Илья Рясной - Табельный выстрел Страница 19

— Примерь, примерь, — кивнул Поливанов.

— Как костюмчик в универмаге — если размер подойдет — упакуем и доставим.

— Вот почему ты такой говорливый?

— А я при чем, босс? Язык — он ведь сам болтается. Он такой своенравный.

Поливанов снова пододвинул к себе объемистую папку литерного дела с грифом: «Совершенно секретно». Глаза уже еле видели от бесконечного мельтешения букв и строк. Ощущалась усталость. Не физическая — все же не мешки с песком ворочаем, а нервная. Хуже нет работы, которой не видно конца и в которой пока не просматривается смысл.

А работа идет. Перелопачиваются по которому разу оперативные альбомы, списки судимых за аналогичные преступления. Участковые обходят территорию, дома, предприятия, беседуют с людьми. Паспортистки, стирая пальцы и сажая зрение, перебирают тысячи карточек, отслеживая передвижения людей, в отношении которых есть хоть тень сомнения в добропорядочности. Каждое происшествие, драка, пьяный скандал в тот страшный день — все попадает в поле зрения. Кто уехал из города после случившегося. У кого деньги появились. Кто запил не по средствам. Административно задержанные, арестованные, доставлявшиеся в милицию — все подвергаются тщательной проверке.

Есть правило — если забрасываешь мелкую сеть, даже если и не выловишь сразу акулу, так мелкой рыбешки набьется по самое не хочу. Так что, как всегда это бывает при проведении таких широкомасштабных мероприятий, за считаные дни милиции удалось поднять десятки старых зависших дел — больше двадцати краж, хулиганство с применением холодного оружия, один разбой и даже трехлетней давности убийство. Среди этих «глухарей» было похищение с последующим жестоким расчленением и поеданием двух колхозных хряков четыре года назад — воры просто обалдели, когда их арестовали, хотя они уже и вкус той свинины забыли.

Особое внимание в работе уделялось связям погибшего главы семьи, как по работе, так и личным. Оперативники подняли материалы по тому хозяйственному делу «Вторчермет», где он сначала проходил подозреваемым, а потом неожиданно стал свидетелем. Направлялись запросы в колонии, где сидят осужденные по тому делу, чтобы тамошние оперативники поработали там с ними, посмотрели, не зарядили ли расхитители соцсобственности кого-нибудь из освобождающихся зэков на разборку с Фельдманом — такое тоже бывает. Мол, навести нашего товарища, который нас сдал, и спрос с него учини за всех нас. А что найдешь в доме — все твое… Но ничего там не удалось выявить. Проверялись все работники Шарташского рынка, в том числе ранее уволенные, судимые. Кстати, судимых там оказалось полно, тянут как магнит к себе рынки эту публику… Агентура истоптала все ноги и пропила печень, разводя корешей на разговоры за жизнь и за душегубов. В прилегающих областях тоже сильно напрягали контингент.

КГБ, оправдывая свое народное прозвище «Комитет глубокого бурения», копал вглубь, шурша в своих секретных кабинетах секретными бумагами и ища злобных черносотенцев и антисемитов. Ну и заодно выискивая, кто в городе активнее других слушает «Голос Америки» и распространяет слухи о еврейских погромах.

Информации шла масса. Какой-то потоп всемирный. И ничего не удавалось вычленить внятного. Поливанова это начинало бесить.

Опереная удача — фетиш уголовного розыска, за которую обязательно поднимают стакан на застольях. Где же ты?

Он пролистнул еще один лист литерного дела, не узнав там ничего нового или интересного. А на следующем листе как обжегся.

Месяц назад. Убийство участкового в районе вокзала, вечером на мосту через железную дорогу. Тринадцать ножевых ран. Преступник завладел пистолетом «ТТ» и 15 патронами. Преступление не раскрыто.

— Вот оно, — хлопнул ладонью Поливанов.

Маслов ознакомился с документом и пожал плечами:

— Я в курсе, что участкового убили. До сих пор штаб работает. Только сейчас все на наше дело переключились.

— И чего молчал?

— Не придал значения, — произнес как-то виновато Маслов. — Давно было. Раны резаные. А у нас рубленые и удушение. Обычно преступники используют один способ — или стреляют, или душат, или рубят. И там глухарь тоже… Правда считаете, что эти дела связаны?

— Связаны, — уверенно произнес Поливанов. — Обязательно связаны.

Он подумал, что виноват избыток информации. Когда она сыпется как из рога изобилия, трудно вычленить что-то действительно важное. Так и прошел этот случай мимо глаз, хотя факт вопиющий. Убийство милиционера при исполнении — очень серьезное чрезвычайное происшествие. Но тут подоспело это чертово дело, и все остальное на фоне поблекло. А зря.

— Почему вы так решили? — озадаченно спросил Маслов, привыкший доверять мнению начальника на сто процентов, но не всегда успевавший за полетом его мыслей.

— Выродки сколачивали банду. Им нужно было оружие. А оно в лавке не продается, его даже на черном рынке не достанешь. Надо заметить, мы поработали отлично по разоружению населения после войны.

— Да, золотые были раньше денечки, — вздохнул Маслов. — У каждого пацана «парабеллум» был заныкан.

— Теперь уже нет. Где взять бандиту оружие? Да вон в той кобуре. Только одна незадача — она на сотруднике милиции, и тот с ней расставаться не спешит. Ну, тут все просто решается — ударом ножа в живот.

— Да, первый удар в живот был, — кивнул Маслов. — А потом еще двенадцать.

— Поднимай материалы по этому делу.

— Люблю работать архивариусом, — сложил пальцы и хрустнул ими Маслов.

— Может, это и есть твое призвание?

— Да, босс. Мне пыль книжная милее, чем грязь мостовых.

— О, как заговорил. И не поспоришь. Архив зачастую бывает полезней и личного сыска, и следов на месте преступления. Там можно при желании и упорстве все найти…

В кабинет быстрой походкой зашел чем-то озадаченный Абдулов.

— Серджио, тут интересный набросок с натуры наблюдается… — начал было Маслов.

Но Абдулов оборвал его:

— В сберкассе засветилась облигация, которую у Фельцмана взяли.

— Вот это дело! — воскликнул Маслов, которому уже расхотелось в архив. — Пошла работа!

Глава 18

С Куркулем Грек встретился у механического завода, в укромном местечке. После ночи в отделении он убедился, что милиция действительно шерстит всех основательно, так что заявляться лишний раз в гости к подельникам не стоило. Лучше подождать Куркуля около работы, на которую тот наконец вышел после многочисленных больничных.

Куркуль, настороженно озираясь, вышел из проходной и тут же поймал на себе взгляд Грека. Тот ему кивнул, мол, давай за мной.

Они прошли вдоль забора, пробрались через заросли кустов к затерянной скамеечке, скрытой от посторонних глаз.

— Как план перевыполняешь, работяга? — хмыкнул Грек, и глаза его злобненько блеснули: — Куешь благосостояние советской страны?

— Да в нос и в зад твою работу! — возмутился Куркуль. — От нее лошади дохнут!

Куркуль свою работу ненавидел не за то, что она не по его наклонностям или силам, а за то, что она работа. Не работать нельзя — посадят за тунеядство. А работать в лом. Тем более какие-никакие деньги появились. Вот для этого случая и служит больничный лист, благо болезней он за две отсидки приобрел немало, начиная от хронического бронхита и кончая опущением почек.

— Правильно, что домой к нам не поканал, — сказал Куркуль, успокоившись.

— Чего так? — насторожился Грек.

— Да менты так и шастают. Второй раз уже приходили.

— Что хотели?

— Все вынюхивали — мол, где был в тот день. Что делал? Чем докажешь, что дома пьяный лежал? Легавые, суки, так бы и резал их, пока ни одного не осталось бы!

— Их тоже бог зачем-то создал, Куркуль. Мы бежим, они догоняют — так положено, — хмыкнул Грек.

— На мученье наше их бог создал.

— Тоже убедительно.

— Вчера опять участковый приходил. Вежливый такой, без матюгов. И спрашивал, кто у меня бывает. Мол, видели, кто-то захаживает.

— И что ты сказал?

— Что Колька Родионов с работы.

— Он подтвердит?

— Бывает у меня иногда. Тем более обычно так бельма заливает, что к утру уже и не помнит, у кого и с кем пил.

— Тревожно все это, — угрюмо произнес Грек. — Обкладывают.

— Да не волнуйся, Грек. Кореша говорят, менты ко всем так ходят… А на нас в последнюю очередь подумают.

— Почему? — насторожился Грек. Что-то в хвастливых интонациях собеседника ему не понравилось.

— Да они будут трясти Шарташский рынок и бывших подельников еврея по расхищению народного добра, — Куркуль откинулся на скамеечке, прищурившись бьющему ласково через листья летнему солнцу. — Кореша говорили, что менты с рынка не вылезают, всех выворачивают наизнанку.

— Ну и что? — не понял Грек. — Ну, будут их проверять. Это не значит, что в другую сторону рыть не будут.