День мертвых псов - Сергей Гришко Страница 16

– Мы бы не слушали скучную историю сиониста Гопмана и не свойственные Гомеру лиричные сопли, ведь это просто зараза, которой подвержен каждый – Кот Нибелунг сплюнул.

– И тогда станет ясно одно. Когда прейдет смерть, я встречу её на живой и теплой бабетте.

Там плыли облака, там мелодично звенели бубенцы рабов времени, там звёзды заполняли полнеба и был человек с моим именем, лицом, не мятежной душой, да светлой головой не в плечи вжатой. Главное, верховодила тишина, может, звенело в ушах, всё жило в знаках, образах не обременяя своё существование словами.

Чего же желал? Просто был без идей, здешняя природа не приемлет крайней необходимости, базовые инстинкты вычеркнуты или обнулены. Иная жизнь, не зачем здесь воплощать мечты, строить планы на бесконечность. Обречённость, быть всем понемногу в равных долях, не соперничая, не борясь, без подсказок с подглядыванием в книжку сплошь в назиданиях. Заткни свою лживую глотку, исторгающую грязь, вонь, сладкий кислород. Просто будь, скоротечные дни пройдут.

Крыша, вот ныне чисто поле былинное, обезлюженное наголо, просто зеркало, где прилипнуть языком лжи, по-телячьи пытаясь влезть в душу вызвав симпатии, нереальная и смешная глупость. Расслабьтесь и прочувствуйте, как сквозь вас течет время, струится прохлада и мысль легка на подъем. Головокружительная пустота и жизни незнакомые парящая пыль на свету, это может смерть в действительности, потому что тихо.

Ты возлежишь нагим на безлюдном одре холодной вселенной, вокруг тьма, но почему-то не страшно, твой взор зачарован провидения сутью и нутро уже никогда не перевернётся песочными часами, из фатализма к идеалу. Тебя тянет в одном направлении и сердце твоё, замёрзшая навечно птица. Паришь в лучах солнца, струится прохладное время.

Смерть ни есть страх о конечности бытия, ты пугаешься её, когда она проявит к тебе живой интерес, а глуп ты, ещё не осмыслил подобного состояния. Много ли ты знаешь о небытие, мир в своей объективности безразличен к человеку.

Я умирал неоднократно и помногу и скажу откровенно, на любителя, главное не повестись на суицидальную тему, как мы на данный момент слабо сопротивляемся нахлынувшим обстоятельствам. Нет ответа, нет пока оправдания.

– Эй, кто жив ещё? – м-р Плохой спросив, сам поднял руку.

Платон вращался в кресле, поэтому он тоже оставался живым. Кот был жив, потому что как оговаривалось ранее, хотел он прелестей девы молодой да теплой, а Гомер нашёл свой Рубикон, стоя на краю поглощаемой вселенной. Гопман тихо плакал в тени, а может что-то бесполезное прятал. Единственным мёртвым персонажем оказался Линч, он не дышал, не жильцы всегда спокойны.

Пауза, ветер, крыша, чистое небо. После кто-то заговорил, пока бессвязно, наверное, о чём-то важном, наболевшем.

– Да твоя правда, все мы когда-нибудь задумываемся о душе, припоминая, что она часто болела, требуя водки и внимания.

– Хотя сейчас, находясь в таком разброде мыслей, хотелось бы выговориться на злобу моей не докрашенной при сотворении жизни – поднявшись на кресло, сказал Платон.

– Моя коммунальная квартира, где я дошел земную жизнь до половины и оказался, там опять? О, эти гнетущие, ненавистные, четыре стены бытия, изо дня в день! Да они мне до изжоги надоели!

– Люди в образах соседей, которых знаю так, чтоб их вообще не знать! Они постоянно напоминают о своей личной жизни, даже нет места, где есть возможность дышать серой мышью, тихо, тихо.

– Не дремлющее прокураторское око, острый слух, скрежещущий глас, настигнут тебя обвинением во всех смертных грехах рода людского, а если смолчишь, иль сознаешься, жди скандал, который хуже чем смерть!

– Чёртова злоба, зависть, хитрость, вожделение, подлость и представь это в каждой клетке этих гиен. На кухне, на стульчаке, в кровати во сне, копится мелочёвкой в кармане, желчью обливает сердце и оно черствеет, а в дополнение к личной паранойе, оживает телевизор с насилием ото всех берегов.

– Уходят люди в тираж, приходят газеты, с которыми страшно ходить в туалет, радио рвоты, бесконечные викторины для социализации имбецилов. Мозг окисляется, потому что разум или душа не желают это принять, бунтуют, плюют в лицо и матерятся.

– Но, утром зловещим и хмурым, в мою дверь стучится наглое, сумасшедшее существо, оно всю ночь трепалось по-свойски с богом и теперь явилось спасать.

– Здравствуй жопа, как спалось?! Утро заполняется идеями просветленности, хаос мира богат на кошмары в брошюрах, где границы сумасшествия размыты и радость открытых лиц пропитаны галлюциногенами и кокаином.

– Библия в ее птичьих лапках, а я чувствую смерть с запахом старых тряпок. Лик мессии смазлив, он сутенёр наших душ, откуда эта пожизненная правота до конца не сосчитанных дней?

– Конец мирозданью или тлеет проводка? Я бы в пустыню ушел на все выходные, только завтра работать. Я в мыслях безумен и страшен, желая поноса тебе в людном месте, а эта дура строчит, не умолкая, зная одно, я не смогу ее открыто послать.

– Армагеддон и конец всем кошачьим жизням, но если ты с Иисусом, тебе однозначно повезет, и идет весь оставшийся мир к уничтожению, вообщем все умрут навсегда, она завтра зачитает приговор.

– Не едет пока бригада скорой, не забирает в гости просветленную, у человечества шансов нет.

– Идите кашку молочную дорогуша кушать, вам пора. Хватит народ поутру пугать мистикой и портить ему опохмел.

– Будьте мудрою женщиной с отдельною жилплощадью, а не дурой потешною. Хаос конца дней, стадам полорогих овец подарите, пусть докажут свое сперматозоидное желание жить по-людски.

– Старая песня, давнее зелье, после смерти наступит реальная жизнь, сдохни и повтори это сотню раз.

– Я вопрошаю или взываю к тебе добрый боже, где ж богатыри санитары? Где добры молодцы, снова задерживаются, в какой из кафешек едят пельмени? Чего не торопятся, тут буйная женщина скоро Землю спасет.

– В какого творца прикажешь мне верить? Шоу мена лукавого или духа всесильного, исполнителя расшибленных в кровь просьб? Разве бог сумасшедший, чтоб потакать нашим желаньям, скрытым в молитвах, или глухой, что надо все время кричать?

– Вяжут тетку и везут в санаторий далекий за высоким забором, там природа красивая и пруд с мудрыми рыбами. Бог велик, конечно, всесилен, и далеко не простак – Платон облегчённо выдохнул.

На крыше появился свет, и возникли духи. Неровный сюжет повествования ещё более запутался, загородив пришествием духов, может быть начавший появляться смысл всего происходящего.

Духи ночи, а это были именно они, Аластор, Азазель, Велиал, эти пугающие человеческие без черт лица, они не имели крыльев, но зависали над головами наших персонажей и гудели,