тобой придется мне…

Не чудно ли получается, живешь с женщиной двадцать два года, имеешь от нее детей, делишь с ней заработок, а по сути дела — чужой она тебе человек! И виновата во всем она — ничего не понимает и вечно хнычет. Она даже и мысли не допускает, что в дни, когда он ходит играть на бильярде, он имеет право вернуться навеселе. Никогда жена не спросит — кто выиграл? Более того, она одна не знает, что он лучший игрок Дьепа!

— Уверяю тебя, Луи…

— Заткнись!

Она спокойно выслушала грубость, раньше от такого слова могла проплакать три дня подряд.

— За семью отвечаю только я, не так ли? — Он смотрел ей прямо в глаза. — Это я работаю! И деньги на жратву тоже я приношу! А если завтра я скажу, что мы богаты? Что тогда? Если завтра я покажу тебе сотни тысяч?

Он вызывал ее на бой. А она отступила, не потому, что была потрясена, а просто хотела прекратить ссору. Но он уже не мог остановиться.

— Может, я на такое не способен? Не так ли ты думаешь? У нас ведь только твой шурин умник, потому что служит в банке. Погоди же! Именно ему я вручу деньги, чтобы он открыл мне счет.

Тут ему полегчало. Он надел свой лучший костюм из толстого синего сукна, какой обычно рыбаки носят по воскресеньям.

— Ты забыл носовой платок, — сказала жена.

— Я ничего не забываю, заруби себе на носу!

Улицы еще не существовало, лишь перед домом был выложен пятачок тротуара. Он обходил лужи, чтобы не запачкать начищенные ботинки. На вершине откоса Малуану встретился Эрнест, который возвращался из школы. Малуан поцеловал сына в холодную щеку.

— Поторопись! Мама тебя ждет.

Наконец он спустился к гавани, убеждая себя, что нужно хорошенько подумать. Время от времени он оглядывался, удивляясь, почему нигде не видно того человека.

IV

Было примерно половина пятого — огни уже давно зажглись, — когда Малуан увидел англичанина, выходящего из почтового отделения. Малуан ускорил шаги, чтобы следовать за клоуном на расстоянии, и оба пошли вдоль витрин.

Что делал этот человек весь день? Спал? Бродил вокруг гавани? Вряд ли, ведь Малуан там прохаживался взад и вперед и наверняка встретился бы с ним.

Англичанин шел быстро. Было холодно. По-прежнему царил туман, и в конце причала продолжала реветь сирена.

У антикварной лавки он свернул вправо. Дальше идти было некуда — короткий переулок вел к дамбе, неподалеку от отеля «Ньюхевен». Над входом в отель два шара из матового стекла светились в тумане, словно две луны. Слева, из абсолютного мрака, доносилось дыхание моря.

Чувствовал ли англичанин, что за ним следуют? Он ни разу не обернулся, хотя и ускорил шаги, — возможно, просто хотел побыстрее дойти до места.

Широкий вестибюль отеля был обставлен стульями, креслами, вешалками. Далее, еще расширяясь, он переходил в холл, где с левой стороны помещалась конторка, а с правой — американский бар.

В плетеном кресле сидел мужчина с мягкой шляпой на коленях. Он смотрел перед собой с таким терпеливым видом, что казалось, будто он едет в электричке и ждет остановки. А видел перед собой лишь освещенный вестибюль, за которым стеной вставала сырая ночь.

Человек этот заметил, как из темноты вынырнула фигура в светлом плаще. Хозяйка, занятая каким-то счетом, со своего места ничего не могла увидеть, но у нее была способность узнавать людей по походке.

— А вот и месье Браун, — сказала она, улыбаясь.

Когда Браун дошел до середины вестибюля, на тротуаре появился едва различимый силуэт, несколько мгновений он мерцал в тумане, потом исчез. То был Малуан.

Человек из Лондона не знал, что его ждут, и шел, потупив взгляд. Он поднял голову, когда находился в трех шагах от плетеного кресла. Нос его сморщился, губы сложились в гримасу, которую он пытался выдать за улыбку, а вновь прибывший встал и, протянув руку, произнес по-английски:

— Рад встретиться с вами, мистер Браун.

Сам ли Браун протянул в ответ руку или же посетитель схватил ее? Во всяком случае, он так долго и крепко пожимал ее, словно и вовсе не хотел отпускать.

Предупредительная хозяйка отеля объяснила:

— Ваш друг появился, как только вы ушли. Но при таком тумане он предпочел не разыскивать вас в городе, а подождать.

Повернув к ней голову, Браун снова попытался изобразить улыбку.

— Хотите, я зажгу свет в салоне?

Это была комната с большими окнами слева от вестибюля, напротив столовой, находившейся справа. Нажимая кнопки на пульте, хозяйка осветила салон, серый и тоскливый, как приемная дантиста, с такими же журналами на столе. Не теряя времени, хозяйка открыла окошко в кухню.

— Жермен! Узнайте, что господа намерены пить.

Посетитель наконец отпустил руку Брауна.

— Виски, месье Браун? — подскочил Жермен. — А вам, месье?

— Прекрасно! Два виски.

Они вошли в салон, Браун снял плащ, а его спутник опустился в кресло, положив ногу на ногу.

— Вы удивлены встречей со мной, мистер Браун?

Они были примерно одного возраста, но человек с мягкой шляпой держался очень уверенно.

Жермен подал виски. Собеседники не закрыли двери салона — так им будет спокойно, если не говорить слишком громко.

Наступление начал посетитель:

— Я солгу, если скажу, что не предполагал найти вас в Дьепе. У вас уже просто стало манией совершать поездки на континент.

Браун молчал, видно было, что он не расположен к разговору. Он печально смотрел на собеседника, сжимая руки на коленях.

— Кстати, вы должны были встретить здесь своего приятеля Тедди? Нет? Вы разминулись? А меж тем его видели в Дьепе в момент вашего прибытия сюда.

Через застекленную дверь виднелась хозяйка, которая писала счета для обоих приезжих и с любопытством поглядывала в их сторону.

— У вас утомленный вид, мистер Браун. Болеете? Как всегда, мучает печень?

Браун вздохнул, переложив левую ногу на правую, и снова сцепил руки на коленях.

Приезжий продолжал:

— Знаете, было очень трудно убедить старика Митчела, чтобы он не ехал вместе со мной.

Браун не шелохнулся, оставаясь все таким же мрачным, безучастным. И тогда выведенный из себя собеседник поднялся, дважды обошел салон и, проходя за спиной Брауна, положил ему руки на плечи.

— Давайте играть в открытую, мистер Браун!

Тут Браун вздрогнул, но позы не изменил.

Посетитель сел и уже менее развязно, скорее сердечно, сказал:

— Старика Митчела вы знаете не хуже, чем я. Ведь пятнадцать лет назад он уже был владельцем «Палладиума», когда вы только начали выступать в мюзик-холле, и, если память мне не изменяет, он не раз подписывал с вами контракты… Прекрасный зрительный зал! Особенно великолепен фасад дома из огромных серых камней… Вы его себе хорошо представляете, не так ли? Освещенный тротуар, у подъезда выстраивается вереница автомашин, дежурят два полицейских, швейцар, курьеры… И над огромной дверью светится анонс представления! Ослепительно сверкают буквы, так ослепительно, что позади них все кажется черным-черно… К примеру, стена, точнее, вся часть фасада над антресолями.

Браун зажег сигарету и снова положил руки на колени.

— Вам известен и рабочий кабинет Митчела, не так ли? На самом верху, под крышей, на уровне карниза, нависшего над залом. Митчел ни за что не хотел перевести свой кабинет в другое место, хотя артистам не слишком нравилось подниматься по железной лестнице чуть ли не шесть или семь этажей…

Хозяйка отдавала Жермену распоряжения, и тот начал сервировать столы в столовой. Появившись на пороге салона, он спросил:

— Господа будут есть вместе?

— Конечно! — ответил вновь прибывший.

Браун промолчал.

— И, наконец, вам известно, мистер Браун, что в субботу на той неделе Митчел решил продать свое заведение одной из кинокомпаний. Об этом писала вся пресса, умильно сожалея, что старого мюзик-холла не станет. Вам, очевидно, также известно, что продажа состоялась около трех часов дня в кабинете Митчела и покупатели тут же передали ему задаток в пятьсот тысяч фунтов. Говорят, что Митчел пошел на это лишь для того, чтобы дать приданое дочери. Но нас это не касается. Займемся событиями субботнего дня и вечера. Банкноты заперты в сейф Митчела, так как банки уже закрыты. Заканчивается утреннее представление, и, как обычно, Митчел даже не выходит обедать из здания театра, закусив бутербродами в своем баре. Вы знаете этот бар? Тот, что на первом этаже, с окнами, находящимися позади светящихся букв анонса. Одно из этих окон всегда приоткрыто, чтобы дать выход табачному дыму. В восемь часов вечера деньги все еще находятся в сейфе. В половине девятого Митчел забирает из кассы дневную выручку и приносит ее к себе в кабинет. На ведущей в кабинет железной лестнице всегда находится служащий, который обязан никого не пускать. В нескольких метрах от кабинета, на карнизе, Митчел устроил маленькую площадку, откуда одновременно видны и зал и сцена…