Татьяна Полякова - Сестрички не промах Страница 30

Часов у меня не было, но, судя по шуму, который доносился со стороны города, народ уже проснулся и сейчас никак не меньше семи часов утра. Я уже немного нервничала и, хотя считала себя леди, позволила опустить несколько выражений, глядя на пустырь. Теперь он был прекрасно виден.

— Нет, это даже странно, — проворчала я и тут наконец заметила джип, мчащийся на всех парах в сторону реки. Поднимая облако пыли, он несся по проселочной дороге, миновал мост и через минуту уже тормозил рядом со мной. Из джипа выпал Сашка, вышел Максим и выбрался Коля, по обыкновению задумчиво разглядывающий что-то в районе своего пупка. Последней показалась Мышильда.

— Я ж вам говорила, — ядовито заметила сестрица. — Никуда она бежать не собиралась. Отдыхает человек на природе…

— Нет, собиралась, — нахмурилась я и неодобрительно посмотрела на Сашку. — Но потом передумала.

Нос возлюбленного, резко увеличившись в размерах, походил на картофелину, зато глаза резко уменьшились. Не скажешь, что Клей стал симпатичнее. Он кинулся к кейсу, лежащему рядом со мной, торопливо открыл его и охнул. Конечно, кейс был пуст.

— Где деньги? — спросил Сашка сурово, в ответ я ткнула пальцем в костер. Он посмотрел на мой палец, перевел взгляд на тлеющие сучья и повторил вопрос. — Где?

— Здесь, — удивилась я. В этот момент глазастый Максим извлек из костра клочок банкноты, сильно обгоревшей, но те, кому было любопытно, могли узнать, что достоинство банкноты — сто долларов.

— Это что ж такое? — начал Максим, выпрямляясь.

— Ничего, — ответила я. — Утро холодное, мне необходимо было согреться, а костер не хотел разгораться… Я подумала, что здоровье дороже, и взяла одну пачку, а костер не разгорался, и ты все не шел, — заявила я любимому.

— Куда? — опешил Сашка. Он и так сообразительностью не отличался, а после перенесенного искусственного дыхания и вовсе тормозил.

— Как куда? — обиделась я. — Сюда, естественно. Скажи на милость, за каким чертом я сижу тут битых два часа прямо напротив твоего дома?

— А-а-а, — сказал он и даже кивнул, но понял или нет, догадаться было трудно.

— Не надо тебе было меня обманывать, — сказала я.

— Я не обманывал, — мотнул головой возлюбленный. — А ты двинула меня по носу и стянула деньги.

— По носу я, конечно, зря, но уж очень мне обидно стало, что ты так со мной поступил. Я ведь к тебе со всей душой, думала, у нас все по-честному, а ты…

— Чего я? — растерялся Сашка.

— А ты украл у нас мумию, получил за нее деньги и промолчал. Что я должна была думать о тебе после этого? Знаешь?

— Нет, — опять мотнул он головой.

— Я подумала, что ты обманщик. Если бы ты ко мне относился всерьез, то сказал бы: «Елизавета, я взял у тебя мумию, потому что она мне очень нужна. За нее я получу деньги и тогда куплю тебе что-нибудь: колечко, к примеру, или сережки». — Я вытерла глаза, глубоко вздохнула и добавила с обидой:

— А я б ответила: «Ничего мне не надо, Саша, возьми ее просто так, потому что все мое — твое, и говорить тут нечего». Вот как оно: по-честному.

— Хорошо сказала, — оторвавшись на миг от самосозерцания, прошептал Колька и затих, а Сашка хмурился и наблюдал, как от горьких вздохов моя грудь ходуном ходит под тонкой футболкой.

— Где деньги, придурочная? — рявкнул Максим, наклоняясь ко мне.

— Вы что, без понятия совсем, — всполошилась сестрица, просунув свою востренькую головку между мной и Максом. — Они же вам русским языком объяснили: жгли костер. Холодно, а они не одемшись. Вы на комплекцию ихнюю не смотрите, дама они хоть и крупная, но зябкая. Вон пупырья-то пошли по всей коже, видите?

— Ты сожгла баксы? — прибалдел Сашка, а я в ответ кивнула.

— Я хотела только пару штук… чтоб разгорелось. А горело плохо. А я сидела тут как дура и тебя ждала. А ты болтался неизвестно где. Если честно, я малость понервничала, ну и… сама не заметила как… — Я вновь слезу смахнула и добавила:

— Может, и к лучшему, Саша. Нет денег, стало быть, и обид промеж нас никаких…

Сашка дважды моргнул и вроде решил в костер завалиться, я вовремя его подхватила и к груди прижала. Мышильда вытерла нос ладонью и слезливо прошептала:

— Точно голуби…

Максим взглянул на всех по очереди и рявкнул:

— Кончай дурака валять. Где деньги?

— Он что, ненормальный, — удивилась я, — или не слышит? Я же сказала.

— Она сказала, — кивнула Мышильда, подтверждая, что так оно и было. Максим ухватил Сашку за плечо и попробовал его встряхнуть.

— Ты кому веришь? Эта чокнутая тебе заливает, а…

— Я никогда не вру, — с достоинством ответила я.

— Она никогда не врет, — вздохнул Сашка.

— Что, всерьез баксы сожгла? — вытаращил глаза Максим.

— А много ли их было? — нахмурилась я. Тут Колька опять очнулся и сказал:

— Она зябкая.

— Мама моя… — развел руками Макс и на Сашку накинулся:

— Ты, придурок, долго будешь глазеть на ее… — В этом месте он притормозил, может, оттого, что глаза открыл пошире и увидел то, о чем хотел сказать. Я имею в виду, по-настоящему увидел. Нахмурился еще больше, пошел пятнами, и по всему выходило, что очень злится. — Последний раз спрашиваю, где деньги? — рявкнул он. Тут и Сашка разозлился.

— Ты чего орешь? Разорался… командир… Много вас, командиров. Тебе сто раз сказали: сожгла она деньги. И тебя это не касается. Деньги мои. Сожгла и сожгла. Ей холодно было…

В этом месте влез Колька и всех добил:

— Было холодно, и она жгла баксы, чтоб согреться… Это я вам скажу… по-королевски.

— Белая горячка, — раздвинув рот до ушей, возвестил Максим.

Пока все были так заняты, Мышильда посредством кивков и тайных знаков смогла сообразить, какого черта я тут сидела, а так как еще по дороге сюда углядела в джипе канистру с бензином, то смогла плеснуть в «Фольксваген» малую толику горючего, что и позволило нам через несколько минут отправиться домой. Мы с Сашкой и Мышильдой добирались на моей машине, а Коля, впавший в транс, и Макс — на джипе. Причем последний, выбрав момент, прошептал мне перед отправкой:

— Ни единому твоему слову я не верю…

— Это потому, что возле моего бюста не ты, а Сашка отдыхает… — в ответ прошипела я. Макс выпучил глаза, потом моргнул и в заключение показал мне кулак, что было совершенно не по-джентльменски и выглядело даже глупо.

Через десять минут мы тормозили у крыльца нашего дома. Я вышла, и Сашка тоже, потом я немного потомилась и сказала со вздохом:

— Может, я далеко зашла… Может, не стоило так… очень мне обидно было.

— Да брось ты, — вздохнул возлюбленный. — Если еще чего решишь запалить, только скажи…

Я поцеловала его и стыдливо скрылась за дверью. Мышильда, приговаривая: «Ох, молодость, молодость…», вошла следом.

В кухне за столом сидели Евгений Борисович и Михаил Степанович. Они выглядели какими-то пришибленными. Иннокентий Павлович тоже был здесь, но не сидел, а бегал вокруг стола, забыв про свою коленную чашечку.

— Елизавета, — грозно вопросил он, когда я вошла и вежливо поздоровалась со всеми, — что происходит? Где ты была и что за странные отношения у тебя с этим типом из соседнего дома?

— С Сашкой? — уточнила я.

— Понятия не имею, как его зовут.

— Хорошо, я вас познакомлю. — Спорить мне в то утро не хотелось, и я проявила добрую волю.

— Не понимаю, зачем нам знакомиться.

— А Елизавета Петровна за соседа замуж собираются, — ядовито сообщила сестрица. Иннокентия Павловича она всегда недолюбливала, а за ночь, конечно, устала, опять же «перживания» и все такое, в общем, надо было сказать кому-то гадость, чтоб восстановить дыхание, вот она и сказала. Иннокентий Павлович побледнел, потом позеленел, потом схватился за сердце.

— Не понимаю… я не понимаю… В тот момент, когда я лежу, буквально прикованный к постели, ты заводишь роман с каким-то типом…

Михаил Степанович, от которого я уже выходила замуж, вдруг обрадовался и ехидно изрек, обращаясь к Иннокентию:

— Не все коту масленица…

А Евгений моргнул и спросил:

— Будем свадьбу играть?

После чего Иннокентий Павлович медленно осел на диван, все еще держась за сердце, и, резко сменив тему, заговорил о самоубийстве.

— Да бросьте вы, Иннокентий Павлович, где двое, там и трое, привыкнете, — пристыдила Мышильда, но убедить его не смогла. Кончилось тем, что он решил немедленно уехать и с этой целью даже выскочил из дома, потом забежал вновь, а я, понаблюдав за ним, с радостью убедилась, что с опорно-двигательным аппаратом у него нет никаких проблем.

Иннокентий Павлович, еще немного покричав и побегав, побрел в дом напротив, к бывшей своей хозяйке, которой, кстати сказать, давал задаток, а мы с Мышильдой отправились спать. Убедившись, что нас никто не слышит, сестрица спросила:

— Лизка, неужто вправду баксы сожгла?

— Сожгла, — кивнула я. — Три сотни.

Мышильда охнула: