Виталий Еремин - Сукино болото Страница 19

А может, просто строила глазки? Зачем ей нужно знать про Гришку Федорова? На милицию работает? Он бы сам не прочь понять, куда девался Гриф. Кваса бы об этом спросить. Вернувшись в столярку, Павел встал к циркулярной пиле, включил рубильник. И тут же допустил брак. Доска получилась неровной. Отключил рубильник. Надо успокоиться.

Нет, он не жалел, что отказался от заманчивого предложения. Ради свободы можно на многое пойти. Но только не на сотрудничество с ментами. Отвращение к милиции было у него в крови.

Толпы им не нравятся. Справиться хотят. Кишка тонка. Толпа ему не нравилась даже тогда, когда он ее возглавлял. Что-то мешало ему упиваться властью и творить жесть. Одно время он даже хотел уйти в сторону, уехать в другой город. Отчасти для этого и пошел на банк. Нужны были деньги. Это потом, уже здесь, в колонии, он понял, что толпы – термоядерный реактор без кнопки отключения. Пока топливо не выгорит, будут жить.

Лучше бы подумали, почему последнее время бакланы заканчиваются одинаково. Гибнут самые влиятельные пацаны. Те, которых толпа как раз должна беречь. Об этом его не спросили. Значит, не обратили внимания. За что им только деньги платят?

Вернулся к циркулярке. Рука снова обрела твердость. На этот раз глазомер не подвел. Доска получилась идеально ровной. Он снова в норме. Вот и хорошо. Но все равно что-то мешало. Он хотел о чем-то спросить Булыкина и забыл. Ах, да. Хотел спросить, как он мог со своими ментами приехать в банк? Откуда они узнали про налет? Кто-то позвонил?

Он задавал себе этот вопрос все семь лет. А когда представилась такая возможность, забыл.

Анна попросила у Нуркенова лагерное дело Радаева. Пошли в спецчасть. За первые три года – два выговора и две отсидки в штрафном изоляторе. За последние четыре года – ни одного замечания.

Нуркенов неожиданно заявил: будь его воля, он бы, не задумываясь, выпустил Радаева.

– А чего вы удивляетесь? Каждый приличный тюремщик хочет выпустить хотя бы одного приличного зэка.

– Вы считаете, что Радаев не вернется? – спросила Анна. – Что ж не освободите, если вам видней? Право такое у вас есть. Обратились бы с ходатайством о помиловании. За чем дело стало?

Пошли к начальнику колонии. Тот внимательно оглядел Ланцеву.

– Он вам кто?

В таких случаях Ланцева была циничной:

– Знаете, добродетель выгодна. Книгу напишу.

Объяснила ситуацию в городе. Сказала про идею полковника Шокина. Кто уведет табун от пропасти?

Радаев – единственная кандидатура.

Начальник скупо улыбнулся:

– Погодите, а сам-то он согласен?

– Согласится, – обтекаемо, чтобы не врать, ответила Анна.

– Поддержим, если с аналогичным ходатайством выступит администрация области, – сказал начальник колонии. – Но прежде я бы вам советовал еще раз встретиться с Радаевым. Нельзя так с бухты-барахты. Присмотритесь к нему.

– Хорошо, – согласилась Анна, удивляясь тонкости тюремщиков.

На обратном пути в Поволжск Булыкин размышлял, зачем ей это нужно. Внезапно вспыхнувшая симпатия? Нет, похоже, идея пришла Ланцевой в голову до приезда в колонию. Она с этой идеей ехала. Но она же реальная баба. Неужели не понимает, что один в поле не воин? Может, действительно создает ситуацию, чтобы потом ее описать?

Как ни старался Никита, не мог придумать ни одного позитивного объяснения. Вздохнул: «Благородства не хватает».

Анна размышляла о том же самом. «Куда меня тащит? Зачем мне это нужно?» И отвечала самой себе: «Это можно сделать. Администрация колонии – за. Сапрыгина и Лещева уговорю. А если можно сделать доброе дело, почему не сделать? Нет, лучше сформулировать так: если можно сделать, я должна сделать! Но прежде, тут начальник колонии прав, прежде надо еще раз встретиться с Радаевым».

– Никита, ты сейчас наверняка думаешь, зачем ей это надо, так? – сказала Анна. – А ведь это надо не только мне, но и тебе. Настоящий убийца остался на свободе. Он же, наверное, и организатор налета. Разве тебе не интересно узнать, кто он? Гуляет себе и радуется жизни, а невиновный парень сидит.

– Радаев – активный участник налета, – возразил Булыкин.

– Но он не убийца. Он не убивал охранника. Просто не мог. Физически не мог. Я консультировалась с хирургами. Человек со сквозным ранением в грудь может найти в себе силы выстрелить, но не прицельно. То, что он мог попасть в голову охраннику, практически нереально. И ты это понимаешь. И с этим сомнением живешь. Ты же не уверен, что охранника убил именно Радаев. И уж тем более не уверен, что он куда-то девал двенадцать миллионов. Ты тоже считаешь, что был третий. Так давай найдем его, Никита.

Нуркенов снова предоставил для беседы свой кабинет, а сам вышел. Женщина опытная, Анна знала, что будет минута неловкости. Достала из сумки маленький термос с крепким кофе, пирожные «Мокко», хорошие сигареты. Невелика роскошь, но Павел, судя по выражению глаз, был доволен.

На этот раз Анна лучше подготовилась к разговору. Побеседовала с начальником отряда, в котором находился Радаев, другими сотрудниками. Короче, собрала недостающую информацию.

С первых дней пребывания в колонии Павел получил кличку Студент. Так обычно на зоне называют тех немногих, кто читает серьезные книги, занимается самообразованием.

Друзей у него нет, но есть «семья» – Алексей Барминов, полная противоположность. Что может их связывать? Оба из Поволжска. Оба возглавляли банды. Враждовавшие банды, если точнее. Но на зоне вдруг скентовались. Отчасти это понятно: надо с кем-то кушать. Неловко на зоне кушать одному. Хотя каждый мог бы найти для себя другую «семью». В колонии полно ребят из Поволжска.

Нарушения режима, которые раньше допускал Радаев, были незначительными: опоздал на развод, не снял шапку перед начальником, замечен в курилке после отбоя. Исключение – драка с тремя заключенными кавказской национальности. Драка произошла в санчасти. Из-за чего – стало известно оперативным путем, через свидетелей инцидента. Джигиты оскорбили молодую медсестру, за что Радаев обидел джигитов. Против троих устоял. Уже в штрафном изоляторе получил от противников пачку сигарет. Кавказцы признали, что были не правы.

– Его могли зарезать во время драки? – спросила Анна. – Ведь, насколько мне известно, у заключенных есть заточки.

– Легко, – коротко ответил Нуркенов. – Но это своеобразный парень. Если бы он не вступился за медсестру, он бы перестал себя уважать.

– Почему вы, будь ваша воля, освободили бы именно его?

– Потому что его наказание страшнее его преступления, – отвечал Нуркенов. – Вы понимаете, о чем я говорю? Первые три года срока сделали свое дело. Он стал совершенно нормальным человеком. Его надо было выпустить еще четыре года назад, а может, даже раньше. Но он сидит, и еще будет сидеть. Наказание уже не исправляет, а только калечит, и потому лишено всякого смысла.

«И это говорит тюремщик!» – в который раз удивилась Анна.

– Хозяин кабинета очень высокого мнения о тебе, – сказала она Павлу, наливая кофе.

– Редкий мент, – согласился Радаев.

– Он только недоволен, что ты ни разу не захотел поговорить с ним по душам.

Павел пожал плечами:

– Мне этот разговор ни к чему.

– Для тебя главное то, что ты сам о себе думаешь, так?

– Ну, почему? Не учитывать мнения окружающих тоже нельзя. Я вас прошу, не надо ничего придумывать. Я ничем не лучше других. На моей совести не только банк. Я очень сильно бил людей.

– Хочешь сказать, что после этого кто-то мог умереть?

– В групповой драке трудно понять, чей удар оказался смертельным, – нехотя отвечал Радаев. – Давайте о чем-нибудь другом, а? Вы, как я понимаю, хотите, чтобы я согласился? Зря. Освободить меня вам все равно не удастся. Но даже если освободите, я не оправдаю ваших надежд. То, что вы предлагаете, мне просто не интересно. Получится, что старались вы зря.

Рассуждал Радаев логично, наверное, все уже продумал. Возражать ему было трудно. Анна поникла, ее главная надежда рушилась. Она нервно закурила.

– Как ты, наверное, уже понял, у меня к этой проблеме личное отношение. Я очень боюсь за сына, Павел. Раньше Максим таскал у меня из кошелька десятки, сейчас перешел на сотенные. Что будет дальше, когда подрастет, предугадать нетрудно. Тут, по-моему, два варианта. Либо будет воровать, либо ему будут платить. Поместить Максима в безвоздушное пространство я не могу. Значит, выход только один – попытаться изменить среду. Не думаю, что это невозможно. Люди, которым не нравятся банды, должны объединиться. И тогда банды, как говорит Ваня Томилин, зашатаются. Кстати, Ваня – это третий вариант. Он не захотел платить и не захотел мотаться. Он прямо сказал, что будет сам по себе. И – устоял.

По лицу Радаева было видно, что он одобряет поведение Вани Томилина.

– Ладно, – согласилась Анна. – Нет – значит, нет. Ты мне просто интересен. Немногие тут меняются в лучшую сторону. Как тебе это удалось? Или это разговор по душам?