Владимир Колычев - Империя страха Страница 13

За домом, в глубине двора, он увидел высокий вольер, в котором, как машины в ряд, стояли три могучих пса бойцовой породы. Они зло, с рычанием смотрели на Михаила, но не бесились, не бросались на прутья решетки, как будто знали, что это бесполезно. Ведь они в клетке, значит, еще не дана команда «Охранять!». Серьезные псы, такие гавкать не будут и, если спустить их с цепи, порвут на части молча и с дьявольским ожесточением. Даже Мила, когда вышла из гаража, глянула в их сторону с опаской.

В доме никого не было, и хозяйке пришлось открывать дверь своим ключом. В прихожей она включила свет, сняла плащ. Тихо в доме, свет мягкий и, как вдруг показалось Михаилу, интимный, а они вдвоем, и она так прекрасна… Мила осталась в коротком платье из белой ангорки, приталенном, и таком же нежном, как и она сама. Глядя на нее, Михаил еще больше запьянел. Как бы дебош не устроить от такого очарования. А ведь возникло спонтанное, из диких инстинктивных глубин желание обнять эту девушку, прижать к себе. Хорошо, что Потапов умел контролировать себя – разгула точно не будет.

– Разувайтесь, проходите!

Мила рукой показала ему в холл, а сама осталась в прихожей. Села на пуфик, чтобы снять сапоги. Он бы, конечно, мог помочь ей в этом, но постеснялся предложить свои услуги. А сама она не попросила.

Девушка разулась, провела Михаила в гостиный зал, где над мраморным камином висело чучело лосиной головы с шикарными развесистыми рогами. «Интересно, Мила знала, что муж изменял ей?»

– Ужасно, правда? – спросила она, заметив, куда он смотрит.

– Что ужасно?

Он растерянно посмотрел на девушку, решив опрометчиво, что та прочла его мысли.

– Голова ужасно смотрится, я бы сказала, дико…

На улице уже вечерело, и хотя свет исправно поступал в комнату через большие окна, обстановка все равно казалась сумрачной. Может, поэтому голова смотрелась как живая, и возникала иллюзия, что лось смотрит на людей с болью и укоризной. Ведь кто-то же убил его, и, возможно, это был сам Тереха.

– Она вас пугает?

– Признаться, да.

– Тогда снимите, в чем проблема? Ведь вы же теперь хозяйка в доме.

– Да, но это память об Эдике.

– Память не должна быть пугающей. Если она пугает, то это уже не память, а страх, о котором нужно поскорей забыть.

– С чего вы взяли, что меня пугает память об Эдике? – Она удивленно посмотрела на него. – Он очень хорошо ко мне относился, не обижал.

– А почему он должен был вас обижать?

– А то вы не знаете, почему? Я знаю, что вы считали его бандитом, – смущенно сказала девушка.

И, немного подумав, предложила кофе.

В доме было тепло, но девушка, казалось, озябла. Она стояла, скрестив на груди руки, как делают, чтобы согреться. Или защититься от нескромных взглядов. Может, она чувствовала нездоровый к себе интерес. Чего греха таить, интерес был, и его действительно можно было назвать нездоровым, учитывая служебное положение Михаила. Но ведь он старался его не проявлять. Хотя женщина всегда чувствует интерес мужчины, ее не обманешь.

От кофе он отказываться не стал, и Мила отправилась на кухню. Но вдруг вернулась и растерянно посмотрела на Михаила:

– Может, мы вместе пойдем?

Каминный зал казался сумрачным, но в холле было еще темней. Не настолько темно, чтобы включать свет, но неуютно. А в коридоре, который вел на кухню, было еще более мрачно. И это, похоже, пугало Милу. Может, потому и она не хотела оставаться в кухне одна. Можно зажечь свет, разогнать потемки, но траурное одиночество останется. А тут хоть какой-то живой человек.

Встроенные лампочки в подвесном потолке ярко осветили просторную кухню, весело зашумела вода в электрочайнике, и это слегка расслабило Милу. Девушка перестала зябнуть, ее движения обрели уверенность. Она залила в медную турку кипяток, засыпала в нее молотый кофе, бросила ложку сахара, поставила на плиту.

– Хорошо, что ваш муж погиб не в доме, – зачарованно наблюдая за ней, сказал Михаил.

– Что?!

Она резко повернулась к нему, возмущенно посмотрела на него:

– Хорошо, что он погиб?

– Э-э, вы не так поняли, – смутился он. – Плохо, что он погиб. Но было бы еще хуже, если бы он погиб в доме. Вам было бы страшно здесь находиться.

– Я слышала, что милиция не станет искать убийцу.

– Кто вам такое сказал?

– Не важно…

– Но мы ищем убийцу, поэтому я здесь.

– Папа сказал, что милиция может обвинить в убийстве меня. Я его жена, я его наследница. Мне должно быть выгодно.

– А вы действительно его наследница?

– Не знаю… Завещание вроде бы есть, но что там, я точно не знаю… Не скажу, что это мне совсем не интересно, но я не хочу думать о завещании. И я бы не стала убивать Эдика из-за наследства. Не стала бы, да и не смогла бы.

Михаил в замешательстве смотрел на нее. Действительно, Тереху могла заказать Мила. Так иногда бывает, что жена убивает мужа из-за наследства. Но, глядя на это милое нежное существо, трудно было всерьез подозревать ее в преступлении.

Кухонный гарнитур был оборудован барной стойкой, витринным шкафом, в котором хранились напитки. Погруженная в свои мятущиеся мысли, Мила механически достала бутылку коньяка, сняла с подставки бокал, плеснула себе на два пальца. И только тогда спохватилась, растерянно посмотрев на гостя:

– Вы только не подумайте, что я увлекаюсь. Просто нашло… Может, вы тоже?

– Если только чуть-чуть.

Всего три дня прошло, как погиб ее муж. Она одна в большом доме, ей неуютно и даже страшно. А еще Тереху пора уже предать земле. Но он до сих пор в спецблоке морга, и что, если его неприкаянная, а потому обозленная душа носится сейчас по дому, создавая поле, угнетающе действующее на психику? Может, потому и навалились на нее горькие воспоминания о прошлом. Как оперу, Михаилу хотелось бы знать, насколько горькие. И как мужчине – тоже…

Потапов подошел к девушке, забрал у нее бутылку, сам налил себе в бокал.

– Чокаться не будем.

– Да, конечно, – думая о чем-то своем, отстраненно кивнула она, выпила и, будто предупреждая вопрос, махнула на Михаила рукой. Дескать, отдышаться дайте, а потом говорите…

Коньяк она попыталась запить горячим кофе, но обожглась, рука с чашечкой дернулась, и темный напиток выплеснулся на белое платье. Но Мила не стала чертыхаться, злиться и на Михаила посмотрела так виновато и с обидой на себя, как будто он был судьей на конкурсе пай-девочек, а она, показывая номер, допустила какую-то оплошность. Мила просила о снисхождении. Просила наивно и без всякой взрослой двусмысленности.

– Вам, наверное, нужно переодеться.

– Да, было бы неплохо… Я сейчас…

У Потапова не было никакого желания напиваться, но только Мила вышла из кухни, как он снова налил себе коньяку и тут же осушил бокал. Как будто этим можно было охладить всплеск чувств.

Девушка поднялась на второй этаж, и минут через десять он чутким ухом уловил ее легкие шаги – она возвращалась обратно. Но тут же услышал, как хлопнула входная дверь. И спустя несколько секунд в холле прозвучал басовитый мужской голос:

– Привет! Кто у тебя?

В последней фразе сквозили злость и угроза, обращенные в сторону гостя. Уж не призрак ли Терехи пожаловал?

Но в кухню широким хозяйственным шагом вломился Килотонна, плотно сбитый широкоплечий громила с массивной головой и тяжелым грубым лицом. Михаил знал его по долгу своей службы, бандиту тоже должно было быть о нем известно, но Килотонна в полный голос заявил о своей профессиональной близорукости.

– Ты кто такой? Чего тебе здесь надо?

Его свирепый оскал не предвещал ничего хорошего.

Парень лишь слегка снизил ход, надвигаясь на Михаила. Его вопросы были прелюдией, за которой должен был последовать трагический акт. И Потапов понял, что у него уже нет времени представиться. Нельзя открывать рот, когда твоя челюсть под прицелом – запросто можно остаться без зубов.

Но Килотонна не стал его бить. Могучими, чрезмерно накачанными руками он схватил Михаила за грудки.

Удивительно, но ему хватило силы, чтобы оторвать могучее тело Михаила от пола. Впрочем, и в подвешенном состоянии Потапов был опасен. Лоб и нос Килотонны, казалось, были сначала закованы в броню, а затем обтянуты кожей, но в том положении, в котором сейчас находился Михаил, у него не было другого выбора, как бить головой в лицо. Только такой удар мог оказаться эффективным, все остальное казалось пустым сотрясанием воздуха.

И он ударил. Ощущение было такое, будто он головой на скорости врезался в железобетонный столб. Мозг чуть не сорвался со своих креплений от бешеной встряски, в глазах вспыхнуло и тут же потемнело, сознание устремилось куда-то к звездам соседней галактики. Но, падая с разжатых рук, он сумел удержаться на ногах. Зато его противник бревном рухнул на пол, да так, что содрогнулись стены.

Килотонна упал, широко раскинув руки, полы его кожаного пиджака разошлись, и сквозь туманность Млечного Пути Михаил увидел рукоять пистолета. Но все-таки сначала он перевернул громилу на живот и, пока тот приходил в себя, украсил его запястья наручниками. Только тогда он вынул из кобуры оружие.