Борис Бабкин - Когда закон бессилен Страница 10

—    Слушай сюда, — прохрипел уголовник, — лучше сразу продырявь мне черепушку. Я стукачом не был и не буду, усек? А работать на тебя я начал сам знаешь, почему. Не возьми ты тогда меня за горло, хрен бы Хрипатый стал пахать на тебя.

—    Мне нравится твоя откровенность, Георгий, — одобрительно проговорил Редин, — но то, что было, прошло. Я не держу тех, кто этого не хочет. Можешь быть свободен. Я дам тебе некоторую сумму денег и мы просто расстанемся. Но ведь ты сам этого не хочешь, —Редин усмехнулся, — потому что без меня ты никто. Здоровенное и бестолковое ничтожест­во. — Глаза Хрипатого полыхнули бешенством. — Ладно, —смилостивился Редин,-—извини, Георгий. Просто иногда я позволяю быть себе грубым, дабы понять, кто чего стоит. А за нее можешь не беспоко­иться. Профессор Норин осматривал Людмилу. Он сказал, все будет хорошо.

—    Вот что, Степаныч, — с трудом выдавил Геор­гий, — прими добрый совет. Не дави на больное место. Потому что я не боюсь этого придурка, - он презрительно дернул головой на Носорога, держащего у его затылка пистолет. — Я видел таких животин на зоне. Там они никто, и звать их никак. Я тебе благо­дарен за Люду. Но запомни, — он криво улыбнул­ся, — я из тех мест, где умеют ждать. Научили. Так что...

—    Ты никак пугать меня вздумал? — усмехнулся  Редин.

—    Кто я такой сейчас, когда у тебя восемь тузов в колоде и четыре в рукаве, — ухмыльнулся Хрипа­тый. — Просто говорю, что не надо со мной так. Это может хреново кончиться. —Он резко обернулся. — А ты, придурок, запомни, — стоя плотную к Носоро­гу, процедил он, — в следующий раз стреляй. А то можешь не успеть. — Телохранитель Редина, почув­ствовав короткий чувствительный укол в живот, испу­ганно замер. Оттолкнув его, Хрипатый пошел к выхо­ду. В руке его блестело лезвие финки.

—    Да я тебя! — Носорог вскинул пистолет.

—    Стоять, — негромко приказал Степаныч. — Всему свое время. Сейчас Хрипатый мне очень ну­жен. Вернее, нужен его авторитет. Ведь мы еще не совсем прочно заняли место воров в законе. Я говорю о тех, кто получил это звание в лагерях, а не за тысячу долларов. А вот когда с нами начнут считаться все, я сотру его в порошок.

Граф пробежал пальцами по тонкой пачке тысяч­ных купюр.

—     Скоро на мель сяду, — проворчал он, — хо­рошо, ребята к освобождению подогрели. А так хана. И делать что-то рано — засвечусь, мусора сейчас глаз не спускают, суки, — он припечатал деньги кулаком. Взял бутылку кефира, отпил, надкусил черствый пи­рожок. Длинно и громко прогудел дверной сигнал. Граф подскочил к холодильнику, достал завернутый в целлофановый мешочек револьвер. В дверь продолжа­ли звонить.

—    Может, его дома нет? — спросила стоящая позади старшего лейтенанта милиции молодая жен­щина в джинсах

—     Скорее всего, так оно и есть, — буркнул тот. — Но ведь времени-то всего девять. Куда...

—    Кто? — раздался из-за двери сонный голос.

—    Участковый инспектор Трубин! — громко представился старший лейтенант.

—    Участковый? — удивленно переспросил Граф. — Вот что, — громко сказал он, — я сейчас приоткрою дверь. Ты покажешь развернутые корочки и засве­тишь свою харю.

—    Да как ты смеешь?! — явно стесненный при­сутствием женщины, воскликнул милиционер. Жен­щина засмеялась:

—    Я остановилась, чтобы узнать, почему вы так настойчиво звоните. Все-таки этот молодой чело­век — мой сосед. А кто он?

—    Бандит, — участковый понизил голос, — с большой дороги. Освободился по помилованию.

—    Вот как? — удивилась женщина. Дверь немно­го приоткрылась.

—    Кажи корочки! — потребовал Граф.

—    Вы знаете,— сказала женщина, я бы по­ступила точно так же.

Участковый показал в щель раскрытое удостовере­ние. Теперь вытяни руки и покажи морду, — ска­зал Суворов. Отпустив непечатное в его адрес, мили­ционер, протянув руки, высунулся сам.

—    Похож, — буркнул Граф. Дверь открылась. — Заходите, гражданин-товарищ-барин, — пригласил Граф и увидел женщину. Оба некоторое время смот­рели друг на друга.

—    Вы, наверное, помощник участкового? — спро­сил Граф.

—    Я ваша соседка, — засмеялась она.

—    Я ваш участковый, — перешел к официальной части своего визита старший лейтенант, — Трубин Филипп...

—     Слышь, начальник, — провожая взглядом вхо­дящую в соседнюю квартиру женщину, прервал его Граф, — давай без игры в доверие. Ты мент, я пре­ступник. Говори, чего надо, и вали. Надзор у меня помиловка сняла. Так что выкладывай, зачем пожало­вал и арриведерчи.

