Алла Полянская - Одна минута и вся жизнь Страница 30

— Выходи.

Дана открывает дверцу на ощупь. В машине работала печка, а на улице зябко и сыро. Она ступает на дорогу, машина уезжает. Дана срывает с головы мешок, снова сильно чешутся щеки. Она оглядывается вокруг. Ее довезли до дома.

«Очень мило подбросить меня сюда. Черт, как холодно! И это как намек: мы, типа, найдем тебя, если нам понадобится».

Дана входит в квартиру. Здесь тепло, и она почти оживает. Потом идет в ванную, звонок пробивается сквозь плеск воды. Дана не желает никого слышать, она устала и хочет спать, но берет трубку.

— Это я. Тебя отпустили? Просто отпустили?

— Похоже, это была чья-то глупая шутка. — Дана рассчитывает каждое слово. — А ты откуда знаешь?

— Неважно. — Костя напряжен. Она это слышит. — Можно мне подняться к тебе?

— Зачем? Я в ванной, устала и хочу спать.

— Ты не понимаешь. Нам надо поговорить, немедленно!

— Давай завтра. Ну, правда, это уже немного слишком. Я неважно себя чувствую.

— Что они сделали с тобой?

— Ничего. Просто у меня месячные.

На другом конце наступает молчание. Дана злорадствует. Большинство мужчин именно так и реагируют на подобные заявления. Совковый тормоз.

— Тебе придется меня впустить.

— Я жду тебя завтра. Спокойной ночи.

Дана выходит из ванной, а телефон оставляет на полочке. Пусть позвенит. Ей хочется одного: просто лечь и уснуть. В замке поворачивается ключ. Дана скользит по коридору, сжимая в руке пистолет.

Он входит в прихожую, и Дана с силой бьет вошедшего по голове, тот кулем валится на пол. Свет падает на его лицо. Это Константин. Дана чертыхается и втаскивает его в комнату. Она с удовольствием поливает его ледяной водой, серые глаза начинают смотреть осмысленно.

— Чем ты меня?

Дана пожимает плечами. Какая разница?

— Откуда у тебя ключи? Что все это значит? — спрашивает она.

— Я не могу тебе сказать. Но ты сама не понимаешь, среди какого дерьма оказалась. Послушай, все так совпало: ты, я и одна очень неприглядная история… Вернее, не одна. Тебя пытались использовать, чтобы нажать на меня. До сих пор я не имел слабостей такого рода.

— Я спрашиваю: где ты взял ключи?

— И это я не могу сказать. Тебе нужно переехать отсюда. И еще…

— В этом есть смысл? Оставь меня в покое. Меня едва не пристрелили один раз, сегодня из-за тебя похитили. Что дальше?

Константин не умеет сопротивляться этой женщине. Интуитивно он чувствует, что она замешана в деле намного глубже, чем он думает, но в чем это заключается, он не знает.

— Я не выдам тебя. — Константин садится, голова у него гудит. — Здорово приложила. Значит, насилие для тебя — вещь обычная. Думаю, мы многое пропустили, собирая тогда на тебя досье. Собственно, что ты собираешься делать?

— Лечь спать.

— Я серьезно.

— Я тоже. Я сейчас собираюсь уснуть. Уходи.

— Я не могу. Послушай, его охрана поручена мне. И Градского охраняют как следует. Ты знаешь, какая у него власть? Ты даже представить себе не можешь. И он — не марионетка, у него достаточно денег на собственную игру.

— Тогда почему он еще не президент?

— Зря иронизируешь. Ему это пока не нужно, а там кто знает?.. Ты не сможешь достать его.

— Хорошо. Я приняла это к сведению. А теперь я собираюсь лечь спать, так что будь добр, проваливай. Иди, охраняй этого убийцу.

— Ты не все знаешь.

— Я знаю одно: мою дочь и мою свекровь убил этот ублюдок. Просто потому, что был пьян.

— Но он заплатил тебе!

— Заплатил. За то, чтобы не поднимала шума. Но никаких денег не хватит, чтобы выкупить у меня его поганую жизнь. И если бы у него было две жизни, я бы дважды его убила. Но у него только одна, и умирать он будет с полным осознанием: за что. Иди, доноси. Мне плевать. Я достану его, так или иначе.

— Ты сумасшедшая.

— Мне это уже говорили.

14

— Славик, нам надо ее найти. Ее нет уже два месяца, где она?

— Катя, ты иногда бываешь невыносимой.

— Да? — Екатерина Сидоровна потеряла контроль над собой. — Как можно быть таким толстокожим? Мало нам горя? Еще и эта негодяйка добавляет! Как она могла так поступить! Эгоистка, вы оба эгоисты!

— Ты сама себя слышишь? Катя, девочка выросла. И нам придется смириться с тем, что она — не самая счастливая женщина. Как ты можешь говорить о своих переживаниях? Ведь Дане в сто раз хуже, чем нам!

— Мы бы помогли ей, мы бы вместе пережили беду!

