Андрей Троицкий - Американский брат Страница 31

Если нет взысканий от администрации, заключенный может каждый месяц получать с воли посылку. В колонии шесть рабочих дней, заключенные трудятся в механической мастерской и еще делают деревянные заготовки для мебельной фабрики. Но для Тома найдется работа полегче. Свидания с родственниками в принципе разрешены, но практически получить разрешение не так просто, во всяком случае, первые полгода. По новым правилам на свидание могут допускать адвоката, так что, связь с братом будет бесперебойная. Том здоров и полон оптимизма.

Моисеев говорил и внимательно разглядывал кухню, будто что-то искал, и водил носом из стороны в сторону, будто принюхивался. Затем он повторил то, что уже говорил неоднократно: полтора года от звонка до звонка Тому сидеть не придется, в худшем случае – семь месяцев. А семь месяцев – это не семь лет, промелькнут – не успеешь оглянуться. Джон молча кивал головой, соглашаясь с Моисеевым, и гадая про себя, зачем он пришел.

– Звонил босс, – адвокат, снова осмотрелся по сторонам и заговорил вполголоса. – Не знаю, где он, но слышимость неплохая. Спрашивал про Тома. Сказал, что помнит о нем и в беде не бросит. Вся помощь, которая нужна, ну, ты понимаешь, деньгами или как… Все будет сделано. Босс человек слова. За ним как за каменной стеной. Кстати, мне тут знакомый сказал, будто тебя видели в компании с одним ментом. Девяткин его фамилия, майор уголовного розыска.

Джон поднялся, подошел к холодильнику, и, наклонившись, стал доставать с нижней полки бутылку минеральной воды. Ему не хотелось пить, но нужно было выгадать хотя бы несколько секунд, чтобы обдумать всю эту историю, которая вылезла так неожиданно, так некстати. Моисееву пора в Министерство иностранных дел устраиваться, а не адвокатом работать. Как здорово изъясняется, дипломатическим языком: "тебя видели в компании с одним ментом". Кто видел, где и когда?

Рассказать с самого начала про деньги, арестованные полицейскими, – нельзя. Тогда придется открыть, что брат принимал участие в каких-то сомнительных финансовых операциях, неизвестно с кем, неизвестно где, может быть, эти операции – не совсем законные. Но в итоге брат получил весьма приличный доход. Теперь деньги Тома застряли в полиции, значит, и братья на крючке у ментов. Адвокат может понять всю эту темную историю в таком смысле: Джон пойдет на все, мать родную продаст полицейским, – лишь бы получить деньги обратно. Да, именно в таком направлении потекут мысли Моисеева, когда он узнает все. Или он уже знает всю эту чертову историю, от начала и до конца?

Джон, не торопясь, открыл бутылку и наполнил два стакана. Моисеев сидел на табурете и нетерпеливо барабанил пальцами по столешнице. Джон рассказал о том памятном дне, который он провел в районном отделении полиции. Ему, как и остальным сотрудникам банка, полицейские задавали кое-какие вопросы, в основном общего порядка: фамилия, имя, кем и в каком подразделении работаете… А позднее этот Девяткин захотел кое-что уточнить и заехал сюда, попросил спуститься вниз. В машине спрашивал о пустяках, ничего серьезного, протокола не вел. Можно сказать, пустой разговор. Ну, спросил, есть ли лицензия на оружие, что хранилось в сейфе. И еще что-то в этом роде…

– Ага, значит, вот оно как, – Моисеев пучил глаза и протирал платком раскрасневшееся лицо. – Пустой разговор? Вот оно как, значит… Ну, тогда понятно. Ты на будущее запомни: разговоры с полицейскими – только в моем присутствии. Тем более, дело касается не тебя лично, а банка. И его сотрудников.

– Хорошо, я все понял.

– Девяткин спрашивал: чем именно занимался твой брат? Что входило в его служебные обязанности?

– О Томе ни слова. Девяткин не знает, что мой брат получил срок по уголовной статье.

– Это точно, что он не спрашивал про Тома?

– Господи, Олег… Да хоть бы и спрашивал. Какая к черту разница? Я сам не имею никакого представления, чем именно занимался Том. Мы с ним эту тему никогда не обсуждали. Меня это не интересовало. А Том о работе вообще никогда не разговаривал. Я знал только одно: Том работает в международном отделе. И все.

– Я просто так спросил, – Моисеев выдавил жалкую улыбку. – Ну, сам понимаешь… Я должен быть в курсе всего. Работа такая…

Он выпил воду из стакана, натянул пальто и, раскрасневшись еще сильнее, убежал. Его настроение было испорчено, – ответы Джона ему не понравились, показались неискренними, Моисеев ждал каких-то других слов.

