Анатоль Имерманис - Смерть под зонтом Страница 34

И после секундной паузы, показавшейся мне вечностью, Пророк загремел во всю мощь своего лающего голоса, в котором слышалось и предельное бешенство цепного пса, и лязг еще волочащейся за ним ржавой цепи:

Так заготовим же консервные банки,обитые цинком консервные банки,продолговатые консервные банки,покрытые лаком консервные банки,шестифутовые консервные банки,черные консервные банки– во имя Христа —для убийц!

Против своей воли прикованный к прыгающей в исхудалой руке гитаре, к раскачивающейся в такт псалма неправдоподобно длинной бороде, к горящим глазам, в которых, подобно световым сигналам, вспышками повторялся гипнотический ритм, я с трудом заставил себя вернуться к действительности.

Пророк был плохим композитором. Но чисто инстинктивно он из тысячи возможных комбинаций нашел самое действенное для массового внушения нагромождение однообразных ритмов, диких по все возрастающей энергии выкриков, частых повторов в тексте. Все это из плохой музыки становилось заклинанием, колдовством, от которого, как ни пытаешься, убежать невозможно.

Но когда песня кончилась и Пророк, обмякнув, без сил прислонился к стеллажу с пластинками, все чародейство улетучилось. Для этого потребовалась всего минута. Зал, только что слушавший его с таким вниманием, взревел, с остервенением выкрикивая оскорбления, иногда весьма непристойные.

Первым реваншировался старичок, исполнявший в «Архимеде» роль диск-жокея.

– Богохульник! – прошепелявил он, замахиваясь на Пророка заготовленной для смены пластинкой. – Это тебя надо запаять в консервную банку и спустить на дно Понта!

Старичок уже собирался запустить проигрыватель, когда его жестом остановил Альберт Герштейн.

– Погоди! Дай барабанным перепонкам немножко отдохнуть! Я хочу с ним поговорить…

Подозвав официанта, разносившего на подносе заказы, Альберт Герштейн взял у него кружку пива и протянул ее Пророку.

– На, подкрепись! Молодец! Я ничего не скажу о твоем композиторском даровании – это не по моей части. Дядя Ральф допустил крупный просчет, когда, помню, пригрозил позвать полицейского, чтобы выставить тебя. Куда мудрее было бы вызвать специалиста по ушным заболеваниям… Но как певец, восхищаюсь тобой. Петь с таким голосом решится только отчаянный парень! Тебе надо петь в акваланге на дне Понта. Поскольку рыба там все равно уже тухлая, ей твоя музыка не повредит.

Пророк угрюмо молчал. Но когда Альберт Герштейн, весело крикнув «За твое здоровье, Христос в консервной банке!», поднял кружку, Пророк, с побелевшим от ярости лицом, замахнулся на него гитарой. Видимо, Альберт Герштейн, защищаясь от удара, хотел выплеснуть пиво Пророку в лицо. Но получилось так, что оно вместе с кружкой пришлось по гитаре.

Струны с треском лопнули. Пророк, вложивший весь жалкий остаток своей физической силы во взмах руки, упал, стукнувшись головой о стеллаж. Одна из пластинок, вылетевшая из своего гнезда, разбилась о его лицо. Несколько осколков запутались в грязных волосах, тонкая струйка крови медленно, как бы нехотя, сползла по лбу.

Он лежал под своей гитарой, беспомощно вытянув грязные босые ноги, и только налитые кровью глаза говорили о том, что и опрокинутый наземь, осмеянный ревущей публикой, он оставался тем же, кем был. Одержимым, который даже в минуту отчаяния продолжает немыми губами выкрикивать свои пророчества.

И вдруг многолюдный зал разом смолк.

Еще не видя вошедшего, я услышал спокойный, повелительный голос:

– Разве я не сказал, чтобы этого человека не трогали?

17

Высокий и стройный, с моложавым и по-своему привлекательным лицом, одетый в строгий темно-серый, вроде бы лишенный элегантности, но очень дорогой костюм, со старомодной красно-серой бабочкой и накрахмаленным воротничком, Винцент Басани стоял з дверях «Архимеда». Стоял, чем-то похожий на того римского солдата, чей грубый меч так внезапно оборвал жизнь древнегреческого ученого.

Я сразу понял: этот человек, остановивший оголтелый хохот одной-единственной фразой, был в городе силой. Телохранители за его спиной являлись лишь эффектной декорацией. Они стояли в той непринужденной позе, которая отличает хороших телохранителей от плохих, и могли сойти за приятелей Винцента Басани, вместе с ним забежавших в «Архимед» пропустить кружку пива.

Именно их вид заставил меня яснее всего осознать: Винцент Басани – серьезнейший противник. Если ограбление банка действительно инсценировано им, мало надежд посадить кого-нибудь на скамью подсудимых.

