Эллери Квин - Последняя женщина в его жизни Страница 8

— А я повторяю, что это мошенничество, — огрызнулась блондинка. — Выходит, завещание, которое ты показал мне перед бракоразводным процессом, и по которому я получала миллион долларов, было очередным обманом?

— В таком случае он обманул и меня, — подхватила рыжеволосая. — И я снова говорю, что это форменное убийство — лишать нас наследства после того, что мы тебе дали…

— Знаю, Марша, — лучшие м-месяцы вашей жизни, — усмехнулся Бенедикт. — Но вы трое никак не даете мне закончить приговор. Я собирался объявить, что для вас это не станет полной п-потерей. Более т-того, у вас есть время до завтрашнего полудня, чтобы принять решение. Ваш б-богоподобный супруг справедлив и милосерден. Эл, черный кофе по-русски, если не возражаешь.

Напиток был новым для Эллери, и он наблюдал, как Марш хлопочет у бара, смешивая водку с кофейным ликером и добавляя лед.

— Какое решение, Джонни? — упавшим голосом спросила Элис.

— Сообщу через минуту. Если вы трое согласитесь, Эл составит новое завещание — и делу конец.

— Какие… условия? — Одри отбросила актерские замашки.

— Тысяча в неделю, как и сейчас, с п-прекращени-ем в случае замужества, а после моей смерти каждая получит сто тысяч долларов. Конечно, это не миллион… спасибо, Эл… но г-гарантированный корм даже для таких редких птичек. Так что думайте, леди. Если решите затевать тяжбу, говорю при с-свидетелях, что по новому завещанию вам не достанется ни ц-цента! Я могу даже передумать насчет тысячи в неделю. Доброй ночи.

Джон Леверинг Бенедикт Третий допил «кофе по-русски», поставил пустой бокал, махнул рукой бывшим женам и отправился наверх спать, словно провел утомительный, но плодотворный день.

Бенедикт оставил за собой атмосферу гнева, разочарования и любопытства, где доминировало последнее.

— Кто та куколка, на которой Джонни собирается жениться?

— Наверняка ты знаешь!

— Расскажи нам, Эл!

Амазонки окружили Марша, со всех сторон напирая на него своими мягкими телесами.

— Пожалуйста, девочки, не перед мисс Смит… Нелегко вести корабль в семейных водах, не так ли, мисс Смит? Кстати, на сегодня вы свободны. Можете совершить налет на кухню, если хотите перекусить.

— Я на диете, — неожиданно отозвалась секретарша.

Адвокат выглядел удивленным, и Эллери понял, что ремарки личного порядка не были характерны для профессионального поведения мисс Смит. Она захлопнула блокнот, пожелала Маршу доброй ночи и отправилась наверх, как если бы бывших жен не существовало вовсе. Эллери обратил внимание, что секретарша стенографировала каждое слово, произнесенное в комнате.

— Я уверена, Эл, что ты знаешь, кто она, — настаивала Одри, игриво тормоша адвоката.

— Не та гардеробщица, за которой он, говорят, последнее время волочился? — допытывалась Марша.

— Второй раз он бы не совершил такой ошибки, дорогая, — сказала Элис.

— По крайней мере, я не сосала из него кровь, как ты, когда он подобрал тебя в дыре, которую вы называете городом, — огрызнулась рыжая. — Что может быть хуже вампирши?

— Кто бы говорил!

— Перестань кобениться, Эл, — захныкала блондинка. — Я хочу выпить, дорогой. И подкинь нам информацию.

Марш стряхнул всех троих и отошел к бару.

— Я здесь не для того, чтобы что-то вам подкидывать, а чтобы выполнять распоряжения. Искренне советую вам принять предложение Джонни. Если откажетесь, то останетесь ни с чем, как девушка по вызову в баре для геев. Сто тысяч каждой — самое большее, что вы можете вытянуть из Джонни, и у вас есть около двенадцати часов, чтобы согласиться. Подумайте как следует. А утром сообщите мне о своем решении.

— Пошел ты к черту, дорогой, — сказала Одри. — Как насчет моей выпивки?

— Почему бы тебе не пойти спать?

— Я еще не отчаялась полностью. Ладно, налью себе сама. — Блондинка встала и направилась к бару.

— Знаешь, кто ты такой? — обратилась к адвокату Марша. — Паршивый лизоблюд. Смешай мне «Гибсон», ладно, Одри?

— Смешай сама.

— Ты сама любезность. Не думай, что я этого не сделаю. — Рыжеволосая присоединилась к блондинке у бара.

— Эл… — начала брюнетка из Райтсвилла.

— Ты не сможешь вытянуть из меня больше, чем они, Элис. Спокойной ночи.

— А ты не сможешь отделаться от меня, как от мисс Смит! Или как от ребенка! — По пути к бару Элис бросила на него холодный взгляд.

