Антон Французов - Нешкольный дневник Страница 11

Потом Костик понял, что я не девственница, и начал орать, что я шалава, бля, что я, типа, сука, что я, ебть, курва и еби мою в жопу мать, еб тыбыдып. Его базар, высокий слог Тредиаковского. Чудище обло, стозевно. Истерика была у меня, взяла тачку, приехала домой, он приперся через неделю с цветами, подарками и, в общем и целом, песенкой а 1а «люблю трамвай куплю», Простила. Дала.

Деньги-то нужны.

Потом мне снесли крышу в клинике, после того как Костик избил Антона. Крышняк несло откровенно, как льдину в весенний разлив. С докторами. Корженевич, Миша Степанцов, Рахимов, Давыдов. Глупо, но не так грязно, как потом. Медицина все-таки, дезинфекция.

Бля.

Еще пива. Холодильник в коридоре. Ленка, жаба.

После того как я занималась сексом с Михаилом Степанцовым во время его дежурства. В тот момент, когда он кончал, в реанимационной палате скончался уголовный авторитет Котлов, он же Дмитрий Евгеньевич Котлов, преуспевающий и уважаемый бизнесмен. После этого Михаила Степанцова убили на моих глазах братки Хомяка Игоря Валентиновича, близкого друга покойного. Как пишется в некрологах. Размозжили череп бейсбольной битой, свалили к моим ногам, просто и обыденно, как сдать макулатуру.

Меня же определили отрабатывать мое наказание, выловили и направили… я сразу даже не поняла куда. Впрочем, все определилось в первый же день: никогда не забуду, он был или не был, этот вечер, пожаром зари сожжено и раздвинуто бледное небо, и на склоне зари — фонари. К тому же я вообще <перечеркнуто>

Хорошо, очень хорошо помню первую мою «маму», которой меня сдали… я еще ничего не поняла, находилась в столбняке, и это лицо возникло как оцепенелый, липкий кошмар, ледяной волной скатывающийся по спине: длинный хищный нос, на бледном незначительном личике этой суки, Ильнары Максимовны, являвшийся неким водоразделом — слева от носа накрашенный рот был чуть искривлен, справа имел нормальные очертания, правая щека была бледнее левой, а правый глаз смотрел куда-то в сторону, в то время как левый буравил собеседника так, что позавидовала бы иная бормашина в руках злобного дантиста. Впрочем, этот взгляд компенсировался бархатным, вкрадчивым, высоким голосом с липкими интонациями, который сразу же напомнил мне трясину, в которой я едва не утонула в пять лет, когда ездила с родителями на дачу к знакомым. Голос выговорил:

— Мне рекомендовал вас Игорь Валентинович. Это хорошая рекомендация. Ну что ж, фигура у вас хорошая, возраст не проблема. Фирма у нас элитная, лучшая в городе. Гонорары приличные. Впрочем, Игорь Валентинович сказал, что вам пока денег не платить…

Он ПРОДАЛ МЕНЯ за долг. Я должна была отработать смерть его Котла, и не деньги, а страх и унижение (перечеркнуто; впрочем, угадывается слово: «понятийные». — Изд.) Я должна еще и благодарить его (без сомнения, имеется в виду Игорь Хомяк. — Изд.): попала в элитную контору. Но разницы не оказалось: трахали такими же членами, жирные студни, падлы, скоты, не жаловаться, так надо. Денег мне не давали, все шло <не дописано> Еще пива. Фонтанирует. Еще.

РОМА.

Но все по порядку.

Носатая «мама» сказала:

— Да, и инструктаж Фирма у нас солидная, клиентура из состоятельных мужчин, так что накладок быть не должно. Вы понимаете, Катя. Кстати, вас будут звать не Катей. У нас уже есть Катя. Вас будут звать Ксюша.

Все было круто. Я даже не думала, что все будет так круто.

Собеседование. Тестирование. Удивлена. А в анкете даже были вопросы типа: «Чем отличается хокку от танки?» (естественно, танка — не металлическая громада на гусеницах, а жанр японской поэзии) — или: «Кто был последним председателем КГБ?» У меня тогда в мозгу не укладывалось, какое отношение имел последний председатель КГБ к конторе Ильнары Максимовны, или, например, как могли пригодиться путане знания об английской премьер-лиге по футболу, но я старательно — точнее, оцепенело-механически, плохо гнущимися пальцами вырисовывала буквы в соответствующих строчках анкеты. Время от времени с глухой иронией сознавала, что такой интеллектуальной встряски у меня не было со времен последних летних экзаменов в лицее. Медосмотр с упором на психиатрию и гинекологию тоже не вывел меня из опасного равновесия, и вообще. Не понимаю. Вокруг все время крутился какой-то смутно знакомый человек, и только через несколько дней я вспомнила, кто это (перечеркнуто с особым ожесточением. — Изд.) Гриша, который убил Степанцова. Когда я вспомнила, дико захотелось слить их ментам, но правильно, что не стала бултыхаться в этих помоях.

А потом я познакомилась с Ромой. Как сегодня, когда видела его с этим жирным ублюдком, который поволок его куда-то к себе на виллу, за город. На «мерине», как полагается.

Он был почти такой же, как сегодня. Улыбка, движения, манеры. Полуулыбка, белые зубы. Сейчас-то половина вставных — издержки ПРОшлого и ПРОфессии. Он меня проверял на профпригодность. Проще говоря — совершая контрольный трах. Потому что, как оказалось, обслуживать мне пришлось преимущественно жирных чиновников из правительства и облдумы… им нравятся маленькие мальчики и девочки. После тяжелого трудового дня, то бишь двух изнурительнейших совещаний в день, по десять минут каждое, требуется что-нибудь этакое.

Роман тогда учился в институте на первом курсе. Семнадцать или восемнадцать лет было пацану тогда, но мастер спорта по водному поло — по нему это было видно. Плечи, грудь, все как у взрослого, сформировавшегося мужика. Лучше. Он мне рассказал про пятидневный инструктаж, он же испытательный срок Гр-не менты, простите за НАТУРАЛИЗМ, в НАТУРЕ <нрзб> он мне рассказал про эти все пять дней, что со мной будет, и, пока его язык работал, руки тоже не бездействовали: он медленно стянул с меня платье уверенными, плавными, хищными движениями, скользя пальцами по плечам, по бедрам, по груди. Снял с меня все, кроме нижнего белья, ухмыльнулся, просто сказал:

— Последний тест.

— Ты что, меня трахать будешь?

— Буду. Только ты ничего не думай и расслабься. Откровенно говоря, — Рома запустил гибкие пальцы в мои трусики, второй рукой снимая и лифчик, — откровенно говоря, я с большим удовольствием, скажем, поговорил бы с тобой о творчестве французских символистов. Если, конечно, ты имеешь о них представление. А так., так придется заняться другим. Но нет… я тебя не так, как другие. Я тебя не дрючу, а дегустирую. Понимаешь? Я, можно сказать, эксперт. Сомелье, благородный шевалье, винные токи. Коньяк «Камю».

Последнее он сказал с тем парижским прононсом, которого тщетно пытались добиться учителя от половины моего «французского» класса в лицее. Кажется, он «голубой», подумала я. Похоже.

Он стянул с меня белье, самый свежий подарок Костика, а потом заставил походить вокруг себя и при этом, плавно выгибаясь, принимать различные позы. Как в подводной лодке: не доходило. Я выполняла все с механическим равнодушием: у «мамы» тяпнула «Хеннесси». Потом он сам разделся, манерно, тягуче, я с отвращением решила, что все мужики козлы и уроды, а как только увидишь более или менее красивого мужика, так он оказывается педерастом.

Поволок на кровать. Широкую кровать, она почему-то вызвала у меня терпкий и теплый ком в горле, и — о нашем палисаде под окном, где растут молодые вязы. Да.

Он проводил рукой от колена до бедра, а потом сполз вниз и коснулся языком внутренней поверхности моего бедра, — и начал подниматься… я вздрогнула всем телом, когда он вошел в меня, но не тем, чем это делал Костик, Веня Корженевич, Миша, а — языком. Я еще не знала, только в теории: кажется, это называется куннилингус, всплыл замысловатый термин, отдающий солоноватостью и стелющийся глубоким дыханием… а потом в низу живота вспыхнуло и заворочалось что-то выламывающее все тело, посылающее сладкие конвульсии в немеющие руки и независимо от сознания раскидывающиеся в стороны ноги. Я ведь не хотела, чтобы мне было хорошо, — но это пришло против воли. А потом Роман вскинул голову <перечеркнуто> рванул меня на себя так, что моя голова рванулась назад. Он поднялся в полный рост на кровати, сунул мне в лицо свой внушительный член, который хоть и принадлежит педерасту, но тем не менее реагирует на меня как у нормального мужчины. Впрочем, откуда мне знать про нормальных, если их нет и не было для меня, потому что нет вообще.

— Ну… работай, — говорит он. — Ну… так. Если будешь сосать так же хорошо, как один мой знакомый из Питера, гонорары у тебя будут… неплохие. А, ничего… завтра тебя подучат, чтобы зубами не задевала, оформят технически — послезавтра. Ничего… толк выйдет. Ладно… теперь я.

В тот же день я прибежала к Костику и кричала, чтобы он помог мне. Что меня засунули в блядюшник для пухлых папиков и собираются разъебывать. Я кричала, чтобы он меня спас, ведь он всегда хвастался, какой он крутой и сколько у него возможностей… вообще. Мефодьев съежился, наверно, для него моя речь стала еще большим потрясением, чем когда он узнал, что «Муму» написал вовсе не Чехов и даже не Сергей Александрович Пушкин. Нет, вру… помню, он сначала порывался было рвануть на горле ворот и заорать о том, что пасть порвет и моргала выколет всякому, кто его телку тронет. Ан нет, как узнал о Хомяке и подручных, а потом о фирме «Виола», куда меня ткнули… с лица спал.