— А если она так не может? Катя, она совсем не такая, как мы.

— Строит из себя леди!

— Прекрати. Иногда ты бываешь несносна.

— Но ты можешь что-то предпринять, чтобы найти ее?

— Нет. Послушай, она поступила так, как посчитала нужным. Это ее право. Она звонит, значит, жива. И она вернется, когда сочтет нужным вернуться. А мы можем помочь ей только тем, что присмотрим за Лекой. Все, точка.

Но мать не может успокоиться. Она не в состоянии больше выносить ожидание и тревогу, снедающую ее. И раздражение ищет выход. Противная девчонка! Как она могла так с ними поступить — уехать неизвестно куда и… Она вдруг осознает, что происходит — а именно, что сама старается контролировать жизнь дочери. Влезть в каждую щель ее жизни, не пытаясь понять.

«Покойная сваха пыталась это сделать, как только Дана и Стасик поженились».

Воспоминание о Стасе и Лидии Петровне наполняет грустью ее мысли. Ведь было когда-то хорошо, и куда все подевалось? Почему все несчастья сыплются на их девочку? За какие грехи?

— Виталик куда-то уехал, скоро месяц как его нет. — Екатерина Сидоровна не может оставаться одна со своими мыслями. — Славик, он тебе не сказал, куда едет?

— Сказал, что по делам.

— И Танюше так сказал. Ну, какие у них могут быть дела?

— Катя, перестань. Возьми себя в руки. Дети выросли. Они хорошие люди, ты же сама это знаешь.

— Знаю, но…

Звонок прерывает их диалог. Горничная идет открывать. На пороге стоят двое в штатском. Именно эти слова приходят на ум — в штатском. Потому что погоны просвечивают сквозь одежду, явно непривычную.

— Господин Соловьев?

— Да. Что случилось?

— Вот наши удостоверения. Я — следователь прокуратуры Беляев. Это мой коллега из Санкт-Петербурга. Дана Ярош приходится вам дочерью?

— Да.

— А вы не можете сказать, где она сейчас?

— А что, собственно, происходит? — Екатерина Сидоровна не выдерживает. — Какое вам дело до нашей Даночки?

— Это просто формальности. Так где ваша дочь? С ней можно связаться?

— Она путешествует. — Вячеслав Петрович холодно смотрит на визитеров. — Вы знаете, какое несчастье у нас произошло. Дане надо прийти в себя, поэтому она путешествует. Где именно — мы не знаем.

— Но она вам звонит?

— Нет.

— И вы не беспокоитесь о ней?

— Что вам нужно?

— Почти ничего. Просто, когда ваша дочь вернется, пусть она свяжется с нами.

Они уходят. Екатерина Сидоровна, как-то сразу успокоившись, уходит к Леке. Это, наверное, насчет аварии, еще расследуют. Она чувствует себя усталой, но беспокойство проходит.

Вячеслав Петрович, напротив, очень встревожился. Происходит что-то опасное. Дана во что-то впуталась. И ее нужно как-то предупредить. Но как? Вячеслав Петрович набирает номер Вадика Цыбина.

В комнате на втором этаже гаснет ночник, маленький белоголовый мальчик тихонько плачет под одеяльцем. Он так соскучился по маме, а ее все нет и нет. Только бы бабушка не услышала его плач. Потому что от ее утешений только хуже.

Зима упала на город внезапно. Еще вчера серо-коричневые улицы тоскливо мерзли под осенним ветром, а сегодня мокрый снег противно лезет в лицо, как назойливая собака. Дана всегда ненавидела зиму. А после того как погиб Стас, зима для нее стала чем-то вроде кровного врага.

Зимние вечера невыносимы. Дана знает, что сегодня сделает, но на часах только шесть, а за окном уже темень. Перспектива прогулки по зимним улицам выводит ее из равновесия.

— Хоть бы снег перестал идти.

Как по заказу, снег прекращается. Дана одевается. Сегодня она встретится с Антоном — тем самым неблагонадежным сыном столь достойного родителя. Этот парень вызывает у Даны сильнейшую головную боль и странное чувство жалости, но делать нечего. План уже составлен.

Дана едет в Павловск. Здесь, в клубе «Лас-Вегас», месяц назад она познакомилась с Антоном Градским. Они столкнулись в дверях, как и было задумано.

— Ну, ты, осторожно!

Красивые синие глаза Антона смотрят булавочными головками зрачков. Парень под завязку нанюхался кокаина.

— Сам смотри, куда идешь, чего зенки пялишь?

Антон наконец сфокусировал на ней взгляд. Коротко стриженные каштановые волосы, довольно высокая, худая, а глаза хищной кошки.

— Чисто случайно.

Он хочет сказать, что глаза дикой кошки чисто случайно попали на это лицо. Нет, ее нельзя назвать совершенством, но на нее хочется смотреть еще и еще. В этой дикой кошке что-то есть. Что-то такое, чего не было ни в одной из женщин, которых он до нее знал. А это немало.