Виктория Платова - Такси для ангела Страница 19

Но ничего подобного я предпринимать не стала. Я просто прикрыла глаза и сделала свои ставки.

1. Толстуха с брошью — Софья Сафьянова, скромная летописица правоохранительных будней.

2. Акулий рот может принадлежать только Теодоре Тропининой — лучшего инструмента для нарезки острот в ироническом детективе не придумаешь.

3. Ну, а инфернальная мулатка — это и есть Минна Майерлинг. Просто потому, что никого другого не остается…

Уф, кажется, все. Ставок больше нет, букмекерская лавочка закрыта. Теперь мне остается только ждать, когда кто-нибудь из них проговорится, назовет соседку по имени.

Но женщины молчали. Они молчали до тех пор, пока в зале не появилась Аглая — в сопровождении Ксоло и Дымбрыла Цыренжаповича.

Для торжественного обеда в обществе звезд детектива Дымбрыл приоделся: пиджачишко из светлой кожи, шелковая рубашечка “Как упоителен закат на Бора-Бора” и брючата в тон кремовой скатерти. Хозяйские расшаркивания перед гостьями заняли довольно продолжительное время, по прошествии которого я поняла, что проиграла.

Я продулась. Я не угадала ровным счетом никого.

Мулатка оказалась Теодорой Тропининой, адептом иронического детектива.

Акулий рот принадлежал мастерице полицейского романа Софье Сафьяновой.

А за экзотическим именем Минна Майерлинг скрывалась толстуха с брошью. И это стало моим главным разочарованием за весь сегодняшний длинный день.

Дымбрыл дал отмашку, и торжественный обед начался.

Буряты-официанты исправно меняли блюда, гости исправно стучали вилками, а хозяин исправно произносил здравицы. За талант (с большой буквы)! За ту радость (с большой буквы), что дарит талант (с большой буквы)! За цвет (с большой буквы) литературы (с большой буквы)!..

Минна Прекрасная, прозит!

Софья Обворожительная, чин-чин!

Tea Восхитительная, алаверды!

Аглая!.. Нет слов!.. Ваше здоровье!..

Первые четыре тоста никто не выходил из рамок приличия. Даже Райнер-Вернер вел себя адекватно: не сморкался, не чавкал и не ставил локти на стол. И время от времени бросал тоскливые взгляды на Дарью.

Дохлый номер!

Дарья увлеченно болтала с режиссером Фарой, ей и дела не было до немецкого Ziegenbock <Козла (нем.).>. Поначалу я испытывала легкое чувство вины, но после основательной порции бурятской водки “архи” расслабилась. Свято место пусто не бывает, Райнер, тебе ли этого не знать! В конце концов, можно приударить за мулаткой. Или за китообразной Минной, чем не экстремальный секс?.. Впору снова делать ставки — с кем же проведет сегодняшнюю ночь сексуально озабоченный немец?

Но второй раз испытывать судьбу я не решилась, тем более что на противоположном конце стола произошел маленький инцидент: Ксоло ни с того ни с сего облаяла мулатку, сидевшую рядом с Аглаей, — и едва не вцепилась ей в руку.

Мулатка отреагировала мгновенно — так же мгновенно, как писала все свои опусы: по десять книг в год. Она смерила презрительным взглядом малышку Ксоло, повертела огромный перстень на указательном пальце и произнесла:

— Это ваш пресс-секретарь, дорогая Аглая? Озвучивает ваши мысли по поводу коллег?

— Простите ради бога, дорогая Tea! Никак не могу убедить свою собаку, что бороться с халтурой в искусстве нужно другими способами.

Это был вызов, и мулатка приняла его:

— Полностью согласна с вами, дорогая Аглая. Вот только почему вы до сих пор не искусаны — ума не приложу. Если, конечно, исходить из взглядов вашей собаки…

Благость, до сих пор царившая за столом, испарилась. А торжественный обед стал походить на заурядную партию в подкидного дурака.

Играли четверо: Аглая, Tea, Софья и Минна. Всем остальным досталась безопасная роль наблюдателей.

Отбившись от собачницы Аглаи, Тропинина зашла под Минну. С мелких картишек: “Вы читали последний роман Кинга, дорогая Минна? А по-моему, вы не только читали, но и перевели его на русский… Но зачем было ставить под ним свое имя?.."

Чего только я не узнала о признанных мастерах жанра за последующие полчаса! Каких только вздорных речей не услышала!

Что “дорогая Софья”, пользуясь служебным положением, собирает компромат на авторов, а потом шантажирует их, выбивая сюжеты. Что единственное достоинство “дорогой Tea” — красивый почерк, ведь всем известно, что свои романы она пишет от руки, пользуясь тремя ручками с разной толщиной пера. Что “дорогая Минна” давно практикует черную магию — и книги за нее строчат введенные в транс поклонники учения Вуду. И что “дорогая Аглая” перекрывает кислород молодым перспективным литераторам, устраивая истерики в кабинетах главных редакторов.