Джон набрал номер московской квартиры Инги и снова услышал длинные гудки. Дальше тянуть нельзя, Ингу надо найти и поговорить с ней. Надо понять, почему на суде она изменила показания и отправила Тома на полтора года в колонию за убийство человека, которого он не совершал. За прошедшие дни Джон искал ее везде: звонил общим знакомым, был в ресторанах, где она ужинает почти каждый вечер, в массажном салоне, куда ходит по вторникам. Ее нет дома, нет у друзей. Она больше не ходит в ресторан, салон, парикмахерскую. Она не подходит к телефону, никто ее не видел.

Он вышел из дома, сел в машину и долго петлял по улицам. Ветра не было, потеплело. Темно-серые громадины домов, почему-то сделались еще темнее. Воздух был полон влаги, смога, попахивало серой. Наверное, именно так пахнет в аду. И выглядит ад, наверняка, точно так. Грязь, дождь, нагромождение бетонных коробок, какие-то темные тени вместо людей, – и нет воздуха, и серная вонь.

Что делает Джон в этом аду? Ему не нужно ходить на работу, у него нет обязанностей. У него нет здесь дел. Возможно, когда-нибудь банк откроется. У него появится другое название, другой собственник, – но эти перемены не коснутся Джона. Для него московский период жизни подошел к концу. Он потерял работу, потерял деньги брата, у него нет в этом городе душевной привязанности, нет мест, которые он любит, его никто не ждет, а если он заболеет, некому будет пожалеть. Джон бывал в разных местах, гораздо хуже этого. А здесь прожил долго, но так и не смог ни полюбить этот город, ни привязаться к нему. И город платил ему той же монетой.

Скоро Джона вытряхнут из квартиры, которую он занимает. И что тогда делать: искать новое жилье или уезжать? Или пожить некоторое время на маленькой квартире, которую он тайно арендовал пару лет назад. Но там не поместиться и половина его коллекции африканских масок. Может быть, настало время купить обратный билет в Америку? Наверное, последний вариант – самый разумный. Ждать здесь больше нечего, надо паковать чемодан, так будет лучше для всех. Из Америки можно звонить Моисееву, чтобы узнать о брате. Адвокат будет передавать Тому посылки.

Джон выехал на шоссе, здесь машин не так много. Если не торопиться, он доберется до Инги часа через полтора. Он знает место, где она прячется. Небольшой поселок примерно в полутора часах езды от Москвы, на север. Джон знал, Инга купила там дом, почти новый, перестроила его на свой вкус и строго запретила говорить об этом ее приобретении с кем бы то ни было. Пару раз по просьбе брата Джон бывал в этом доме. Инга тогда болела, он отвозил ей еду и какие-то вещи. Этот дом – ее секрет, ее тайна, это укромное место, где можно спрятаться от жизненных бурь, неприятностей, от людей, которых не хочешь видеть. В поселке живет женщина, она смотрит за домом, к приезду хозяйки он всегда убран и жарко натоплен.

Инга говорила, что у каждого человека должно быть такое место, ну, где он может побыть наедине с собой, помолчать, посмотреть на свою грешную городскую жизнь со стороны, полюбоваться заснеженными полями под серым небом, подумать о вечном и смириться с утратами и потерями, с которыми трудно смириться, когда живешь среди людей, в большом городе. Эта Инга – странная девушка. Ей не чужд этот романтический дух одиночества, она не любит толпы, ей претит человеческая стадность, сытая угодливость, подхалимаж. Ее сердце распахнуто для жалости и сострадания. Она тонкая романтическая натура, готова понять, простить и утешить любую заблудшую овечку.

Тогда почему? С какой целью она залезла в эту грязь, оклеветала близкого человека? И засунула его в тюрьму? Сто раз про себе он повторил эти вопросы – без толку, ответов не найдешь.

В мокром асфальте дрожало грязно-серое небо, летела изморозь, она размазывалась по лобовому стеклу, собиралась в грязные капли. Джон съехал на дорогу в два ряда, она вела через прозрачный лесок из молодого осинника и березок, за ним потянулось поле, бесконечное, пустое, на краю которого виднелся абрис церкви. А дальше – поселок, заборы, вросшие в снег домишки и снова заборы.

Переехав овраг и быструю речушку, Джон оказался в поле, по которому шла дорога с глубокими колеями, полными черной воды. Еще пара километров, и на взгорке дом Инги, одноэтажной, с мансардой и застекленной верандой. Вокруг разрослись невысокие деревца с крючковатыми тонкими ветками. Она здесь, – решил Джон, когда увидел над трубой струйку дыма. Дальше, по другую сторону холма – еще несколько домов, кажется, необитаемых зимой. Джон прошел через калитку, по узкой расчищенной от снега тропке, поднялся на крыльцо и постучал. Инга открыла быстро, будто ждала его. Молча кивнула, распахнула дверь: