Анатоль Имерманис - «Тобаго» меняет курс. Три дня в Криспорте. «24-25» не возвращается Страница 49

— Я сейчас вернусь, — шепотом говорит Густав, и, прежде чем девушка успевает возразить, Густав исчезает.

Притаившись в подворотне, Нора видит, как из мастерской выходит Смэш с большущим радиоприемником, влезает в машину и задергивает шторку заднего окна. Машина резко берет с места, и Норе остается лишь по-, глядеть ей вслед. Но как раз в этот момент, когда серая машина сворачивает в переулок, с другой стороны выныривает старый, потрепанный «форд», за рулем которого сидит Густав.

— Скорей! — торопит Нора, усаживаясь рядом с Густавом.

Фыркая и погромыхивая, старый «фордик» гонится из последних сил за серым лимузином. Однако, выйдя на шоссе, тот прибавляет ходу и быстро скрывается из виду.

— Нам их в жизни не догнать, — сетует Нора. Услышав паровозный свисток, Густав улыбается.

— Слышишь? Приближается поезд. Нагоним их у переезда. — И он так резко нажимает на акселератор, что Нора чуть не вываливается из машины.

Серая машина вынуждена остановиться перед спущенным шлагбаумом. Но дальше шоссе делает крутой подъем, который нелегко будет преодолеть старому «форду». Увидев, что шлагбаум уже подымается, Нора бежит за серой машиной, вскакивает на задний бампер, плюхается на багажник.

Машина подъезжает к двухэтажному особняку со щербатыми колоннами, стоящему посреди запущенного парка со столетними дубами и разросшимся кустарником. Впечатление такое, будто в течение многих лет здесь не ступала нога человека. Судя по спущенным жалюзи на окнах, дом тоже выглядит необитаемым.

Однако впечатление это ложное. Как только Смэш звонит у деревянной калитки, из кустов выскакивает человек в брюках гольф. Сунув руку в подозрительно, оттопыренный карман, смотрит в глазок и, лишь после того как узнает посетителя, открывает дверь.

— Тащи прямо наверх, — говорит он Смэшу. — Там сейчас никого, кроме этой старой ведьмы.

Смэш затаскивает приемник в комнату, которая некогда, возможно, и была светлой и уютной. Сейчас же мебель в ней покрыта толстым слоем пыли, обивка кресел кое-где продрана, и из дыр пучками торчит морская трава. Сквозь давно не мытые стекла пробивается палевый отсвет заката. Окна безрезультатно пытается отворить маленькая седая женщина в фартуке и косынке.

— Освободите место! — приказывает Смэш, подбородком указывая на столик рядом с дырявым диваном.

Старушка даже головы не поворачивает.

— Тьфу, черт! — в сердцах плюет Смэш. — Опять позабыл, что ведьма глуха как пень. Венстрат сведет меня в могилу своей конспирацией.

Поставив аппарат на диван, он вытирает носовым платком пот со лба, затем достает свою флягу. Словно только того и ждала старуха! Она тотчас забыла про окно и уже достала из кармана передника стопку; радушно улыбаясь, протягивает ее Смэшу.

— Единственный человек, кто меня здесь понимает, — ворчит он, дополна наливая стопку. — За твое здоровье, девочка!

Старуха хочет что-то сказать, но, как все глухонемые, бубнит невнятное.

— Ладно, ладно, — подталкивает ее Смэш к двери. — А теперь давай, мотай… шабаш… гуд бай… — недвусмысленными жестами выпроваживает он уборщицу.

…Прикинувшись, будто собирает цветы по обочине шоссе, Нора вот уже целый час наблюдает за усадьбой. После того как серая машина уехала, за забором незаметно никаких признаков жизни, и девушка начинает сомневаться в целесообразности своего нудного занятия. Но без Густава она ни на что не может решиться.

Внезапно Нора замирает — отворяется калитка, и, сопровождаемая сторожем, выходит седая уборщица.

— Да это же… — шепчет ошеломленная Нора. — Ну конечно… Это Ансова бабушка! — Удостоверившись, что сторож вернулся восвояси, Нора подбегает к старушке.

5

Придя в сознание, Тайминь долго не может сообразить, где он. Через узкие щели в спущенных жалюзи пробивается тусклый свет раннего утра, и в первый момент кажется, будто он у себя на койке. Но почему каюта вдруг такая просторная, откуда в ней взялись эти прогрызенные мышами кожаные кресла, дубовые шкафы с толстыми фолиантами, оленьи рога на стенах?