Самыми распространенными обвинениями были обвинения в плагиате. У кого только не крали сюжеты “дорогие дамы”! У Агаты Кристи и Стивена Кинга, у Дж. — Х. Чейза и Р. Стаута, у не переведенных на русский язык фиджийцев, алеутов и представителей маленького, но чрезвычайно образованного племени матамбве. У начинающих авторов, у оперов с Петровки, у спившихся фэ-эсбэшников. И конечно же, друг у друга!

Покончив с плагиатом, камикадзе от детектива перескочили на стиль. Вернее, на его полное отсутствие. Даже надписи на заборе кожвендиспансера с примыкающим к нему абортарием — даже они являются образцом языка по сравнению с пассажами в книгах “дорогих дам”. Дуэлянтки с ходу цитировали друг друга и снабжали цитаты собственными комментариями. У меня глаза на лоб полезли от такой осведомленности.

И не только у меня.

Дымбрыл Цыренжапович — инициатор всего этого окололитературного безобразия — только крякал. И рюмка за рюмкой дул ту самую “архи” — водку из коровьего молока. Райнер-Вернер обеими руками придерживал сорвавшуюся с резьбы нижнюю челюсть. Режиссер Фара нервно почесывался, вздыхал и шарил руками по столу — очевидно, в поисках так не вовремя забытой (язви ее в душу!) видеокамеры. Не растерялась только Дарья: она включила диктофон и теперь аккуратно пододвигала его к эпицентру событий. Маскируя прибор за бутылками, соусниками, супницами и развалами сыра хэзгэ.

Вот что значит профессионализм!

Я мысленно поаплодировала своей — теперь уже бывшей — подруге.

Аплодисменты совпали с началом очередного витка гонки вооружений. Оттянувшись на стиле, дамы, ничтоже сумняшеся, перешли на личности.

«Вы в прекрасной форме, дорогая Минна! Не спишете адресок вашего фитнес-клуба?»

"Говорят, вы ежедневно тратите два часа на усовершенствование своей росписи, дорогая Tea. А вашей каллиграфией заинтересовались японцы. Как будет называться выставка? “Тексты — ничто, перья для текстов — все”?

«Говорят, вы дали санкцию на обыск у парочки литературных критиков, дорогая Софья. Нашли что-нибудь новенькое о себе? Чего еще не писали?»

— У вас такой милый песик, дорогая Аглая. А что у него с шерстью? Выпала после прочтения вашего последнего романа? Говорят, он очень необычен…

— Ровно настолько, чтобы привести вас в отчаяние, — ответила Аглая. — Когда он будет опубликован, все ваши “жестокие романсы” не возьмут даже в детское издательство.

И в зале сразу же стало невыносимо светло от лучезарных дружеских улыбок. И воцарилась почти благоговейная тишина. Наконец-то я услышала, как в камине “потрескивают дрова” (в полном соответствии с ремаркой сценария).

А потом послышался сухой щелчок. Это закончилась кассета в Дашкином диктофоне.

Все четверо писательниц синхронно повернули головы в сторону Дарьи. И улыбнулись еще лучезарнее. Улыбки, казалось, намертво приклеились к их лицам.

— Извините, — выдавила Дашка, вороватым движением стягивая диктофон со стола.

Первой нашлась Аглая. Я бы удивилась, если бы она не нашлась.

— Ловко мы вас разыграли? — спросила она. Дамы облегченно расхохотались, их поддержали мужчины, и неловкая ситуация рассосалась сама собой.

— За вас, дорогие мои! — с пафосом произнесла Аглая, глядя на трех конкуренток.

Все подняли фужеры и с чувством чокнулись. После чего размякший Дымбрыл Цыренжапович предложил гостям послеобеденную прогулку на свежем воздухе. Снегоходы, снегокаты, сноуборды и буера в распоряжении гостей, равно как и скромный берег озера с прилегающим к нему лесом.

Предложение было встречено с восторгом.

Через полчаса мы уже выходили из лакокрасочной табакерки. Для этого не пришлось даже возвращаться к центральному входу с дацанами и сворой собак. К обеденному залу вплотную примыкала оранжерея с зимним садом, больше похожая на крытый стадион: с невидимыми из-за растений стенами и большим стеклянным куполом. Из оранжереи — прямо на открытую террасу — вели трехстворчатые двери. Их украшал витраж с персонажами бурятского национального эпоса “Айдуурай Мэргэн”, несколько строк из которого были вдохновенно прочитаны Дымбрылом Цыренжаповичем.

Толстуха Минна от прогулки отказалась: ее заинтересовали экзотические фикусы, цветущие кактусы и свисающие с потолка лианы. Одно из центральных мест в этой части огромной (по-настоящему огромной!) оранжереи занимала вымахавшая до пяти метров пальма. Несколько стволов ее были искусно сплетены в косу и прикрыты шапкой из густой кроны.