Виталий Еремин - Сукино болото Страница 23

Нуркенов знал, какие надежды возлагаются на Радаева и чем он рискует. Если работать на результат, то на этом можно голову сложить.

Спросил на прощанье, когда проводил до вахты:

– У тебя есть какие-нибудь соображения?

Павел покачал головой. В том-то и дело, что никакого плана действий у него не было. А если бы даже был, он бы не стал ничего говорить. Лучше делать, чем говорить, – это правило он усвоил давно.

Он гулял по областному центру, теряясь в избытке пространства. Удивлялся переменам: сколько новых иномарок, раньше ездили больше на подержанных. Сколько рекламных щитов, красивых фасадов домов! А какой воздух! Он устал от запахов неволи: пота, кислой капусты, нечистого дыхания окружающих.

Купил себе джинсы, рубашку, туфли. Волосы ему на всякий случай Нуркенов разрешил отрастить. (Сказал, совсем как парикмахерша Таня: «Обрастай».) Теперь он ничем не отличался от вольняшек. В салоне сотовой связи выбрал крутой мобильник. Только с этого момента почувствовал, что включается в жизнь.

Теперь не мешало бы отвести душу – хорошо поесть. Заказал в кафе лангет с картошкой фри. Пока блюдо готовили, выпил бутылку пива. С непривычки закружилась голова. Нет, первое время лучше вообще не пить. Мало ли какая может возникнуть ситуация. Он иногда слабо контролирует себя. Природное патологическое опьянение. Слабая печень плохо выводит яды из организма.

Полез в карман, пересчитал на всякий случай деньги. Глянул в прейскурант – глаза сошлись в пучок: 500 рублей! А ему еще торт покупать. Не идти же к Томилиным с пустыми руками.

А официантка, клюшка лет сорока, уже несет лангет.

– Нельзя заменить на котлету?

Клюшка мгновенно просекла, с кем имеет дело. Зазывно посмотрела в глаза.

– Можно заменить на сосиски, но не здесь. У меня сейчас перерыв.

Жила она за углом. Оставляла ночевать, другого такого голодного мужика у нее еще не было. Неожиданно расплакалась, положив голову ему на грудь.

– Ты чего? – удивился Павел, мыслями он был далеко, не здесь.

Клюшке хотелось сказать, что ей никогда еще не было так хорошо. Но что-то ее удерживало.

Радаев понял, что сейчас начнется лирика бальзаковского возраста, и заторопился на автобус.

Его родной Поволжск был в сорока минутах от областного центра. Здесь он, как ни странно, почувствовал себя совсем неуютно. Почему-то стало страшно встретить знакомых. Купил солнцезащитные очки, насадил на нос, замаскировался.

Но в какой-то момент стало не до смеха. Впереди мелькнула милицейская фуражка. Рядом другая. Менты шли прямо на него. И смотрели прямо на него. Е-мое, он вроде ничего не натворил.

Менты смотрели сквозь него на двух пацанов, которые шли за ним следом. (Это были Шуруп и Свищ.) Остановили их, спросили, чего зрачки расширены. Пацаны сказали, что у них линзы. Линзы у обоих? Менты, конечно, не поверили, ошмонали ребят. Ничего не нашли и отпустили, предупредив, что до комендантского часа осталось пятнадцать минут.

Пацаны остановились возле дискотеки, где грохотала музыка. Менты возле входа посматривали на часы. Музыка смолкла. Из клуба вывалила толпа возмущенных подростков. Этот долбаный комендантский час ломал им кайф. Они подошли к припаркованной неподалеку «Оке» и стали ее раскачивать. Они бы перевернули «окушку», но милицейский патруль был уже рядом. Пацаны бросились врассыпную.

Дверь открыла Даша, вся в черном. Если бы встретил на улице, не сразу бы узнал. Сколько ей было, когда он сел? Двенадцать. Семь лет – большой срок.

В квартире Томилиных пахло ладаном. На стене большой портрет Вани (вот кого совсем не узнать), рядом икона, горит лампадка. Похоже, траур здесь не кончится никогда.

Евдокия Тимофеевна не вышла из своей комнаты. После гибели сына ее хватил инсульт, парализовало правую часть тела. Станислав Викторович выглядел стариком.

Томилина не удивило, что Павел освободился раньше срока. Он вообще потерял всякий интерес к людям. Спросил, думая о чем-то своем:

– Ну, как ты? Выплываешь из мрака?

Даша разогрела борщ. Павел еще не проголодался, но на всякий случай сел за стол. Когда-то в другой раз придется.

Томилин стоял лицом к окну, смотрел во двор. Тихо проговорил:

– А как нам выплыть из мрака?

Помолчав, спросил:

– Где жить-то будешь?

Томилин знал, что отец Павла обменял квартиру на другой город и переписал на себя.

Павел ответил, что как-нибудь перебьется.

– Переночуй у нас.

Павел не успел ответить. В дверь позвонили. Даша открыла. Это был Олег Лещев. В руках два мотошлема. Вращает на пальцах брелок с ключами. Парень с форсом.

Павел почувствовал себя лишним.

Даша вышла с ним на лестничную площадку. Горе в глазах. Тонкий аромат волос. Красивые плечи, гордая шея.

– Может, все-таки останешься?

– Здесь гостиница рядом.

– А ты знаешь, какие там цены?

– Узнаю.

– Давай не терять друг друга из виду, – предложила Даша.

Они обменялись номерами телефонов и теперь просто стояли, смотрели друг на друга. Даше нужно было еще что-то сказать. Павел ждал.

– Ваня не верил, – сказала Даша. – И я не верила.

Они не верили, что Павел убил охранника банка.

– Ваня знал, на что шел, – добавила Даша.

Она хотела сказать, что брат всегда хотел стать смелым.

Десятилетний Ваня видел в семнадцатилетнем Павле только лучшие стороны. А Павел видел в Ване себя. В его годы он занимался сольфеджио и читал книжки.

– Я ничего не обещаю… – начал было Павел.

Даша поняла, что он хочет сказать.

– Не надо ничего делать! – тихо воскликнула она.

Они долго смотрели в глаза друг другу.

– Хорошо, – уступил Павел.

Но Даша понимала, что его обещание всего лишь успокоительный укол. Не из тех он, кто сидит на берегу и ждет, когда проплывет труп врага.

У подъезда рядом с мотоциклом Олега «ауди». Внутри бухает музыка. Лицо того, кто за рулем, Павел узнал с первого взгляда. Руслан Чесноков.

Главарь грифов поманил Павла пальцем.

Павел приостановился. Сказал насмешливо:

– Руслан, ты вроде не в инвалидке сидишь. Мог бы и выйти.

Чеснок снизошел: ленивым движением открыл дверцу, шагнул навстречу. Надменный взгляд. Во рту жвачка. Руки в карманах.

О Степке, старшем брате, ни слова. Неужели не интересно узнать, как он погиб? Значит, не интересно.

Пересмотреть Радаева Чесноку не удалось. Он сказал сквозь зубы:

– Сваливай из города. Тут как бы изжога кое у кого на тебя.

– Ты мне как бы угрожаешь? – спросил Павел.

Руслан перестал жевать резинку:

– Я как бы сказал.

– А я как бы услышал, – ответил Павел.

Руслан подумал и сказал:

– Это теперь наш город, понял? Повторяю для тупых: это теперь наш город.

Щелчок жвачкой, стук дверцей и – по газам. Ну, крутой вырос пацан.

Во дворе, где Павел когда-то жил, что-то происходило. Мужик припарковал свой старенький «жигуленок», к нему подвалили двое пацанов (Шуруп и Свищ) и что-то потребовали.

– Не надо обо мне беспокоиться, – резко ответил мужик.

– Не надо шуметь, – проговорил сквозь зубы Свищ.

Пацаны исчезли.

– Чего они хотели? – спросил Радаев.

– Плати, говорят, за охрану. Они тут присматривают, чтобы никто не угнал. Кому нужна моя колымага? Вымогатели хреновы! Не заплатишь – стекло могут побить. Или номера снимут. Но у меня нет такой статьи расходов – на стоянку! На бензин не хватает.

Мужик, конечно, прибеднялся. Деньги у него, бомбилы, были. Сам на эту мысль навел, когда стал рассказывать, как нападают пацаны на частных извозчиков с электрошокерами, отбирают выручку.

Павел дал мужику свой номер, чтобы позвонил, если вдруг с его машиной что стрясется.

– А ты кто? – спросил мужик.

– Робин Гуд, – пошутил Радаев.

Он глянул на окна квартиры, где когда-то жил. Там висели совсем другие шторы, горели другие светильники. И жили там теперь другие люди.

Даша была права. У него не хватило денег даже на место в четырехкоечном номере. Администратор с глазами психолога-аналитика вошла в положение. Предложила раскладушку в подсобке кастелянш.

Радаев думал, что уснет, как только коснется головой подушки. Но что-то не спалось. Мешали запахи. Белье пахло не прожаркой, как на зоне, а дезодорантом. Как же долго был он там, где все пахнет иначе. Сколько хорошей еды не съедено, сколько женщин не полюблено. Всю жизнь теперь он будет догонять своих сверстников. И едва ли когда догонит.

А Дашка-то какая стала! Трудно ей, наверное. Наглые взгляды, непристойные предложения. Чеснок не случайно отирается возле подъезда. Надо Дашке помочь. Только как? Если действовать уличными методами, можно снова загреметь.

Кажется, кончилась для него спокойная жизнь: подъем, развод, отбой…

Да, кончилась. Он это чувствовал.

Среди ночи позвонил владелец старых «Жигулей».

– Эй, робингуд. Полыхает моя таратайка.