Светлана Успенская - Укрощение строптивых Страница 18

Хотя Андрей как истинный кавалер был всегда с ней обходителен, но дальше кокетливых взглядов дело у них не шло. Оле пришлось взять инициативу в свои руки. Она сама приглашала его в кино, предлагала погулять по бульвару, посидеть на скамейке. На студенческих вечеринках она как бы невзначай оказывалась рядом с Андреем, и тому ничего не оставалось делать, как приглашать ее на танец.

Во время медленного кружения по залу он неизменно держал замороженную руку на ее талии, отодвинувшись на пионерское расстояние, и бесконечно рассказывал о туристических поездках и о песнях под гитару у костра — он был заядлым туристом. Оля изо всех сил делала заинтересованное лицо, поддакивала и тщетно старалась сократить безопасную дистанцию. Она прижималась к его рубашке всем телом, пока сконфуженный Андрей не отводил ее на место, пылая багровыми щеками.

Чтобы соблазнить своего будущего мужа, Оле даже пришлось отправиться в поход. Это была большая жертва с ее стороны. Походы она не любила еще со времен пионерского детства. Ее раздражали натертые ноги, комары и антисанитария, ее пугали ночевки на холодной земле в лесу, но иного способа стать ближе к своему избраннику она не видела.

Ясным июньским утром после окончания сессионной горячки веселая студенческая компания с рюкзаками, гитарами и палатками собиралась на вокзале.

Они должны были отбыть на электричке в Ярославль, совершить пешеходный переход до Углича с двумя дневками и вернуться в Москву.

В электричке Оля и Андрей сидели рядом друг с другом, и невыспавшаяся Ольга делала вид, что дремлет, доверчиво склонив голову на плечо своего кавалера. Андрей боялся пошевелиться, чтобы не разбудить подругу. Его смущенный взгляд невольно скользил по высокой груди девушки, обтянутой старой выцветшей футболкой.

Первые несколько дней были потрачены впустую. Во время пешеходных переходов с непривычки Оля так уставала, что у нее не хватало сил для осуществления своих матримониальных замыслов. Вечером, набив желудки макаронами с тушенкой, туристы вповалку ложились спать в палатке, и единственным желанием, обуревавшим девушку в те мгновения, было бросить все и тайно бежать в Москву.

Но она терпела. С милой улыбкой и с мечтательным, романтически осветленным лицом Оля, обхватив коленки, сидела возле Андрея у костра, и на ее лице читалось высокое наслаждение от душещипательных песен под гитару. Ее поведение должно было свидетельствовать о родственности их душ и сблизить их настолько, чтобы Андрей наконец почувствовал, что Оля — та самая половинка, которая ему суждена на всю оставшуюся жизнь.

В глазах друзей они выглядели настоящими влюбленными. Андрей помогал девушке закидывать на спину тяжелый рюкзак перед выходом из лагеря, бдительно следил, чтобы Оля не отставала от группы, колдовал над ее ботинками на привале, чтобы они не терли ноги, помогал ставить палатку, разжигать костер и даже мыл за нее посуду в ручье, когда после дневного перехода она без сил валилась на землю, в глубине души проклиная и поход, и свою глупость, и даже Андрея, из-за которого она и решилась на эту авантюру.

То, ради чего она терпела муку мученическую, случилось так неожиданно и оглушающе быстро, как вечерний ливень на исходе душного дня…

После долгих пеших переходов туристы наконец остановились на берегу реки на «дневку». Дневка — это самый приятный день из всего похода, день блаженства и неги, торжество безделья и лени, день ничегонеделания. Дневка нужна, чтобы набраться сил для нового тяжелого перехода, подремонтировать обувь и одежду, кое-что постирать, кое-что починить, да и просто для того, чтобы вдоволь накупаться в речке, перекинуться в волейбольчик и поорать под гитару самые пронзительные, самые щемящие, самые слезливые из туристических песен.

Неподалеку от лагеря располагался древний монастырь чудесной архитектуры, и потому компания дружно решила во время дневки отправиться на экскурсию. В лагере должны были остаться только дежурные, выполняющие обязанности повара и сторожа одновременно. Кого выбрать в качестве дежурных, сомнений не возникло. Поскольку у Оли ноги были сбиты до крови и идти в монастырь она не могла, выбор пал именно на нее. И, конечно, с ней должен был остаться ее верный паж Андрей.

Покончив с делами, накупавшись до одури, Оля и Андрей лежали на высоком травянистом берегу и, отгоняя веточкой комаров, которые с упорством мессершмиттов барражировали в воздухе, пытались загорать. Свинцовые тучи вереницей текли к югу с обреченностью баранов, идущих на заклание. По своей джентльменской привычке, Андрей старался не смотреть на крепко сбитое тело девушки, лежащей рядом с ним, но его взгляд точно магнитом притягивали плавные контуры женской плоти. Она была так близко… Он видел ее бледную, местами чуть обгоревшую кожу с розовыми пятнами комариных расчесов, он видел, как резинка от купальника впилась в крепкие бедра, как крупный сосок, похожий на закатившийся под купальник орех, отчетливо вырисовывается под мокрой тканью.

