Месть под расчет - Джордж Элизабет Страница 8

Слезы выступили у нее на глазах, но Дебора изо всех сил старалась их сдержать.

— О, я думала об этом, ты прав. И днем и ночью я думала об этом. Саймон, я лежала в постели и старалась найти хоть что-нибудь, ради чего стоило жить. Мне казалось, что вокруг меня пустота. Что я в аду. Ты доволен? Тебя это радует? Я скучала по тебе. Хотела быть рядом. Это была пытка. Болезнь.

— И Томми тебя вылечил?

— Вылечил. Слава богу. Томми меня вылечил. А теперь убирайся. Немедленно. Оставь меня одну.

— Я уйду, не беспокойся. Наверно, тебе будет непросто объяснить мое присутствие в любовном гнездышке, за которое платит Томми? — Сент-Джеймс тыкал пальцем то в одно, то в другое. — Красиво накрытый стол к чаю. Тихая музыка. Дама принаряжена и ждет. Понятно, что я мешаю.

Дебора отпрянула от него:

— Кто платит? Ты поэтому тут? Ты так думаешь? Считаешь, что я не способна сама себя содержать? Что эта квартира принадлежит Томми? Саймон, а кто же тогда я? Его игрушка? Горничная? Любовница? — Ответа ей не требовалось. — Убирайся!

Еще не время, решил Сент-Джеймс. Господи помилуй, еще не время.

— Ты неплохо говорила о пытке. А как ты думаешь, чем были эти три года для меня? Ты думала о том, что я ждал тебя, вчера, час за часом — после всех этих проклятых лет, — и теперь узнаю, что ты была тут с ним?

— Мне плевать на твои чувства! Что бы с тобой ни было, это не сравнится с тем, что ты сделал со мной.

— Вот так комплимент! Ты понимаешь, что говоришь?

— Все возвращается на круги своя. Опять секс. Кто трахает Деб? Вот твой шанс, Саймон. Давай же. Возьми меня. Наверстывай упущенное. Вот диван. Давай же. — Он молчал. — Ну же. Трахни меня. Сделай это по-быстрому. Тебе же хочется, я вижу. Проклятье!

Так как Сент-Джеймс молчал, она схватила первое, что попало ей под руку, и изо всех сил запустила этим в него. Слишком поздно оба увидели, что об стену над его головой разбился фарфоровый лебедь, когда-то подаренный ей на день рождения Саймоном.

И сразу не стало злости.

Прижав кулак к губам, Дебора стала просить у него прощения. Но Сент-Джеймс ничего не слышал. Он несколько секунд смотрел на разбитого лебедя, потом наступил на него, показав этим, что любовь может быть хрупкой, как глина.

Вскрикнув, Дебора бросилась к нему и подхватила осколки.

— Ненавижу тебя! — Слезы текли у нее по щекам. — Ненавижу тебя! Только так ты и мог поступить. Вокруг тебя не может быть ничего живого. Думаешь, у тебя искалечена нога? Ты калека внутри, и, видит Бог, это еще хуже.

Ее слова были будто острые ножи, будто ожившие ночные кошмары. Стараясь увернуться от них, Сент-Джеймс двинулся к двери. Он чувствовал себя настоящим паралитиком и думал только о своей походке, словно она стала в тысячу раз хуже под ее взглядом.

— Саймон! Нет! Извини меня!

Она бросилась следом за ним, и он отметил про себя, что она поранилась об острый кусок фарфора. Струйка крови бежала с ладони на запястье.

— Саймон, я так не думаю, ты же знаешь, я так не думаю.

Странное дело, он больше ничего не чувствовал. Для него теперь ничто не имело значения, кроме желания сбежать подальше.

— Я знаю, Дебора.

Он открыл дверь. Какое счастье, что можно уйти.

В голове шумело, предвещая очередной приступ невыносимой боли. Сидя в своем старом автомобиле перед «Шрюсбери Корт Апартментс», Сент-Джеймс боролся с подступавшей болью, зная, что если уступит ей хоть на мгновение, то потом ему не справиться самому и придется просить помощи, чтобы добраться до Челси.

Вот нелепость! Неужели в самом деле придется звонить Коттеру? И из-за чего? Из-за пятнадцатиминутной беседы с девчонкой, которой всего двадцать один год? Одиннадцать лет разницы в возрасте должны были бы помочь ему выйти победителем из их стычки, ан нет, и в результате он сидит в своей машине несчастный, больной и беспомощный. Куда как лучше!