—    Документы есть? — спросил участковый. — Или еще не получили паспорт?

—    Давай на «ты», — поморщился Граф, — так и проще, и легче. А ксива вот,— он отдал милиционе­ру паспорт.

«Где же я соседку видел? — пытался вспомнить Граф. — Блиндер буду сапоги, это же моя соседка по купе из Вологды».

—    Суворов, — услышал он строгий голос участ­кового, — предупреждаю: не устраивай здесь сборищ! Если...

—     Слушай, старлей, — спокойно проговорил Граф, — ты для начала занырни в МУР. Знаешь, есть такое всеславное учреждение на Петровке. Там все за меня обрисуют. А будешь надоедать, я звякну туда и скажу, что ты мне жить не даешь. Представляешь, что будет?

Волошин, пытаясь прогнать сон, провел ладонями по небритому помятому сном и похмельем лицу.

—    Ты слышишь? — закричала мать. — Валерку убили! На квартире! Говорят, прямо на кровати за­стрелили!

—    Как же это, — прошептал Дмитрий, — за что?

—    Нюрке дочь позвонила, — продолжала мать, — она в одном доме с ним живет. Вот и сказала, что Валерку вбили. Господи, — всплеснула она рука­ми, — да что ж делается-то? Никак скоро конец свету будет. Бабы говорят, что в писании Божьем так и сказано...

Не слушая ее, Волошин быстро вошел в комна­ту. Бросил случайный взгляд в зеркало и замер. На него смотрел худой бледный человек с заросшим ще­тиной лицом. Спутанные волосы не скрывали залы­син.

Мать честная, — пробормотал он, — на кого же я похож. Хватит, —Дмитрий помотал головой.— Так ведь и сопьюсь в корень. Но за что Валерку-то убили? — зажмурившись, Дмитрий застонал. — А Сашку с Зинкой? Их-то за что убили? Да что же происходит? Подожди, — неожиданно вспомнил он, — ведь Валерка хотел что-то узнать. Что? — уста­вившись в одну точку, нахмурился. — Черт возьми, совсем спился. Память, и ту потерял. Так что же Валерка узнать хотел? — вслух повторил он. Задумав­шись, обхватил голову руками. Некоторое время си­дел неподвижно. Потом достал из-под кровати полбу­тылки, вытащил сделанную из бумаги пробку.

 — Хва­тит, — опомнившись, размахнулся и бросил бутылку в раскрытое окно. Испуганно закудахтала курица. Во­лошин встал.

— Мать, — негромко позвал он, — затопишь баньку? Я воды натаскаю.

—  Счас, Митрий, — обрадовалась она, — тама воды хватит. Я вчерась наволокла. Счас, сынок.

—    Ты чего такой взъерошенный? — улыбаясь спросил Зяблов стремительно вошедшего капитана милиции.

—    Вы слышали? — взволнованно сказал капи­тан. — Валерку Мягкова убили! Застрелили прямо в квартире.

—    Не может быть! — воскликнул Зяблов. — Это как же? Кто же?

Черт его знает! — зло процедил милицио­нер. — Если найдем — своими руками расстреляю.

Под вышку пойду, но кончу гадов! Он о чем-то про­сил меня, — задумчиво проговорил капитан, — ка­кой-то номер московский узнать. Драка где-то была, что ли. Ему эти ребята, которые на машине были, как свидетели нужны. Да забыл я номер-то. Вроде запи­сывал, — видимо, уже не в первый раз он стал про­верять свои карманы. — Нету.

—    Вы не помните? — он с надеждой посмотрел на дядю. — Я кажется, вам что-то говорил.

—     Может быть, — охотно согласился Зяблов, — но мы вчера, ты помнишь, сколько выпили. Я не помню, как ты ушел. Мне ребята сказали, что отвезли тебя домой. Попало, наверное, от матери и Ирин­ки? — посочувствовал он.

—     Мать ругалась крепко, — признался капи­тан, — а Иринка в Турцию уехала. Она «челнок». Вроде и Получаю я неплохо, а она все равное ездит. Чего я, говорит, сидеть дома буду.

—    Она права, — сказал Зяблов, — сейчас время такое, — вздохнул, достал из бара бутылку коньяка.

— Хочешь? — предложил он, — а то с похмелья голова не так варит.

—     Нет, — отказался племянник, — не хочу. И так во рту как эскадрон ночевал. Я же не пью, не знаю, что вчера нашло.

—    Да это я виноват, — налив в небольшую хру­стальную рюмочку коньяк, виновато улыбнулся Зяб­лов, — дата вчера памятная была. Двадцать пять лет назад я лейтенанта получил.

—    Понятно, — кивнул племянник. Зяблова на­сторожила его странная интонация и он спросил:

—    Тебя вроде как что-то беспокоит. По-моему, ты о чем-то спросить хочешь. В чем дело-то?

—    Да я по поводу гибели Валерия.

В глазах дяди промелькнула тревога. Но расстро­енный капитан не заметил этого.