Владимир Смирнов - Граф в законе. Изгой. Предсказание Страница 32

— Побеспокою вас, Сергей Андреевич? — произнесла робко, не надеясь на согласие.

— Конечно, Глафира Николаевна. Рад вас видеть… — Ее приход был настолько неожиданным, что Сергей растерялся, с неловкой галантностью подхватил ее под руку, ввел в комнату, бережно, словно немощную, усадил на диван. — Чаю хотите?

— Я на минуточку… — Лицо ее признательно осветилось, спала обычная угрюмость. — Чай пила, благодарствую… Николай Николаевич звонил из Ханоя…

— Как, разве Николай Николаевич в Ханое?

— Да, два дня как улетел… Привет вам просил передать… За этим и зашла я…

— Хорошо, что зашли… — Сергей не знал, о чем говорить, стоял перед ней, нервно сжимая переплетенные пальцы рук. Она выручила его, сказала тихо-тихо:

— Николай Николаевич беспокоится, пойман ли тот, кто лишил жизни Стельмаха и его родных…

Сергей присел против нее к столу.

— Ищем. Нелегким оказалось дело… — Он помолчал и спросил без надежды, ради продолжения разговора:

— Может, у вас есть догадки? Вы всех знаете…

— Что вы, что вы! — всплеснула руками Глафира Николаевна. — Они ученые, я в разговоры их не входила… Не моего ума дело… — Она по-старушечьи тщательно разгладила ладонью невидимую помятость на платье, заговорила смелее: — Иван Никитич, Бог ему судья, уж больно драчлив был. Все ему не нравилось, все было не по евонному… Мне Коленька говорил, что на всех он сердитые статьи в журналах писал… Никого не жаловал… А как у нас соберутся, то он, царство ему небесное, то к Захар Федотовичу цепляется, то к Степану Гавриловичу… А Даниила Петровича такими словами обкладывал, точно он не ректор, а мальчишка какой… Про него-то, как Коленька сказывал, Иван Никитич уж больно обидную статью написал… Чуть ли не снять хотел ректора с работы… Вот так… Да не дали, говорят, ему напечатать…

Припомнился Сергею заваленный бумагами письменный стол в квартире Стельмаха, и он решил для себя: с этого и начну…

Глафира Николаевна неторопливо осмотрела комнату.

— Хорошо тут у вас…

Как показалось Сергею, ее взгляд чуть задержался на конверте. Мелькнула абсурдная мысль: не она ли принесла письмо? Но он тут же отбросил ее. Глупость. Зачем ей это надо?.. И опять: а если Климов убил Стельмаха и улетел?.. Климов?.. Домыслы все, пустые домыслы…

— А про сундучок Колин ничего не узнали?

Сергей огорченно покачал головой.

— Вы уж постарайтесь. Николай Николаевич очень переживает… Память все-таки…

— А что было в сундучке, Глафира Николаевна?

— Бумаги Колины… Научные работы его… Да еще шесть тысяч с чем-то денег…

— Даже помните сколько?

— Так я ж как экономка в доме… Все должна знать… Зарплату Коля мне всю отдает… Я часть на хозяйство расходую, часть на его сберкнижку кладу… В прошлом месяце он положил в сундучок семь тысяч рублей — премия какая-то была. Ну и брал оттуда для себя, сколько надо было… Последний раз, когда я убиралась, заглянула в сундучок — деньги на месте были… Да Бог с ними, с деньгами этими… Вот сундучок да бумаги Колины жалко…

Проводив Глафиру Николаевну, Сергей позвонил Потапычу.

— Мне надо посмотреть, что хранил в ящиках письменного стола Стельмах. Устроишь?

— Обижаешь вопросом, Сережа. Сейчас лейтенант Ковалев заедет за тобой, вы распечатаете дверь и сиди, пожалуйста, за тем столом, сколько тебе захочется… Только учти, мы там все прошуровали…

Старый, приземистый дом Стельмахов, казалось, еще больше осел, врос в землю — нежилой, забытый всеми. Серые, выцветшие занавески на окнах усиливали его траурное бытие.

Седоусый, по-крестьянски неспешный в движениях лейтенант Ковалев отпер дверь веранды и, пропустив вперед Сергея, сказал вопросительно:

— Мне приказано вернуться… Когда кончите осмотр, позвоните майору Потапову. Я приеду за вами… Только прошу вас, запритесь изнутри… На всякий случай…

Сергей кивнул понимающе.

Он запер дверь, прошелся по веранде, внимательно оглядел стены, кровать, этажерку с книгами, взял с подоконника оригинальную зажигалку в форме головы Мефистофеля («Кажется, хозяин не курил?»).

В квартире уже все было прибрано. Никаких следов прежнего беспорядка, лишь между половыми досками узкого коридора еще темнели полосы крови.

