Данил Корецкий - Акция прикрытия Страница 38

Но Президент выслушал доклад без интереса.

— Сейчас нам не нужна охота на ведьм, — веско сказал он, тяжело глядя на Степашкина. — Нам нужно согласие для спокойной и созидательной работы. И международный авторитет. А убийство российских аквалангистов у греческих берегов авторитету не способствует!

«Проклятый Коржов, — подумал Директор. — Уже настучал…»

— Я докладывал про изменника Верлинова. Это его работа. Недавно он приговорен к расстрелу…

— Речь идет не об изменниках, а о руководителях ФСК. Вы способны контролировать ситуацию в своей службе?

— Так точно…

Президент недовольно хмыкнул.

— Тогда идите и контролируйте! А с предателями надо поступать по закону!

Выйдя в приемную, Степашкин вытер вспотевший лоб, постоял несколько минут, переводя дух, и зашел к Коржову.

— Читайте! — Начальник СБП протянул ему несколько листков с косой красной полосой и грифом «Государственной важности».

Присев к приставному столику как рядовой посетитель, Директор ФСК прочитал четкий машинописный текст. Раз, другой, третий… Сейсмическая бомба… Угроза Кремлю… Координатная сетка в затонувшей СПЛ…

— Не может быть! — Он положил листки на стол.

— Если американцы поднимут документы, то окажется, что может! И если греческая полиция задержит убийцу аквалангистов, то придется признать, — что покойники имеют неприятное обыкновение воскресать. Вы хотите посмотреть выступление своего Верлинова по западному телевидению?

— Почему «своего»?

— Да потому что это ваш сотрудник. И именно он подложил бомбу под Кремль!

Коржов смотрел поверх очков, наблюдая за реакцией конкурента.

Ничего не сказав, Директор ФСК вышел из кабинета. В коридоре он столкнулся с Гонтарем. Министр обороны вышел от Самого, и Степашкин отметил, что, против обыкновения, сегодня тот пробыл у Президента совсем недолго. Да и вид какой-то не такой… Обычно генерал армии подчеркнуто молодцеват, подтянут, энергичен, а сейчас — словно в воду опущенный.

— Есть дело, — отрывисто бросил Гонтарь. — Давай поговорим в моей машине.

Обилие негативной информации и отрицательных эмоций лишило Директора способности удивляться: Гонтарь всегда держался несколько высокомерно, тщательно соблюдал дистанцию и не выказывал желания сблизиться с кем-либо из коллег. Пожалуй, исключением был лишь министр иностранных дел Воронков, с которым Гонтарь охотился, пил водку, и, по слухам, — а Степашкин знал, что они соответствуют действительности, — устраивал «дамские баньки» на потаенных дачах.

— Лучше в моей.

Гонтарь чуть заметно поморщился.

— В твоей так в твоей.

Они вышли из отсека президентских апартаментов. Вход стерегли два волкодава в штатском из службы Коржова. В былые времена весь цековский ареопаг — Генсека, секретарей и членов ПБ[19] — охраняли двойные посты: армейский лейтенант или старлей стоял напротив равного по званию гэбэшника. Разная ведомственная подчиненность ближайших охранников служила дополнительной гарантией безопасности высших руководителей. Теперь все сосредоточено в одних руках. А тот, от кого зависит жизнь Первого лица, не менее могуществен, чем сам Президент…

Проходя сквозь высокие двери, Гонтарь и Степашкин переглянулись, очевидно, подумав об одном и том же. Волкодавы не шелохнулись. Раньше при виде своих главных начальников они вытянулись бы в струнку. Впрочем, раньше ни у Гонтаря, ни у Степашкина не было ни малейшей возможности попасть в коридоры высшей власти.

В вестибюле генералов ждала личная охрана. Когда их окружили рослые парни из числа преданных подчиненных, оба почувствовали себя увереннее.

Кремлевский двор был, как всегда, пустынен. Идеально ровный, чистый, без трещин и выщерблин асфальт напомнил Директору ФСК о затаившейся где-то сейсмической бомбе. Он поежился. Возможно, потому, что дул резкий холодный ветер.

Адъютанты синхронно распахнули дверцы одинаковых черных машин. Словно по негласному уговору, все «силовики» пользовались бронированными «мерседесами-600». Кроме специальной связи и пулеустойчивых скатов громоздкие черные монстры были оборудованы вмонтированными в багажники пулеметами и совмещенными с прицелами видеокамерами. При необходимости откидывалась крышка замаскированного люка, и сидящий рядом с водителем охранник мог вести эффективный огонь в преследователей. До сих пор, правда, такой необходимости не возникало.

Степашкин первым провалился в мягкое кожаное чрево спецавтомобиля, нажал кнопку, и толстое стекло отделило пассажиров от водителя и занявшего свое место охранника.

Гонтарь сел рядом. Но вести серьезный разговор в машине никто не собирался.

— На объект номер семь! — приказал Директор в переговорное устройство.