Тайминь было приподнялся, чтобы сесть, но тут же с громким стоном повалился назад. Прошло порядочно времени, пока утихла резкая боль в затылке. Осторожно приоткрыв глаза, он озирается по сторонам. Надо полагать, эта комната некогда служила кабинетом хозяину дома, не менее ясно и то, что здесь давно уже никто не живет. И уж нет никакого сомнения в том, что это не арестантская в полицейском участке. А в таком случае…

Тайминь силится вспомнить события вчерашнего дня» Однако нить их рвется и ускользает. К тому же порожденные в вялом мозгу туманные картины столь фантастичны, что более подошли бы к сновидениям, чем к суровой действительности… Газета с афишей «Поет и танцует Элеонора Крелле»… И потом она сама… Какой-то импрессарио, сообщивший, что Нора арестована… А дальше?.. Ах да, он же бросился на выручку Норе, бежал по темной улице, бесконечно длинной, какими бывают все дороги в ночных кошмарах… Но на этот раз он все же достиг машины, в которой сидела Нора, и тогда… Потом не было ничего… Ничего, кроме этого незнакомого помещения и дикой головной боли, будто накануне он самолично выпил целую бочку ямайского рома.

Медленно, избегая резких движений, Тайминь встает, подходит к двери, нажимает ручку. Дверь заперта на ключ и так массивна, что по крайней мере сейчас не приходится даже помышлять о том, чтобы ее выломать.

Он приподнимает жалюзи и лишь теперь понимает, что находится на втором этаже. Внизу простирается обширный парк, заросший буйным кустарником. Похоже, там нет ни души. Но стоит Тайминю приоткрыть створку окна, как из укрытия появляется человек в надвинутой на лоб шляпе и грозит револьвером. Несомненно, он будет стрелять без повторного предупреждения.

Стало быть, он все-таки под арестом. Но где? И за что? Что же, в таком случае, произошло с Норой? Все эти вопросы наваливаются скопом, на все разом не ответить. Надо попытаться сделать это по порядку.

В мучительном раздумье Тайминь ходит по комнате от стены к стене. Вот уже и появилась некоторая последовательность в мыслях. Но легче от нее не становится, ибо каждая догадка неизменно заканчивается одним и тем же проклятым «почему?». Очевидно, потому, что неведомому противнику что-то от него нужно. Нечто такое, из-за чего стало необходимым изолировать его от товарищей, заманить в ловушку, учинить всю эту провокацию. Нечто такое, что может предоставить один лишь он, единственный из всей команды, иначе не стоило бы впутывать в эту историю Элеонору…

Тайминь хмурится. На его лице залегают глубокие морщины. А что, если Элеонора вовсе не жертва, как он, но соучастница в афере? Нет, это немыслимо! Тайминь не допускает подобной мысли. Но голос разума настойчиво твердит: а много ли ты знаешь про эту женщину? Десять лет вы не виделись. Между вами были не только государственные рубежи и пограничники, но и непреодолимая пропасть, разделяющая два мировоззрения, два различных образа жизни. Откуда в тебе такая уверенность, что она сберегла незапятнанной вашу былую любовь, кто вообще она теперь — твоя прежняя Нора? К человеку, который все эти годы не отыскал дороги к тебе, и если не к тебе, то хотя бы к родине, по-видимому, надо подходить с иной меркой. С меркой Криспорта! Лишь она поможет тебе разобраться в том, что произошло и что еще ждет впереди, поможет благополучно выпутаться из этой переделки и добраться до своих…

Когда в двери слышится щелчок поворачиваемого ключа, у Тайминя уже полностью разработан план действий — в первую очередь установить соотношение сил, выяснить, предстоит ли ему спасаться самому или еще надо выручать Элеонору.

Толкая перед собой столик на колесах, нагруженный закусками и разными бутылками и посудой, входит Смэш. Он даже не смотрит на пленника, поскольку его взгляд прикован к переливающимся всеми цветами радуги бутылкам, стоящим на нижней полке этого передвижного бара.

— Привет, за ваше здоровье! — радостно провозглашает он, но тут же спохватывается: — Виноват, хотел спросить: как ваше здоровье?

Приглядевшись к Смэшу, Тайминь делает вывод, что человек этот всего лишь подчиненный. Но, возможно, как раз у такого пьянчуги и удастся что-либо выведать. Потому он быстро меняет свой замысел не притрагиваться к пище до того, как его освободят.

— А не позавтракать ли нам вместе? — радушно предлагает Тайминь и тянется к кофейнику.

— Не стану же я отравлять себя кофеином, — с неподдельным возмущением отклоняет угощение Смэш и, словно опасаясь, что никто не станет его упрашивать, наливает себе в чашку изрядную порцию спиртного. — Я всегда утверждал, что водочка с утра куда полезней, чем простокваша на ночь…

— Певица, наверно, тоже вас угостила? — отпивая понемногу горячий кофе, спрашивает Тайминь хрипловатым голосом.