Сент-Джеймс закрыл глаза, защищаясь от яркого солнечного света, проникавшего в его мозг и мучившего его больные нервы. Он стал смеяться над пыткой, которой подвергалось его больное тело, его плоть, кости, мышцы и которая восемь лет была его скамьей подсудимых, его тюрьмой, возмездием за молодецкую опрометчивость, когда он пьяный сел в машину и поехал по извилистой дороге в Сарри.

Сейчас в машине было душно, пахло бензином, и все же он глубоко вдыхал воздух. Самое главное — задушить боль, пока она еще не захватила его всего, и Сент-Джеймс старался не думать об обвинениях, предъявленных ему Деборой, тем более что они были справедливыми.

Три года он не давал о себе знать, не прислал ей ни письма, ни записки, ни даже привета через отца. И самое ужасное, что он не мог объяснить и оправдать свое поведение доступным ей образом. Даже если она поймет, что толку теперь в том, что каждый день без нее был для него еще одним шагом в небытие? Пока он позволял себе медленно умирать, Линли занял его место в ее жизни — всегда красивый, спокойный, уверенный в себе.

Едва у него в голове промелькнула мысль о сопернике, как Сент-Джеймс заставил себя двигаться и стал искать в кармане ключи, чтобы Линли не обнаружил его, хнычущего, как мальчишка, перед домом Деборы. Выехав со стоянки, он присоединился к потоку машин.

Когда на углу Прэд-стрит и Лондон-стрит зажегся красный свет, Сент-Джеймс затормозил и тяжелым взглядом, выражавшим состояние его души, обвел все вокруг, ни на чем не останавливаясь, пока его внимание не привлекли лепившиеся друг к другу киоски на другой стороне Пэддингтон-стрит. Неподалеку, под сине-белым знаком подземки, стояла женщина. Она выбирала цветы на тележке, небрежно поставленной на тротуар, так что одно колесо висело над мостовой. Покачав головой с коротко стриженными черными волосами, взяла охапку летних цветов и засмеялась в ответ на неслышные слова торговца.

Глядя на нее, Сент-Джеймс обругал себя за непростительную глупость. Вот и гостья Деборы. Совсем не для Линли накрыт стол, а для сестры Сент-Джеймса.

В дверь постучали буквально через несколько секунд после ухода Саймона, но Дебора не обратила на это внимания. Скрючившись возле окна, она не выпускала из рук крыло лебедя и сжимала его в ладони, не замечая порезов. Сначала появилось несколько капелек крови, потом, когда она крепче стиснула обломок фарфоровой статуэтки, ранка на ладони стала глубже.

Давай я расскажу тебе о лебедях, говорил он. Если они выбирают себе пару, то один раз и на всю жизнь. Они учатся жить вместе и принимать друг дружку такими, какие они есть. Разве это не урок для людей?

Дебора провела пальцем по обломку, оставшемуся от подарка Саймона, и сама подивилась тому, как оказалась способной на подобное предательство. Чего она добилась своей яростной местью, кроме того, что исполнила свое желание и унизила Саймона? И что доказала дурацкой сценой? Всего лишь что подростковая философия — обрушенная на него, когда ей было семнадцать, — не выдержала проверки трехлетней разлукой. Я люблю тебя, говорила она ему. Этого не изменить. Никогда. Слова оказались лживыми. Человек — не лебедь. Тем более она.

Дебора встала, вытерла рукавом щеки, не заметив, как три пуговицы на запястье оцарапали ей лицо, а может быть, и радуясь этому. В кухне отыскала тряпку, которой обмотала руку. Обломок лебедя спрятала в ящик, изумляясь своему неблагоразумному поступку, хотя в глубине души верила, что лебедя еще можно склеить.

Не зная, как она объяснит свой вид Сидни Сент-Джеймс, Дебора подошла к двери, в которую все еще продолжали стучать. Снова вытерев щеки, она повернула ручку, напрасно стараясь изобразить улыбку.

— Наконец-то! Я совершенно…

Дебора умолкла.

Одетая в нечто немыслимое, но все равно красивое, на пороге стояла черноволосая женщина. В руке у нее был стакан с молочно-зеленым напитком, и она, не говоря ни слова, протянула его Деборе, которая в замешательстве взяла его, после чего женщина кивнула ей и вошла в квартиру.