Присев за письменный стол Стельмаха, он начал неторопливо вытаскивать и складывать справа, поверх бумажных завалов, все, что находилось в ящиках стола. Оказалось, что в нижнем лежали двумя рядами красные картонные папки, в среднем — только синие, а в верхнем были небрежно набросаны скрепленные стопки исписанных листков, журналы, газеты.

Когда ящики опустели, Сергей закурил, оглядел выросшую с метр гору бумаг, книг, журналов и со вздохом принялся за работу.

Минут через десять его отвлек резкий металлический скрежет. Он прислушался, встал, сделал три осторожных шага к коридору… Кто-то пытался открыть входную дверь. Сквозь мутное оконное стекло веранды была видна только согнутая в локте рука… Ковалев?.. Нет, он ждет звонка… Да и зачем ему взламывать дверь?..

Сергей прижался к стене за многоярусным стеллажом, решив отсюда, из глубины квартиры, последить за действиями наглого гостя.

Но произошло неожиданное. Замок наконец поддался. Из чуть приоткрывшейся двери слепо выплыла рука в черной перчатке, покачалась из стороны в сторону, как озлобленная кобра, сгребла с подоконника зажигалку — голову Мефистофеля — и быстро исчезла. Тут же захлопнулась дверь.

Сергей побежал к веранде и остановился у самой двери… Где ключ?.. Кажется, там, на письменном столе. Вернулся в кабинет Стельмаха, схватил ключ. Но из-за этих потерянных секунд встреча сорвалась: за забором раздалось взрывное, недовольное урчание мотора. Он успел лишь увидеть сразу исчезнувший за углом огонек левого поворота серой «Волги».

Сергей сжал кулаки: «Опоздал, черт побери!» Но внезапно успокоила мысль: «Значит, не Климов, он в Ханое».

Теперь бумаги Стельмаха не вызывали у него интереса. Он быстро, деловито перелистывал их, обращая внимание лишь на те, которые могли дать хоть какую-либо, пусть косвенную, информацию о занимавшем его деле. Без конца терзал вопрос: зачем этому человеку понадобилась зажигалка? Изредка, сам того не желая, вслушивался в квартирную тишину… Очень ему хотелось, чтобы снова раздался там, на веранде металлический скрежет… Не мог он простить себе, что так нелепо, постыдно упустил убийцу… Он был уверен, что это был убийца. А может быть, дверь его квартиры тоже открывали «фомкой»?

Сергей вышел в коридор к телефону, стоявшему на приземистом столике, позвонил Потапычу.

— Я заканчиваю. Пусть Ковалев подъезжает…

— Нашел что-нибудь?

— Нет. — Сергей помолчал, раздумывая, потом рассказал Потапычу и о письменной угрозе, и о странном взломщике, который утащил зажигалку, и о том, как он глупо упустил его…

— Значит, объявился! — удовлетворенно заключил Потапыч. — Тогда я посылаю с Ковалевым своих специалистов… Пусть они и на квартиру к тебе зайдут, ладно?.. А серой «Волгой» сам займусь…

Вернувшись в кабинет, Сергей начал складывать обратно в ящики стельмаховские папки.

Но теперь уже поиск этих статей казался ему занятием мелким и ненужным. Не с этого надо было начинать… С чего же? Пока не мог решить, и это бесило его. К тому же все еще назойливо, издевательски звучал в памяти тот противный скрежет металла…

Из старого взлохмаченного журнала — это был польский журнал 1934 года с непонятным названием — торчала белая закладка, на ней стремительно бегущая по диагонали стельмаховская пропись: «Трубецкой? NB! См. Климов в „Вестнике“ номер 2».

Сергей развернул журнал на странице, где лежала закладка. Там начиналась статья Петра Трубецкого «Ошибка Эйнштейна». Он перелистал несколько страниц, на которых была разверстана статья. При чем здесь Климов?.. Какие-нибудь научные споры…

Хотел было отложить журнал в сторону, но передумал, взял его с собой.

20

Долго, упрямо стоял Сергей под холодным душем, стараясь остудить выжигающую изнутри обиду: совсем близко, в пяти шагах стоял «черный человек», бросивший ему вызов, а он, как юнец, растерялся, упустил его…

То, что это был «черный человек», эксперты не сомневались. В ту страшную ночь дверь стельмаховской веранды открыли тем же самым способом. А вот дверной замок его, Сергея, квартиры — самодельным ключом, остались следы мастики и крупицы инородного металла.

Потапыч сообщил, что одна серая «Волга» возит ректора Коврунова. Другая принадлежит Чугуеву, правда два года назад побывала в аварии и с тех пор стоит в гараже.

Холодный душ заметно успокоил. Но минувшее событие навязчиво бередило сознание. Все чаще и чаще приносила память осторожные, вкрадчивые слова Алябина: «А я знаю, кого ты подозреваешь, Коврунова, да?» И ответ академика: «Да никого я не подозреваю…» Что побудило Алябина высказать это предположение?.. Снова на пути этот Алябин… Придется съездить в институт.