Валерий Гусев - Розыгрыш с летальным исходом Страница 5

– Вам, девочки, особая роль в этом круизе. И сыграть ее нужно безупречно. Там, как говорится, под «фанеру» не споешь. Если вам это удастся, вы все обеспечены на всю жизнь.

– А вы, Серж, на все две? – ехидно уточнила вредная Нинка, самая старшая в труппе. Ей уже к тридцати, а ее карьере – к полуночи.

– Не дерзи, Нинель. Послушай, все слушайте. – И, понизив голос, он подробно рассказал о сути предстоящей репризы. Вернее, о сложном многоплановом спектакле, который им предстояло сыграть на острове в Тихом океане во славу искусства и денег.

Слушали его внимательно, замерев. В глазах попеременно: надежда и сомнения, недоверие и восторг, скрытая насмешка и нескрываемое восхищение. Но больше всего удивления.

– Да вы в своем уме, шеф? – вскочила Нинка.

– Не дерзи, Нинель. Если сомневаешься в себе или во мне – оставайся. Хоть в мюзик-холле, хоть просто в холле. Хоть на улице. Тебя за шиньон не тянут.

Один из охранников подходит к ней со спины, наклоняется и шепчет в самое ухо. Нинель бледнеет и прикусывает губку.

– Вопросы есть, лапочки-детки? – Шеф садится и раскуривает сигару.

Вопросов было много, но никто из девушек не мог решиться первой. И, несмотря на предупреждение, опять бухнула Нинка:

– И сколько нам до главного спектакля там припухать? Под вашими пальмами?

– Сколько надо. – Шеф дал исчерпывающий ответ. – Но скучать не будете, обещаю. У вас периодически будут гости…

– Клиенты? – зло уточнила Нинка.

– У тебя, Нинель, клиентов не будет, – так же зло отозвался шеф. – Ни по роли, ни по возрасту. – Он почмокал губами, пытаясь раскурить сигару. – Всех касается: без клиентов нам не обойтись. Это что-то вроде репетиций. Причем каждая из них – генеральная. Все должно быть натурально.

– Значит, переходим, девушки, – сказала, вздохнув, красавица Жанна, – с подиума в бордель. Со сцены – в койки.

– Можно подумать, – фыркнул шеф, едва не уронив сигару в тарелку, – можно подумать, что вы тут монашками жили. В строгом посту. – Он потыкал загасшую сигару кончиком в пепельницу, раскрошил. – Имейте в виду, детки-лапочки, все дни пребывания оплачиваются командировочными. Присутственные дни, при обслуживании клиентов, – по двойному тарифу. Вам такие ставки и в новогоднюю ночь не снились. И кроме того, все, что подарит клиент, – все ваше, до цента. Никаких отчислений, никаких комиссионных сборов.

Тут, как примерная школьница, подняла руку Милашка. Она же – Тутси, Малышка, Малявка, Литр-герл. Невысокая, даже маленькая, худенькая, как подросток, но с большой грудью, с наивным, хорошо отработанным взглядом больших голубых (кукольных) глаз – развращенная невинность. Она пользовалась особым успехом у пожилых, уже подпорченных мужчин.

– У меня – главная роль, – с легкой картавинкой произнесла она и потупилась.

– Да, Милашка, нужно будет раскрутить одного мужичка по полной программе. Так сказать, под расстрел его подвести. А потом помиловать.

– Пожилой, противный… Компенсация к окладу. – Голубые глаза приобрели стальной оттенок.

– А тебе мало обещано? – возмутился шеф, он не любил такой торговли. – Состав баксов в наследство! Тебе мало?

– Так вы ж все заберете, – с хорошо разыгранным простодушием хлопнула глазами Милашка Тутси.

– Ну… Как это все? Не все, конечно. Процентов семьдесят от капитала. Десять – тебе. Двадцать – на всех «таитян».

– Десять? – Опять глазки с лязгом, как у фарфоровой куколки, щелкнули. – Это скромно, Серж.

– Триста миллионов скромно? – искренне удивился шеф. – Такая кроха – и такой аппетит!

– Когда это будет… А если б прямо сейчас, мне бы и одного миллиона хватило.

– Все! – Шеф шлепнул ладонью по столу так, что даже подскочила раздавленная в пепельнице сигара. – Все! Аванса не будет! Еще вопросы?

Вопросы от «последних героев» посыпались чисто бытовые: жилье, питание, питие, развлечения. Шеф терпеливо отвечал, ни разу не проколовшись, – видно было, что все тщательно продумал и отчасти уже обеспечил. Во всяком случае, двухместные каюты на «Олигархе».

– И последнее. – Он достал сигару взамен раздавленной. – Главный клиент – лопух. Старый еврей. Богаче всех на свете. Но с ним будут еще двое…

– Охранники?

