Андрей Троицкий - Американский брат Страница 32

– Ну, проходи, раз приехал.

Внутри дом был почти точной копией городской квартиры Инги. Современная мебель, копии картин русской авангардной живописи двадцатых годов. Только нет бара, занимающего целую стену, а вместо декоративного камина – настоящий. Хозяйка в простом платье, бледная, с гладко причесанными волосами, выглядела так, будто только сегодня очнулась после долгой болезни.

Она села к столу и стала смотреть в дальний угол.

– Наверное, я сволочь? – сказала она.

– Я был в квартире Томаса. Вот твои драгоценности.

Он положил на стол носовой платок и развязал узелок.

– Да, наверное, я сволочь, – сказала Инга и потрогала пальцем золотой браслетик. – Наверное, за эти годы мы все стали сволочами. Иначе быть не могло. При такой сволочной жизни.

Джону не хотелось садиться, заводить долгий разговор, задавать вопросы, отвечать на них. Ему не хотелось выслушивать и принимать соболезнования, шевелить языком, не хотелось ни о чем думать. Он стоял возле стола, переминаясь с ноги на ногу, им владело чувство неловкости и смущения, будто он случайно подсмотрел что-то очень личное, запретное, чего не должен видеть. Хотелось повернуться и уйти.

– Почему? – спросил он. – Я только хотел узнать: почему?

– А мне не хотелось умирать, – Инга вытряхнула на стол драгоценности, взяла платок и прижала к глазам. – Ко мне пришли два парня. И подробно объяснили, что я должна сказать на суде. Еще они сказали: не волнуйся, твоему любовнику дадут всего один-два года. Такой пустяк, что разговора не стоит. Я ответила, что за пару синяков, которые получили эти пьяные придурки из ресторана, тюрьмы не дают. Они ответили, что один из потерпевших жив только по недоразумению. "Завтра он умрет", – сказал один из парней. Они ушли. Потерпевший умер. Я выступила на суде. Том получил полтора года. Да, наверное я сволочь…

– Ты их запомнила?

– Обычные мужчины, лет под сорок. Хорошо одеты. И вежливые. Ездят на светлой машине. Кажется, иностранной.

– Ты не выдумала этих парней?

– Нет. Они настоящие. Они такие настоящие, что когда их вспоминаю… Мне снова страшно.

– Ты должна была позвонить мне и все рассказать.

– Мне было страшно и хотелось жить. Я была зла на себя. На свою трусость, на свое малодушие. Я пришла к тебе, устроила эту сцену из-за камешков. Все, теперь уходи. Не хочу тебя видеть. Лучше уходи.

Он вышел из дома, постоял на крыльце, разглядывая пустое снежное поле, темную полосу хвойного леса и лохматые облака у горизонта. Он предполагал, что может услышать именно эти слова или что-то похожее. И все равно приехал.

Он не стал возвращаться домой, переночевал в съемной квартире у трех вокзалов. Как всегда, здесь было тихо, а застоявшийся воздух пропах пылью и нафталином. Джон полил кактус на подоконнике, устроился у телевизора, выпил чашку кофе без кофеина и съел пару галет с вареньем. Он провел наедине с самим собой длинный скучный вечер.

Глава 26

Телефон зазвонил после полуночи. Джон включил лампу и сел на кровати. Голос брата доносился издалека, в трубке потрескивало что-то похожее на электрические разряды, иногда последние слова повторяло эхо, будто он звонил не из колонии, а из волшебной пещеры. Скороговоркой Том выпалил, что денег на телефон у него осталось немного, возможно этот разговор, – последний. Если Джон как-то не исхитрится передать деньги, впрочем, теперь это уже не получится… Возможно, со временем, если не будет замечаний по работе, Тому разрешат раз в месяц звонить на волю легально, из телефона автомата. Но это еще когда будет…

– Жаль, что я потерял большие деньги, – сказал Том. – Но мне последнее время страшно не везло. Во всем. Луис будет тяжело без меня и… Но я звоню не для того, чтобы жаловаться на жизнь. Я хотел чтобы ты знал. Мне жаль, что я влез в это дерьмо и тебя затащил. Я никогда не рассказывал, чем я занимаюсь в банке.

Затихли электрические разряды, стало лучше слышно, голос брата сделался ближе. Том говорил быстро, будто боялся, что трубку вырвут из рук, тогда он не успеет всего сказать. Он сбивался, перескакивая с одного на другое, но общий смысл был понятен. Львов принимал у сомнительных клиентов деньги, наличными. Принимал мешками, сумками, чемоданами. Совершал две-три четыре транзакции внутри России, и превращал грязные деньги в чистые.

