Владимир Константинов - Жестокие игры Страница 30

— Нэльзя! Нэ могу! — упрямо проговорил он. — А то малэнко стрелал буду. Да?

Я понял, что этого «маленько» мне будет больше чем достаточно и отступил. Этот дитя гор получил от своего хозяина «Дракулы» твердые инструкции и не остановится ни перед чем, чтобы их выполнить.

— Козел ты, а не Малыш! — здорово я обиделся. — Ради вас, козлов, рискуешь жизнью, а в ответ получаешь черную неблагодарность. Пошли бы вы все с вашим «паханом» к такой матери!

Пришлось удовлетвориться малым — наблюдать свою возлюбленную в окне. Картина была более чем впечатляющей. Но теперь мне этого было уже мало. Душа жаждала общения с моей ненаглядной. Светочка, любовь моя, вырву ли я тебя когда и лап кровожадного тирана! Унылый и печальный я вернулся домой.

А вечером ко мне пришли Рощин и Максим Задорожный и мы уничтожили все запасы сухого вина во имя торжества справедливости. Запасов хватило настолько, что я, вдруг, вспомнил нанесенную мне днем обиду и все порыввался пойти и набить морду тому стражу, а Рощин с Задорожным меня удерживали. А потом ничего не помню. Не помню, как ушли парни, не помню даже, как уснул. Помнил лишь, что была пятница. Поэтому, когда открыл глаза и увидел заглядывающее в окно нахалное солнце, то понял, что наступила уже суббота и мне предстояло выйти на связь с «Центром». Об этом мы дотолковались с Татиевым перед его отъездом.

Через полчаса я уже ехал в знакомых «Жигулях» в знакомый Владикавказ.

Анзор Мурадиев долго тискал меня, цокал языком и, будто продавал орловского рысака, приговаривал:

— Какой молодец, да! Какой красивый! Какой кунак! Какой джигит, да!

Такое впечатление, что он взял на себя повышенные обязательства — задушить меня в своих объятиях.

— Свободу агенту ФСБ! — заорал я благим матом. — Агенты тоже люди!

— Зачем кричишь?! — озадаченно спросил Анзор, выпуская меня на волю. — Тебя режут, да? — Он с большим трудом понимал шутки, а от подобных импровизаций становился вообще в тупик. Как может большой мужик, кричать как худой баба, да?! Не понимал он этого, хоть тресни. За неимением времени я не стал его убеждать, что есть в жизни такие люди, готовые из всего, даже из самых невероятных ситуаций делать хохму. Поэтому ответил весьма лаконично:

— Я больше не буду.

Азор как-то странно на меня посмотрел, спросил осторожно:

— Ты, Дима, в порядке, да?

Случай схохмить сам припрыгал в руки и я не мог, не имел права его упустить.

— Я-то в порядке, — заверил я его и, наращивая накал голоса, принялся «возмущаться»: — А вот вы, Анзор Мурадович, явно не того. Сколько раз вам можно говорить, что лошадь к стойлу надо привязывать двойным узлом, понимаете ли! Опять ваша Глория отвязалась. Ее видели аж у Трубопрокатного жующую «Сникерсы».

У Анзора натурально полезли глаза на лоб. Лицо стало потерянным, беспомощным и жалким. Сомнения в моей психической полноценности у него теперь окончательно отпали.

— Какой лошадь?! Какой Глорий?! — жалко пролепетал он, косясь на дверь. Очевидно боялся, как бы я не отрезал ему путь к отступлению. Он явно растерался и не знал, что предпринять. Опыта общения с психами у него не было никакого. В милиции их обычно направляют либо в суд, либо к прокурору.

— Вот только этого не надо мне тут! — погрозил я ему пальцем. — Оправдываться не надо! Вы, Азор Мурадович, не любите животных — этих братьев наших меньших.

— Я очень люблю живытный! — заверил меня Мурадиев и даже молитвенно сложил на груди руки.

— Не надо врать! — присек я его попытки уйти от ответственности. — Помните, как прошлый раз вы спустили в унитаз морскую свинку?! Помните?!

— Нет, не помню! — Азора уже качало от перенапряжения.

— Так я вам напомню. Бедное животное целую неделю плавало по городскому коллектору и пугала душераздирающими криками горожан. Садист вы после этого, Анзор Мурадович! Вот кто вы такой! А что если Глория объестся «Сникерсов»? Кто за это будет отвечать? Кто, я вас спрашиваю?!

Наконец, его осенило, как надо себя со мной вести. Лицо разом сделалось умильно-благостным, заулыбалось фальшивой приторной улыбкой. Он подошел ко мне, обнял за плечи, елейным голосом пропел:

— Ви не волнуйся, Дима! Все будет карашо, да. Садись, посмотри картинки, да. — Он достал из ящика стола какой-то порнографический журнал и выложил передо мной. — А Глорий мы сейчас поймаем и вернем на место. Я сейчас позвоню и распоряжусь. Ты подожди токо. — И он бочком стал пятиться к двери.

Пора было заканчивать спектакль одного актера. Зритель от него явно устал. Однако, предвидя, что сейчас может произойти, я придал голосу покаянный вид, а на лице нарисовал крайнюю степень смущения.

— Никуда звонить не надо, Анзор. Пошутил я. Извини!

Он застыл в какой-то нелепой позе с раскрытыми, будто клешни рака, руками и на полусогнутых. А такого дурацкого выражения лица у него не было, уверен, со дня рождения. Он смотрел на меня, как очковая змея, и лишь шипел, не в состоянии говорить. Помятуя, что лучшая защита — нападение, я «возмутился»:

— Ну что ты на меня шипишь?! Уж и пошутить нельзя! Какие мы все, блин, нервные!

Анзор наконец пришел в движение.

— Так ты это шутил, да? — спросил, приближаясь ко мне с угрожающим видом.

— Шутил да! А кто меня принял за придурка?! — спросил возмущенно, все ещё надеясь, что дело не дойдет до «крайних мер».

Он схватил меня за грудки, легко оторвал от стула и потащил к окну. Угрожающе зарычал:

— Ты у меня щас будешь шутил с третьего этажа!

— Люди-и-и! — заорал я. — Я любил вас! Спасите! Не дайте свершиться беззаконию! За что же Ванечку Морозова! Геноцид к позорному столбу!

Наконец, Анзор отпустил меня, плюхнулся на стул, мрачно, с сожалением сказал:

— Дурак ты, Димка! Такой встреча испортил! — Но этого ему показалось недостаточным и после некоторого раздумья, он дополнил: — Козел!

Я обнял его сзади за плечи, наклонился и очень задушевным голосом проговорил:

— Прости меня, Анзор! Прости Христа ради! Таким уж я уродом уродился. Поэтому все претензии моей маме. Хочешь я тебе дам её адрес? А что, напишешь письмо. Она будет рада.

— Э-э! — укоризненно сказал он. — Зачем маму трогал, да? Когда сам болной.

— Что верно, то верно, — согласился я. — А какой с больного спрос?

В конце-концов мир был восстановлен.

— Поехали ко мне, — сказал Анзор, втавая.

— Нет, сначала дело, а потом все остальное.

— Там будет дело. Здесь не будет. Я сегодня барашка зарезал, да.

— Ну вот видишь, — укоризненно покачал я головой. — А кто мне давеча клался, что любит животных?

— Но есть маленько тоже надо, — серьезно ответил Анзор.

Нет, с чувством юмора у него явная напряженка. Определенно. И с этим уже ничего не поделаешь.

Прием прошел в делой и дружественной обстановке и затянулся до позднего вечера. В конце его Анзор вновь тискал меня в своих объятиях и восхищенно говорил:

— Какой молодец! Какой кунак! Какой джигит, да!

Азор рассказал, что ими установлены каналы сбыта героина. Уходит он по железной дороге, как правило, в трехтонных контейнерах, загруженных всякой всячиной. Пока выявлены десять городов, куда идут наркотики. Среди них был и Новосибирск. Я даже не мог предположить, что мне самому придется участвовать в аресте этого контейнера и задержании его получателей. Отчет Анзора я приобщил к своему, вложил в конверт и поросил срочно отправить спецпочтой Иванову. Результаты моей здесь работы были, как говорится, налицо.

А утром ко мне прибежал мой связной Тимур, запыхавшийся, возбужденный.

— Вас сам Татиев вызывает! — сообщил.

То, что Татиев не встретил меня на крыльце, было дурным предзнаменованием. Когда я вошел к нему в кабинет, то он сидел за столом строгий и чопорный, будто на приеме в Бекингемском дворце. И я окончательно понял, что случилось что-то из ряда вон и надо готовиться к самому худшему. Он холодно взглянул на меня и вместо приветствия, спросил:

— Кто вы, Павел Иванович?

И тем самым развеял все мои сомнения. Они установили, что ни такого отдела, ни такого генерала, о которых я говорил, в ФСБ не существует, как нет там и сотрудника Кольцова Павла Ивановича. Я предвидел, что это рано или поздно случится и на этот случай у меня уже был заготовлен ответ. Да, я не имею чести принадлежать к Федеральной службе безопасности, так как принадлежу к Главному разведовательному управлению. С моим умением пудрить мозги почтенной публике, я бы мог рассчитывать на определенные успехи. А это бы повлекло новую проверку, а там... Но сейчас я решил говорить правду. Почему? А кто меня знает — почему? Решил — и все тут. Интуитивно чувствовал, что только правда может мне сейчас помочь.

— В каком смысле, Руслан Мансурович?

— В самом прямом. Кто вы такой?

— Ах, вы об этом? — сказал я равнодушно. Неспешно подошел к столу, сел, достал сигареты, закурил, выпустил к потолку струю дыма и беспечно улыбнулся. — Если быть между нами, мальчиками, до конца честным и предельно откровенным, то я никакой не Кольцов, и вовсе не Павел Владимирович, и уж тем более не подполковник ФСБ.