Татьяна Полякова - Ангел нового поколения Страница 19

— Мама уничтожила все фотографии. Вряд ли она кому-то рассказывала об этом случае. За исключением психолога, конечно. Но та женщина умерла. А ее бумаги, если верить дочери, сгорели.

— Психолога? — Он еще больше нахмурился. — Знаете, это напомнило мне одну историю, она произошла несколько лет назад. Если бы я не был уверен, что… — Я так и не узнала, что он собирался сказать. В дверь позвонили. — Извините, — поднимаясь, бросил Владимир Федорович. — Это, наверное, сантехник. У меня кран в ванной течет. Одну минуту.

Он ушел, плотно прикрыв за собой дверь кабинета. А я, оказавшись одна, начала разглядывать корешки книг, стоящих в книжном шкафу напротив. Книги были старинные, в дорогих переплетах. Я сидела, сложив руки на коленях, и вдруг почувствовала беспокойство, которое очень быстро переросло в страх. За спиной кто-то был. Я знала, что это невозможно, раз я сижу спиной к стене, кресло придвинуто к ней почти вплотную. «Там кто-то есть», — подумала я, боясь повернуть голову. Я едва сдержалась, чтобы не позвать на помощь. Сжала пальцы до ломоты в суставах, зажмурилась, боясь шевельнуться. «Почему он так долго не возвращается? Это только кажется. Для тех, кто ждет, время всегда тянется медленно». На самом деле прошло минут пять, максимум семь. Это для меня время растянулось на полчаса, я жду, исходя дрожью от страха. Я могу выйти из комнаты и позвать Горбовского. Скажу, что у меня нет времени ждать. Да, именно так, мне позвонили, у меня срочное дело. Господи, какая тишина в квартире. Почему я не слышу голосов? Они же должны разговаривать. Ни звука голосов, ни шороха… Только слабый звук улицы доносится из-за окна. Я перевела взгляд на часы, стрелка двигалась чересчур медленно. Встать и уйти. Просто уйти без всяких объяснений. Я смотрела на дверь и начала шептать:

— Открывайся, открывайся… пусть он войдет.

Поток холодного воздуха вдруг коснулся моих ног, и сердце забилось с бешеной силой, я хотела закричать, я даже открыла рот и в то же мгновение услышала протяжное: «А-а-а…», совсем рядом, за дверью. Я вскочила и бросилась бежать, толкнула тяжелую дверь кабинета и в первое мгновение увидела только женщину напротив у распахнутой входной двери. Женщину в сером пальто, с волосами цвета спелой вишни, яркая помада, распахнутый в крике рот. Она прижимала к груди руки, в левой была хозяйственная сумка. Женщина перехватила ее двумя руками, потому что она, должно быть, была тяжелая, и продолжала кричать. Это выглядело нелепо и даже смешно до тех самых пор, пока я еще кое-что не увидела. На полу, возле ее ног, лежал Горбовский. Лежал лицом вниз, подобрав под себя руки. Он был неподвижен, и эта неподвижность испугала меня больше, чем крик женщины.

— Что случилось? — спросила я. Голос мой звучал хрипло, и мне пришлось откашляться. Она подняла на меня глаза, в них был страх и недоумение, но кричать она перестала, только тяжело дышала, открыв рот.

— Кто вы? — в свою очередь спросила она.

— Знакомая Владимира Федоровича. — Я старалась, чтобы мой голос звучал спокойно. — Что произошло?

— Не знаю, — отчаянно замотала головой женщина. — Я иду, а он лежит здесь. Он же мертвый. Мертвый?

— Где телефон? — больше не слушая ее, спросила я, она что-то ответила, но я уже достала мобильный, торопливо набрала 03. Вопросы женщины из «Скорой помощи» звучали деловито и спокойно, должно быть, это подействовало на меня, я задышала ровнее и смогла объясниться вполне здраво.

«Скорая» появилась через несколько минут. Все это время мы молча стояли над трупом, не в силах что-то произнести или хотя бы покинуть прихожую. «Он мертв», — думала я, и меня ничуть не удивляло, что здоровый молодой мужчина несколько минут назад разговаривал со мной, а теперь лежит у моих ног бездыханным. Удивления не было, но был страх, не перед смертью даже, а перед абсурдностью происходящего. Точно я в один момент лишилась всех знаний об этом мире и теперь могла передвигаться лишь на ощупь, пугаясь, вздрагивая и ожидая западни.

Когда появилась бригада «Скорой помощи», я была близка к обмороку. Женщина выглядела не лучше, стояла, привалясь к дверному косяку, входная дверь была все еще распахнута настежь, чтобы закрыть ее, пришлось бы передвинуть труп.

— Что тут у вас? — спросил мужчина лет сорока, не дожидаясь ответа, присел перед Горбовским на корточки, чуть приподнял голову и досадливо крякнул:

— «Скорая» ему без надобности.

Все поплыло у меня перед глазами, я попятилась в глубь квартиры, увидела стул и поспешно села. В чувство меня привел вопрос, обращенный к женщине:

— У него были проблемы с сердцем?

— Он перенес инфаркт год назад, — ответила она, мне казалось, что я ничего не слышала из предыдущего разговора, но откуда-то знала, что она не родственница и не соседка, а домработница и зовут ее Аглая Тимофеевна.