А Басани тем временем не спеша подошел к Пророку и, взяв его за плечи, помог подняться с пола.

Пророк покачнулся, привалился спиной к стеллажу, порывисто дыша и дико озирая зал.

– Извините, господин Басани, это произошло совершенно случайно, не по моей вине, – услышал я заплетающийся голос Альберта Герштейна.

Он успел уже отойти, и Басани конкретно к нему вовсе не обращался.

– Ладно, Альберт, – милостиво махнул ему Басани. – Вы знаете, как я ценю ваш голос. Не думайте, что я прихожу в «Прекрасную Елену» ради своего же «Александрийского нектара». Его я мог бы пить и у себя дома. Но, честно говоря, мой дворецкий по вполне понятным причинам не разрешает мне это удовольствие. Так что приходится пить французский коньяк… Вы сегодня, кажется, гостите в доме Ральфа Герштейна? – продолжал он. – Передайте Tee мой привет. Может быть, и я загляну – надо ведь выразить сочувствие по поводу этого глупейшего ограбления… А ваши музыкальные распри с Пророком прошу впредь проводить в другом месте.

Альберт Герштейн, машинально поклонившись, пошел к выходу, совершенно позабыв, что в нише его ждет Даниэла. Уходя, он беспрестанно оглядывался, будто ожидая внезапного, молниеносного выпада уже нависшей над ним карающей руки.

Басани миролюбиво улыбнулся.

Зато Пророк, словно соприкосновение с устойчивым деревом стеллажа вдохнуло в него новые силы, внезапно оторвал свое хилое тело от опоры и побежал наперерез Альберту Герштейну.

– Подожди! – крикнул он сдавленным голосом. – Брат мой, я лично прощаю тебя и всех твоих близких!.. Как сказано в библии, и братьев твоих, и сестер твоих, отца и мать твоих… К вам скоро придет Христос!

Альберт Герштейн как-то полуиспуганно, полуиронически усмехнулся. Телохранители Винцента Басани вежливо отступили в сторону, пропуская его.

Пророк, помедлив, слегка прихрамывая, направился к дверям.

Богомольный старичок, сунув под мышку разбитую гитару, бросился ему вслед.

– Вы забыли свой инструмент, молодой человек!

Пророк взял из его дрожащей руки гитару, и одним яростным ударом переломил ее надвое.

– А это вам! – шепнул он, обращаясь к притихшим посетителям. – На память! Вас я тоже прощаю! Ибо сказал Спаситель: «Если тебя ударят по правой щеке, подставь левую…» Вот моя левая щека! – он пальцем указал на обломки гитары. – Бейте! Ногами! Покрепче! Пока можете! К вам Христос придет еще не так скоро!

Я не видел, как Басани подал знак. А возможно, он вообще его не подавал – телохранители привыкли понимать его без слов. Вежливо подхватив Пророка под руки, они вывели его на улицу.

Уже в следующую минуту Винцент Басани как ни в чем не бывало ласково повернулся к старичку, смущенно перебиравшему пластинки:

– Поставь мою любимую «Долину грез», дружок! – сказал он, незаметно вкладывая тому в ладонь сотенную бумажку так, словно это было не подаянием, а дружеской субсидией.

Старичок, счастливо улыбаясь, поспешил выполнить просьбу хозяина.

– Говорите что хотите, Александрия не столь уж плохой город, если дал миру такого композитора, как Ральф Герштейн, – эту фразу Винцент Басани произнес громогласно на полпути к нашему столику.

– Немного потише! – бросил он через плечо, когда двадцать громкоговорителей синхронно наполнили помещение музыкой Ральфа Герштейна. Винцент Басани подошел к нам.

– Разрешите присесть? – спросил он подчеркнуто вежливо. Прежде чем мы успели откликнуться, он уже сидел рядом со мной.

– Знакомить нас нет никакой надобности, Луис, – с улыбкой заметил Винцент Басани. – Этот господин – Оскар Латорп, которого Оливер Дэрти нанял, чтобы сотворить документальный фильм о нашем городе.

Я наклонил голову.

– Между прочим, я уже давно хотел откровенно поговорить с вами, – Винцент Басани повернулся к Луису. – Вы несомненно талантливы, это явствует хотя бы из помещенной во вчерашнем номере газеты статьи о происшествии в банке. Считаю, что Александрия не самое подходящее место для вас. Могу вам помочь устроиться в одном столичном еженедельнике, где прислушиваются к моему мнению. Насколько мне известно, до приезда в наш город вы сотрудничали в студенческом журнале. Как бы вы ни старались копировать заплесневелый старомодный стиль «Александрийского герольда», сквозь него пробивается характерная для вас острота. В издании, о котором я только что упомянул, умеют ценить молодых людей с горячими головами.