Эллери сосредоточил внимание на адвокате. Очевидно, с него было достаточно алкоголя — стакан, который он поставил, был полон больше чем наполовину. Однако с тех пор, как Эллери начал подслушивать, Марш не переставал курить ментоловые сигареты. Ну, теперь-то, подумал Эллери, адвокату, компаньону и доверенному лицу человека вроде Джонни-Би нечего рассчитывать на спокойное существование. Бенедикт изрядно заездил верного жеребца, наградив его не только мозолями, но и неврозом, если не агорафобией.[30]

Изучая массивные черты лица и большие чувствительные руки адвоката, Эллери задумался, понимает ли Марш, какую банку с порохом так беспечно открыл его друг к клиент. Юридическое образование должно было упорядочить природную смекалку Марша — наверняка он умел анализировать возможности. «Хотя, — думал Эллери, — у него нет моего опыта возни с убийствами. А чтобы предвидеть такое, нужен не только опыт, но и достаточно грязный ум».

Отойдя от террасы, Эллери двинулся назад к коттеджу, иногда используя фонарь и размышляя об услышанном. Приходящие мысли не забавляли, не провоцировали и даже не поглощали его целиком. Как обычно, разведка ситуации оказалась тщетной. Потенциальную жертву нельзя убедить беречься, пока не будет слишком поздно, а предостерегая потенциальных убийц, можно подстегнуть их к более коварному и изощренному методу или же посеять дурные мысли, которых ранее не было. Жертва, как и все смертные, считает себя бессмертной, а убийца, как и большинство убийц, думает, что он неуязвим. Против этих болезней нет лекарств.

Когда инспектор Квин вернулся из кинотеатра, Эллери что-то бормотал во сне.

Все произошло по расписанию, как если бы Эллери сам это спланировал.

Услышав телефонный звонок, он включил ночник, посмотрел на часы, которые показывали три минуты четвертого, нащупал телефон и снял трубку, толком не проснувшись. Но хрипы и стоны в трубке подействовали освежающе, как морская волна.

— Кто это?

— Дж… Дж…

— Это ты, Джонни?

— Да. — Собеседник с трудом набрал воздух в легкие. — Эллери…

— Что случилось?

— Я… я умираю…

— Что?! Подожди, я сейчас приду.

— Не успеешь…

— Не клади трубку!

— М-м-м… — Послышалось бульканье, потом Бенедикт произнес вполне обыденным тоном: — Убийство…

— Кто это сделал, Джонни? Говори!

На сей раз послышался бесконечный выдох. Затем Джонни Бенедикт с трудом выговорил нечто вроде «дома…» и снова умолк.

«Почему Джонни хочет, чтобы я знал, где он? — подумал Эллери. — Я и так знаю, что он в большом доме. По крайней мере, должен быть там. И звонит по внутреннему телефону. Это не имеет смысла. Если Джонни смог мне позвонить, значит, он в здравом уме».

— Я имею в виду, кто на тебя напал?

Ответом послужили нечленораздельные звуки.

— Говори, Джонни! Кто это сделал? — Это было все равно что уговаривать упрямого ребенка. — Постарайся сообщить мне. — Он едва не сказал «папе».

Судя по звукам, Джонни старался изо всех сил. Он еще дважды произнес «дома…», каждый раз менее отчетливо, чем предыдущий. Наконец попытки прекратились, и послышался стук, как если бы Джонни-Би отшвырнул трубку или, что более вероятно, уронил ее.

— В чем дело, сынок?

Эллери положил трубку. К своему удивлению, он почувствовал, что зевает. В дверях стоял его отец. Эллери рассказал инспектору о звонке Джонни.

— Так чего же ты тут стоишь? — рявкнул старик и скрылся в своей спальне.

Спешить некуда, подумал Эллери, быстро натягивая брюки. Джонни унес ветер, который он сам посеял.

Райтсвилл снова нанес удар.

«Кугуар» преодолел четверть мили в одно мгновение. В большом доме было темно, светились лишь два окна наверху, где, очевидно, находилась спальня Бенедикта. Эллери выпрыгнул из машины.

— Ты захватил ключ, который дал тебе Бенедикт? — крикнул инспектор ему вслед.

— Черт, забыл! — отозвался Эллери. — Но кто когда пользовался ключами в Райтсвилле?

Он оказался прав — парадная дверь была закрыта, но не заперта.

Они побежали наверх. Дверь хозяйской спальни была распахнута настежь.

На Бенедикте были красно-коричневые шелковые пижамные брюки, шелковое кимоно с полосками цвета молочного шоколада и японские шлепанцы. Тело бесформенной грудой лежало на полу у кровати, напоминая пирог, который только что вытащили из духовки, украсили и поставили остывать. Телефон стоял на ночном столике, трубка свисала к полу. Крови было удивительно мало, учитывая размер ран на голове Бенедикта.