— Последнее время на здоровье жаловался?

— Нет. Он к здоровью относился серьезно. Таблетки пил. По-моему, все было в порядке.

— Может, нервничал… — пожал плечами мужчина. Оба они, и мужчина, и женщина, посмотрели на меня. — Вы присутствовали при приступе?

— Я была в кабинете. В дверь позвонили, он пошел открывать. А потом я услышала крик и бросилась сюда…

— Понятно. — Мужчина пошел к двери.

— Подождите, — испугалась я. Я даже не знала, смогу ли уйти, а оставаться здесь было страшно. — Отчего он умер? — пролепетала я. Мужчина вроде бы удивился, но ответил:

— От сердечного приступа.

— Но… но этого не может быть… мы же разговаривали, он вышел…

— Да, да. Я знаю. Видите ли, девушка, в этой жизни может быть все. И такая смерть не исключение. Особенно если у человека проблемы с сердцем.

Похоже, у него не было сомнений. Человек умер от сердечного приступа. Сомнения были у меня. Нет, я не сомневалась, что его сердце вдруг остановилось. Только вот почему это произошло? «Это как-то связано», — билось в моем мозгу, я не знала, как продолжить мысль. С чем связано? Как связано? А еще меня очень пугал звонок в дверь. Кто-то позвонил, Горбовский открыл дверь и рухнул лицом вниз, схватившись за сердце. Кого или что он увидел в последнюю минуту? Что-то всколыхнуло воспоминания о тайном грехе или сам Азазель явился перед ним? «Я сумасшедшая», — подумала я с печалью.

Дома я оказалась довольно поздно. Меня ждало сообщение.

— «И изыдут творившие добро в воскресение жизни, а делавшие зло в воскресение осуждения», — прочитала я. Как это понимать? Почему погиб Горбовский, а не я? Ведь я была уверена, что стану третьей жертвой.

Я смотрела на экран, и мне казалось, что я непременно все пойму, если смогу сосредоточиться, но мысли разбегались, потом вдруг обрушивались на меня темным тяжелым комом, концентрированным сгустком энергии, которую я ощущала почти физически. Перед глазами больше не было экрана компьютера, я видела скалистый берег и волну, которая раз за разом упорно билась о камни и откатывалась назад со зловещим шипением. Я попробовала стряхнуть с себя оцепенение. Это мне удалось далеко не сразу. Очень болела голова, но моя комната теперь была просто комнатой с привычной обстановкой, а экран монитора просто экраном монитора. «Вдруг я шизофреничка, а никто не догадывается об этом? — подумала я. — И я сама не догадываюсь. Что, если я сама посылаю эти письма и даже убиваю людей? Если верить детективам, такое бывает. Убивший раз способен убить второй и третий. Я должна была погибнуть, если следовать логике, но организм противится самоуничтожению, и я каким-то образом убила Горбовского».

Я усмехнулась. Несмотря на ужас и абсурдность происходящего, такая мысль все же показалась нелепой. Я вновь перевела взгляд на монитор. «Что это?» — было напечатано крупными буквами. Я посмотрела на свои руки, они покоились на клавиатуре. Это я напечатала? Наверное, кто же еще? Но я этого совершенно не помнила. Это пугало даже больше недавней трагедии. Если я не могу себя контролировать… Стрелка указывала на прямоугольник с надписью «отправить». Я щелкнула мышкой. «Ваше письмо отправлено», — прочитала я и сначала даже не поняла, что произошло. Азазель перестал быть недоступен, он не прочь получить ответ.

Второе послание пришло через пять минут. «Иоанн, глава 5, стих 29». Я прочитала послание вслух, с беспокойством разглядывая буквы и цифры, точно это в них крылась загадка. Потом пришло понимание. «Иоанн» — это, скорее всего, Евангелие от Иоанна, глава 5, стих 29. Я бросилась к книжным полкам, прекрасно зная, что Священного Писания там нет. Теперь это казалось катастрофой, мне виделась разгадка всего происходящего в двадцать девятом стихе пятой главы. И не прочесть ее сейчас равносильно смерти. Я сбрасывала книги на пол и самой себе казалась бесноватой. У меня была самая настоящая истерика. Когда последняя книга оказалась на полу, я заревела, упав на диван, горько и безнадежно. Но, дав выход слезам, я успокоилась довольно быстро и как-то отстранение и даже деловито подумала: в Интернете есть все, даже Евангелие. Я заняла свое место в кресле на колесиках и через несколько минут уже просматривала пятую главу от Иоанна. Двадцать девятый стих гласил: «И изыдут творившие добро в воскресение жизни, а делавшие зло в воскресение осуждения». Он дважды прислал мне одно и то же сообщение, и в нем нет никакого разъяснения событий. «Ничего в нем нет, — с тоской подумала я и заревела, теперь уже от досады, но вдруг меня поразила другая мысль. — А он шутник». Он прислал сообщение, я просила разъяснений и задала вопрос «что это?», имея в виду гибель Горбовского, которая каким-то образом отодвигала мою собственную гибель, хотя и тут наверняка не скажешь. А он ответил буквально: это стих из Евангелия от Иоанна. Злой дух с чувством юмора?