– В некотором роде. Опасные, крутые мужики. Не дай вам бог, девочки-лапочки, проколоться. Я бы посоветовал вам, вот тебе, Жанночка, и тебе, Мариночка, замкнуть их на себя. Взять на короткий поводок. Впрочем, все решите на месте. Работать творчески, с огоньком, с изюминкой. Ведь вы артисты, а не банщики. Возникающие по ходу проблемы разводим вместе – я буду все время рядом. – Тут он встал, все его терпеливое добродушие исчезло. Будто его и не было. Морщинки вокруг глаз исчезли, сменились холодным пустым взглядом: – Если не сделаете, все там останетесь.

– Утопишь, что ли? – криво усмехнулась Нинка.

– Зачем? – Шеф сделал вид, что безмерно удивился. – Оставлю без обеда. Месяца на два. И вы сами друг друга скушаете. Без следа. – Закурил, пустил в потолок колечко за колечком. – На этом все. Завтра в десять репетиция. Все свободны. – Подозвал взглядом охранника: – Декоратора, костюмера, реквизитора. И этого… Как его? Хормейстера.

– Хореографа, – поправила в дверях вредная Нинка.

Выйдя из здания, Нинка села в машину и, отъехав квартал, не останавливаясь, включила мобильник, ласково заворковала с холодными тревожными глазами:

– Это Дина. Сгораю от любви. Где? Когда? Целую, милый.

Оперативная информация: «Источник сообщает, что туристическая фирма „Колумб“ (кругосветка для VIP-персон) ведет подготовку к организации на ряде островов Тихого и Атлантического океанов сети публичных домов. В этих целях интенсивно подбирается спецконтингент. Ник.»

ДЕРЕВНЯ ПЕНЬКИ

Смеркалось. В ветвях старых берез среди листвы уже посверкивали ранние звезды. Небо за лесом начинало зеленовато светлеть – вставала луна. Замелькали над крышей дома, робко, чуть слышно попискивая, летучие мышки.

Тишина и прохлада заполнили всю пустоту мира.

Старина Нильс, сидя на корточках, покряхтывая, ладил на крыльце самовар, щипал лучину, пихал ее в пропахшую гарью трубу. Янка где-то в доме чем-то брякала, звенела, стучала и отчетливо ругалась – воевала по обычаю с посудой и другой утварью. Давняя, незатухающая вражда.

Из трубы самовара густо повалил белый дым, старик Нильс закашлялся и стал протирать заслезившиеся глаза.

– Кто-то едет, – сказал он, вставая и всматриваясь в конец аллеи. – Похоже, к нам.

Свет фар становился все ярче и определеннее, метался по сторонам, чутко отзываясь на все неровности нашей дороги, прыгал по стволам и кронам берез. Они радостно вспыхивали в ответ ярко-белым и изумрудно-зеленым.

Я нащупал пистолет в кармане куртки.

– Кого это несет? – недовольно проворчала Яна, выходя на крыльцо. – Вот уж ни к чему. У нас и так бокалов всего два осталось. – Янка настолько втянулась в деревенскую жизнь, что большие чайные чашки называла по-местному – бокалами.

– А сколько их было-то? – невинно спросил я, закуривая.

– Ты на что намекаешь? Да они у тебя сами по себе на полке перелопались. От старости. – Янка кинула пытливый взгляд на остановившуюся у калитки скромную «девятку». – Семеныч приперся… Не сказочный принц, однако. Я не права?

Семеныч – мой старинный приятель, бывший офицер КГБ, порвавший со своей службой в эпоху перестройки. Мы немного дружили, несмотря на далеко не лучшие отношения наших ведомств. Но личных взаимных претензий у нас не было. Тем более сейчас. Когда мы оба – бывшие. Оба ли?

Семеныч вышел из машины, распахнул навстречу Янке обьятия.

– А у нас жрать нечего, – с откровенным гостеприимством предупредила его Яна.

– А выпить найдется? – Он достал из машины сумку, широко зашагал к крыльцу. – Кроме чая, разумеется, – опасливо обошел шумевший самовар.

– Смотря по тому – сколько, – уклончиво отозвалась Яна. – Ты, вообще, надолго?

– Я, вообще, навсегда. – Семеныч поклонился Нильсу, прижав руку к сердцу. – Приветствую вас, низверженный крысиный король. – И прямиком – на кухню.

– Э-э-э! – Яна придержала его за рукав. – Что значит – навсегда?

– Испугалась?

– Растерялась, – опять уклонилась Яна. – У нас всего два чайных бокала осталось.

– А мне они ни к чему. Рюмки-то не все перебила? – Семеныч стал разгружать на стол сумку.

Янка одобрительно следила за движениями его рук и прямо на глазах теплела.

– Все, что ль? – вежливо спросила она. – Негусто, Семеныч. Ежели навсегда.

Нильс, распахнув ногою дверь, внес самовар. Хорошо и уютно запахло дымком.

– Ты погоди, старина, с чаем, – распорядился Семеныч, выставляя бутылки.

За столом Янка трепетно ухаживала за ним, подкладывая лучшие куски с таким видом, будто все эти закуски она сама наготовила. Специально к его приезду. Три дня от плиты не отползала. Семеныч посмеивался.