Татьяна Полякова - Та, что правит балом Страница 38

Я боялась открыть рот, чтобы не закричать, боялась, что они увидят мои дрожащие руки… Звон чашки вывел меня из оцепенения, тонкий фарфор разлетелся вдребезги, а я смотрела на свои скрюченные пальцы, закусив губу, на разбитую чашку у своих ног, на подол юбки, залитый чаем, мне было горько и страшно, и слезы потекли по моим щекам, стекая по шее. Мне было стыдно перед этими людьми за свое некрасивое жалкое лицо, и я прошептала:

— Простите, я не хотела…

— Да что вы, бог с ней, с чашкой, расстраиваться из-за таких пустяков…

Вика схватила полотенце и попыталась оттереть мою юбку.

— Надо солью посыпать, костюм, наверное, дорогой.

— Ерунда, — пробормотала я, с благодарностью принимая ее помощь, быстро вытерла лицо, размазав косметику, постаралась улыбнуться и от этого выглядела еще более жалкой.

— Вот что, — хмуро сказал Павел, посмотрев на Вику. — Оставь нас на минутку.

Она повернулась к нему, хотела что-то сказать, но вышла из кухни.

— Ну, — повернулся он ко мне, — что за разговор? — В его взгляде были брезгливость и еще скука.

— Мне.., я лучше пойду, — ответила я, поднимаясь.

Он тоже встал из-за стола.

— Вызвать тебе такси?

— Спасибо, я на машине.

— Прощай, — сказал он, распахивая входную дверь.

Я шагнула в коридор, за моей спиной щелкнул замок, а я вздрогнула. Хотела бежать, но не смогла, привалилась к стене и закрыла глаза.

Не знаю, сколько бы я так стояла, но тут услышала голоса. Сначала Викин:

— Зачем она приходила?

— Понятия не имею, — ответил Павел.

— Странно. Вообще-то я в твои дела не лезу, только… Кто эта девушка, Павел?

— Я же сказал…

— Почему она так плакала? Она ведь не сумасшедшая? Почему она так плакала?

— Отстань! — рявкнул он, хлопнула дверь, и голоса стихли.

А я отлепилась от стены и начала спускаться по лестнице. Надо поскорее покинуть этот дом… Я знала, что Вика сейчас стоит у окна и наблюдает за мной. Мне хотелось поднять голову и помахать ей рукой, чтобы она знала, что я ей благодарна, но я не решилась.

Завела машину и рванула с места, точно от погони. Боль уже отступила, только тоска тянула душу. Я представила, что мне придется сейчас сидеть одной в своей квартире, вышагивать из угла в угол, и решила, что домой не поеду. На ум пришел Виссарион, но и к нему я не поехала. Летела через весь город, а когда он остался позади, направилась на север — все равно куда, лишь бы была дорога.

Когда над лесом впереди поднялась огромная луна, я свернула на проселочную дорогу и остановилась. Ныла спина, глаза горели, точно под веками был песок. Я перебралась на заднее сиденье, подтянула ноги к животу и стала петь себе колыбельную, как в детстве, когда умерла мама. Я проспала часа три и проснулась оттого, что затекли ноги. Сонно выглянула из машины. Никаких чувств не было, кроме усталости и желания поскорее оказаться в своей постели. Зевая, я вышла, сделала три круга вокруг машины, разминая ноги, а потом поехала к городу. Хотела остановиться, выпить кофе в придорожном кафе, но, взглянув на свой костюм, отказалась от этой мысли. Гнала по шоссе, засыпая на ходу, злясь на себя, на долгую дорогу, на машину, у которой почему-то с трудом переключались скорости.

Родной город вызвал острую неприязнь: толчея, пробки, шум. Когда наконец я бросила машину во дворе, думала только о том, что вот сейчас заберусь в ванну, буду лежать с закрытыми глазами, чувствуя, как медленно остывает вода, а тело становится почти невесомым… Дверь оказалась не запертой.

— Ник, — поморщилась я и позвала:

— Дорогуша, ты ужас как не вовремя. Я желаю провалиться тебе к дьяволу от всей своей большой и светлой души.

Он не ответил, и это слегка удивило. Я вошла в комнату и замерла, выронив снятый пиджак. На диване, по-мальчишески раскинувшись, спал Павел. Рот его был чуть приоткрыт, простыня едва прикрывала ноги, на стуле брошенные джинсы и футболка, в которой он был накануне, в ногах валялась книжка в мягкой обложке, которую я купила неделю назад.

Я с трудом перевела дыхание, хотела позвать его, но только вздохнула и опустилась на пол. Я сидела на полу и смотрела на спящего Пашку, в груди ныло больно и сладко, и в те минуты я была так счастлива, что не могла ни говорить, ни думать, я просто сидела и смотрела на него. И то, что он был здесь, больше не казалось чудом. Это было так просто, так естественно: он спит, а я сижу и смотрю на него. Теперь мне не хотелось, чтобы он просыпался, ведь тогда нужно будет что-то говорить друг другу, и неизвестно, что он мне скажет. Почему он вообще здесь? А мне было так хорошо и спокойно смотреть на его лицо, знать, что можно его коснуться, поцеловать, сказать «милый» и еще какие-то слова, простые и прекрасные, и не бояться, не бояться…

— Это ты? — сонно спросил он, не открывая глаз, и я осторожно коснулась его руки. Он все-таки открыл глаза, взглянул на часы и буркнул:

— Где тебя носит?

Я ничего не ответила и, словно желая убедиться, что он никуда не исчез, осторожно коснулась ладонью его лица, его волос, которые падали на лоб, его шеи, где тонко билась синяя жилка во впадинке у ключицы.

— Павел… — наконец сказала я и замолчала, не в силах произнести еще что-то, так много значило для меня его имя.

А он опять закрыл глаза, как будто не хотел видеть моего лица. Может, боялся, что все вдруг изменится, и он вновь не будет знать, кто я, и кто он, Ромео или просто кретин, правильно ли он поступил, или это глупость, и нужно ли ему это счастье и эта женщина с ее любовью? А потом он долго смотрел на меня и наконец произнес:

— Что делать-то будем?

Я видела, он так ничего и не решил для себя, и поспешила ответить:

— Мне ничего не нужно. Я ни кем не хочу быть для тебя.

— Где ты была? — с улыбкой спросил он, и я улыбнулась в ответ. — Я-то подумал, что ты страдаешь дома.

— Я страдала в машине.

Он сел в постели, потер лицо, стряхивая остатки сна, пригладил волосы.

— Замок я, кажется, сломал.

— Ерунда.

— Ждал тебя всю ночь и выпил все, что можно было выпить. Вот и пришлось лечь.

Я вспомнила, что сижу в мятой, залитой чаем юбке, с красными от слишком короткого сна глазами, и смутилась, а потом тихонько засмеялась, глядя на него.

А он сказал:

— Знаешь, ты невероятно красива.

— Ты уйдешь? — спросила я почти равнодушно.

— Да.., есть небольшое дело. Но мы могли бы поехать вместе, если ты не против, — вдруг добавил он, и я не знаю, для кого это предложение было большей неожиданностью: для него или для меня.

— Я с удовольствием, — заторопилась я, — только приму душ, это недолго…

— Юлька, — покачал он головой, не то зло, не то удивленно, — ты совсем не изменилась…

— Это плохо? — испугалась я.

— Иди, — махнул он рукой и стал одеваться, а я бросилась в ванную.

И сама поразилась перемене, произошедшей во мне: глаза сияли, я не шла, а скользила, во мне была какая-то странная легкость, и я счастливо засмеялась, выходя из ванной. Павел возился с дверным замком.

— Кажется, все в порядке. Поедем на твоей машине, — сказал он. — Вчера я приехал на такси.

Павел сидел за рулем, а я не сводила с него глаз. Я старалась не досаждать ему и смотреть в окно, но не могла оторвать взгляда от его лица. Он то и дело поворачивался ко мне и начинал улыбаться, а улыбка у него прекрасная — прежняя, мальчишеская, и от этого становилось так легко на душе, что я начинала хохотать, счастливо и бездумно, и уже не знала, что было, а чего не было, где я, а где мои фантазии. Я только знала, что он здесь, рядом, можно протянуть руку и коснуться его лица, можно поцеловать его ладонь, и он, пожалуй, не рассердится, а опять улыбнется. Мне было все равно, что будет завтра, точнее, я просто не думала об этом и не хотела думать. Какое мне дело до того, что будет, когда сейчас, здесь, рядом Павел, и он как будто разрешает любить себя. Мне было больно и радостно, и я верила, что время жестоких чудес уже прошло, а чудес настоящих еще только начинается.

Мужчине было около сорока. Высокий, крепкий шатен, с едва заметным шрамом на подбородке. Походка уверенная. «Бывший военный», — вдруг подумала я. Я ждала Павла в машине, он встретился с этим парнем в кафе. Говорили они не более двадцати минут, простились у двери дружески, за руку, но без улыбки. Мужчина сел в свой автомобиль и уехал, а Павел еще немного постоял, точно ждал чего-то, и вернулся в машину.

— Ну, вот и все, — сказал он. — Теперь я свободен. Что будем делать?

— Я есть хочу, — засмеялась я.

— Хорошая идея. Я тоже хочу есть. Сидя в кафе, я испытывал муки голода, но даже кофе не выпил, думая о том, что ты ждешь меня.

— Болтун.

— Издержки профессии.

— Какая у тебя профессия?

— Это страшная тайна.

— Ты мне ее откроешь?

— Если сумеешь расположить меня к себе.

— Ты в самом деле болтун.

— А я о чем говорю… Кстати, у меня есть желание соблазнить тебя.