В свою очередь Оля тоже исподтишка рассматривала того, кого она предназначила себе в мужья. Ей нравилась его стройная сухощавая фигура, длинные ноги, покрытые светлым пухом, борцовский разворот плеч, незагорелый торс и смуглая шея. Разморенная жарой, Оля сквозь полуопущенные ресницы скользнула взглядом по ладному телу, задержавшись в том месте, где мужское естество натягивало ткань плавок, но тут же смутилась и закрыла глаза. «Никого нет, — подумала она лениво. — Только мы двое… Неужели он даже не попробует меня поцеловать?»

Разочарование окатило ее холодом с ног до головы — нет, кажется, это солнце спряталось за тучу, и резкий порыв ветра взметнул шумную листву, обдавая прохладой разгоряченные тела.

— Ой, кажется, дождь! — Крупная ледяная капля скатилась по лицу, точно нечаянная слезинка. И сразу же повеяло стылой прохладой приближающейся грозы.

— Надо собрать одежду! — вскинулся Андрей. Пока Оля одевалась, пугливо оглядываясь на набрякшее свинцовой тяжестью небо, Андрей бросился собирать развешенную для просушки одежду — штормовки, насквозь пропахшие дымом костра и запахом дальних электричек, носки, тренировочные брюки.

А ливень уже хлестал вовсю, швыряя пригоршни ледяной воды на его поджарое тело. Река, еще недавно величаво катившая плавные воды вниз по течению, потемнела и угрожающе вздулась, поверхность воды мгновенно вспухла от холодных укусов ливня.

Подрагивая от холода, Андрей забрался в палатку с ворохом сырой одежды в руках. В палатке, нагретой высоким июньским солнцем, было так жарко и томно… Шумели упругие струи, прогибая тканевую крышу, грозно потрескивали старые деревья на ветру, взволнованно вздымая к небу ладони испуганных листьев.

— Ну и ливень! — произнес Андрей, задыхаясь. Сняв промокшее до нитки платье, Оля ждала его в купальнике. Поджав ноги, она расчесывала чуть влажные волосы, напоминая русалку, соблазняющую запоздалого путника. И этим путником, несомненно, был Андрей. Догадывался ли он о далеко идущих намерениях русалки, неизвестно, но его жадный взгляд внезапно вспыхнул и смущенно погас.

— Здесь жарко, — негромко произнесла Оля, искусственно рассмеявшись. — О, да ты весь мокрый! Давай я тебя вытру…

Шершавая ткань осторожно коснулась его груди, нежная рука с остро заточенными коготками ласково прошлась по коже.

— Ты весь дрожишь, — прошептала Оля чуть слышно. — Ты замерз.

Ее пальцы щекотно скользнули вдоль тела, а теплая грудь соблазнительно вздрогнула, когда Андрей, вытянув губы в приступе бессознательного желания, робко клюнул ее в плечо и внезапно отпрянул, испугавшись собственной смелости.

— Какой ты смешной, взъерошенный! — Оля еще ниже наклонила к себе его голову с мокрым ежиком волос. Если это не произойдет сегодня, то не произойдет уже никогда.

Ее губы были такие податливые, а горячее напряженное тело, жадно льнувшее к нему, было таким пьянящим…

Он опомнился только тогда, когда она тонко вскрикнула и затрепетала под ним, точно раненая выстрелом птица, а потом оттолкнула его голову, одновременно изо всех сил прижимая ее к себе.

— Больно! — прошептали ее искусанные, казавшиеся окровавленными губы, а тело блаженно напряглось под ним.

Андрей застыл над ней на локтях, с запоздалым раскаянием осознавая, что он наделал. Эта женщина с влажно алевшим ртом казалась ему жертвой ужасного надругательства, жертвой его преступления. Он жалел и одновременно ненавидел ее. И боялся ее за то, что он с ней сделал, за то, что она позволила ему сделать с ней это, не закричала, не оттолкнула его, не позвала на помощь, а лишь беспомощно металась и стонала под ним, кусая губы и тихонько подвывая в такт его ритмичным движениям. И эта ненависть, причудливо смешавшись со страхом и любовью, осталась в нем на всю жизнь.

Оля потихоньку выбралась из-под него и вытянулась рядом, чутко прислушиваясь к его бурному сбитому дыханию. Ее тело смутно белело в сумраке, а грудь вздымалась и опадала, точно белая пена на гребне волны. Андрей сдавил пальцами виски и зажмурился. Он не мог видеть это ровное, ритмичное движение, которое вновь тянуло его погрузиться в волны подымавшегося в нем желания — вверх-вниз, вверх-вниз… Он шумно выдохнул воздух.