Через сорок минут они оказались на одной из баз ФСК. Трехметровый бетонный забор с колючей проволокой и электрошоковой системой «Кактус», внешняя и внутренняя охрана периметра, полная уединенность и безопасность.

Два основных «силовика» пошли по узкой дорожке в пожухлой траве вдоль бетонной стены ограждения.

— Сегодня он подставил нас обоих, — начал Гонтарь. — Папа ткнул меня мордой в его паскудный доклад и сказал, что ты тоже облажался со всех сторон. А он один работает за всех и прикрывает наши просчеты.

Хотя имя не произносилось, уточнять Степашкин не стал, прекрасно понимая, о ком идет речь.

— То, что он делает, вообще не входит в функции главка охраны! — возмущенно вытаращил водянистые, с наглецой, глаза министр обороны. — Ладно, если бы это раскопали твои люди, мы бы всегда договорились и решили все вопросы без излишнего шума.

«Как же, как же, — саркастически подумал Степашкин. — Ты такой кроткий и покладистый…»

— Но он влез и в твою, и в мою компетенцию! И мы не знаем, что он шепчет Папе на ухо!

— Почему же… Про меня — что я не тяну свою должность. Про тебя, очевидно, то же самое. Поговаривает об объединении всех силовых структур. Догадываешься, кто будет ими руководить?

— Да нет… Папа его от себя ни на шаг не отпустит. — В голосе Гонтаря отчетливо слышалась плохо скрытая ненависть.

— Какая разница… Проведет управляемого человека из своих конфидентов… Во всяком случае, меня он крепко взял на крючок!

— Насколько крепко? — быстро спросил министр.

— Если доведет свое дело до конца, то в ФСК появится новый руководитель.

— Вот так… — Гонтарь присвистнул. По большому счету, судьба собеседника его мало волновала. Но важен прецедент. «Сегодня — ты, а завтра — я…» Каждая победа укрепляет позиции врага. Значит, надо ему всячески мешать.

— У него создана агентурная сеть за рубежом, имеются свои резидентуры в посольствах, — продолжал Степашкин. — Помнишь генерала Верлинова?

— Еще бы! Он хотел ткнуть ГРУ мордой в грязь и подорвать авторитет всего министерства! Только наши его переиграли. Потому он и пытался скрыться. Собаке и смерть собачья.

— Наш друг установил, что Верлинов жив. И собирается на этом сыграть.

— Жив? — удивился Гонтарь. — Это плохо! Но ему же вынесли приговор!

— Вынесли. Но в Греции ему от этого ни холодно ни жарко.

Министр остановился, внимательно рассматривая выкрошившийся шов между бетонными плитами.

— А как по этому поводу настроен Папа?

— Сказал, что с предателями надо поступать по закону.

Гонтарь усмехнулся.

— Вот по закону и поступим. Я пошлю своих «летучих мышей» исполнить приговор! Пусть наш друг потеряет свои козыри!

— Неплохая мысль, — сказал Директор ФСБ.

Христофор Григориадис мучался от раздвоения личности. Такое с ним уже случалось — после вербовки в Москве. Он считал себя порядочным человеком, джентльменом, даже псевдоним выбрал соответствующий. Правда, это было тогда, когда сознательно и добровольно пошел на сотрудничество с американской разведкой. Подписывая вынужденное обязательство работать на КГБ, он предоставил Верлинову право дать ему конспиративное прозвище. Потому что понимал: становясь «двойным» агентом, он делает первый шаг по скользкому пути, очень часто ведущему прямиком к могиле. И безвозвратно утрачивает достоинство джентльмена. Верлинов присвоил ему псевдоним «Орел» — агенты любили громкие, благородные, значительные прозвища, компенсирующие те моральные издержки, которые неизбежны при оперативной работе.

Джентльмен-Орел переживал оттого, что сущность его раздваивалась, и аккуратно пытался сбросить умело накинутое ярмо. Такое случалось нечасто, но ему удалось вернуться в ипостась Джентльмена. Во многом удачу обеспечила терпимость курирующего офицера:. Верлинов не поставил вопроса о принятии к ускользающему Орлу так называемых «острых мер».

Нынешнее раздвоение Джентльмена было связано с противоречием между чувством и долгом. Долг предписывал раскрыть Роберту Смиту настоящее имя Джеймса Кордэйла, но чувство благодарности Верлинову этому препятствовало. Христофор помнил овладевший им ужас при реальной угрозе пятнадцатилетнего срока в страшной русской тюрьме. И хотя Верлинов выручил его по служебной надобности, Орел рассматривал бывшего куратора как своего друга-спасителя. В этом состояла беда Христофора: агент не должен поддаваться чувствам, ему категорически противопоказана сентиментальность. Конечно, в данном случае играла свою роль и подписка гражданина Григориадиса о сотрудничестве с КГБ, хранящаяся в далеких московских архивах, и пятьсот тысяч долларов, которыми гость расплатился за предоставленное убежище, но Джентльмен искренне верил, что движет им исключительно благодарность.