Но грязных денег в России слишком много. И где их хранить? Найти укромное место и закопать в земле? Набить матрас деньгами и проспать на нем остаток жизни? Никто из клиентов русским банкам не доверял. А вкладывать деньги в здешний рынок, в акции и облигации, – это уж совсем для дураков. Все клиенты хотели одного: иметь счета за границей, в надежном банке, в стране, где их доллары не конфискует правительство. Желательно там, где налогов нет или почти нет. Или стремились вложить наличные в иностранные активы.

Но русские банкиры плохо знают западные финансовые рынки. Как туда заходить, с кем можно иметь дело, чтобы не нарваться на неприятности, – вот вопрос. Львову был нужен человек, который бы мог заниматься этой работой: пристраивать деньги клиентов в Швейцарии или на Каймановых островах, размещать в инвестиционных фондах. Эту работу выполнял Том. С одной стороны, в этой деятельности не было ничего противозаконного. Никто не запрещает вывести из страны сотню миллионов долларов и вложить их в ценные бумаги с высокой доходностью. С другой стороны, – от этих денег пахло дерьмом и кровью. Обладатели крупных состояний – сплошь люди сомнительные, часто с уголовным прошлым, теневые дельцы или хуже того – торговцы живым товаром и наркотиками.

Том получал высокую зарплату, премиальные, разные бонусы и был доволен жизнью, до поры до времени и ни о чем плохом не думал. Да, это была хорошая жизнь. Разъезды по европейским столицам, лучшие гостиницы, лучшая еда и развлечения. Да и в Москве жизнь переливалась через край, кружилась, словно праздничная карусель: новые выставки, новые рестораны, театральные премьеры, светские львы и львицы, богема, обществом которой Томас всегда дорожил. Он свел знакомство с известными артистами, художниками…

Но однажды что-то щелкнуло, и карусель стала крутиться не так быстро, огни померкли, а толстые бумажники похудели. Разошлись слухи, что пассивы банка в разы превышают активы, грядет большая проверка, махинации и воровство нельзя будет скрыть, даже за очень большие взятки. Но Львов не предпринял усилий, чтобы спасти тонущий корабль. Наверное, он понимал, что все кончено. И поспешил вывести за границу те деньги, что в последний момент украл у вкладчиков и тех организаций, счета которых он обслуживал.

В течении последнего года все шло к концу. Банк по существу превратился в банкрота, но огласки удавалось избежать. А Том верил, что так может продолжаться еще и год, и два… Львов выберется даже из самой безвыходной ситуации, у него связи на самом верху, ему не дадут утонуть. Том не хотел вникать в проблемы банка. Он без конца мотался за границу, неделями жил в Европе, возвращался в Москву и снова уезжал. Это была хорошая работа, веселая и приятная жизнь, много денег. Том поплатился за легкомыслие.

Три месяца назад Львов сказал, что есть возможность хорошо заработать, одному бизнесмену, весьма известному в России человеку, срочно нужны, – всего на два месяца, – деньги для инвестиций, а в банк он обращаться не хочет, чтобы не афишировать сделку. Все абсолютно честно и законно, – доход двадцать пять процентов от вложенной суммы. Том уже не слишком удачно инвестировал деньги, – и много потерял. На этот раз, – он верил Львову, – риска никакого.

Деньги предназначались совладельцу банка Полю Лурье, для личных нужд. Лурье, это был порядочный и очень обеспеченный человек. В банке он появлялся редко, в текущих делах участия почти не принимал, но он оставался крупнейшим акционером МРКБ и целого ряда крупных фирм, например ювелирного дома "Корона". Поэтому Том с легким сердцем перевел на счет бизнесмена пять миллионов долларов и получил вексель ювелирного дома "Корона" со сроком погашения три месяца.

Через месяц Лурье и его жена, были убиты в московской квартире. Сейфы, где хранились наличные и ценности, а также банковские счета убитого, в том числе счет ювелирного дома "Корона", оказались пустыми, а из кредиторов выстроилась очередь. Они надеются получить копейки, когда будет распродано имущество Лурье.

Львов сказал, что очень сожалеет, что Том потерял деньги, мало того, Львов считает что сам некоторым образом виноват в понесенных убытках. Его банк безвозмездно возместит Тому некоторую часть потерянных денег, скажем, полтора миллиона из пяти. Но не сейчас, а месяца через три-четыре… Это были пустые обещания, Львов не думал возвращать ни копейки.

– Я звоню не для того, чтобы рассказать тебе историю моей глупости, – опять стало хуже слышно, появились помехи и вместе с ними эхо, металлическим голосом повторявшее последние слова брата. – Хотел сказать, чтобы ты уезжал и не возвращался. Меня ты отсюда не вытащишь. Уезжай.