Дон Уинслоу - Власть пса Страница 70

Покончишь с проституцией и станешь просто жить.

И Нора решает ответить Адану — да.

Фабиан весь горит.

От слов, что нашептывает ему Пилар.

Правильно ли я ее понимаю? — гадает он. Она действительно говорит то, что я думаю? Ее слова тянут за собой его мысли: о ее губах, ногах, ступнях, погруженных в воду, сексапильных линиях ее тела под купальником. И фантазии: вот бы запустить руку под этот купальник, стиснуть грудь, потрепать ее киску, услышать, как она стонет, оказаться внутри нее и...

И она вправду имеет в виду rabiar? Испанский — такой хитрый язык, каждое слова в нем имеет множество оттенков. Rabiar может означать «испытывать жажду», «гореть», «сходить с ума», «безумствовать», и это все, кажется ему, она и имеет в виду. Но слово может также обозначать понятие «садомазохизм», и Фабиан гадает: может, она хочет, чтобы ее связали, отхлестали кнутом, грубо трахнули, — и у него разгораются новые дразнящие фантазии. Удивляющие его. Таких в нем прежде не будил никто. Фабиан представляет, как связывает ее шелковыми шарфами, стегает по красивому заду, охаживает кнутом. Видит себя позади нее, а она на четвереньках, он трахает ее по-собачьи, а она вопит: «Потяни меня за волосы!» И он сгребает в кулак эти густые черные блестящие волосы и оттягивает назад, будто вожжи, так что ее длинная шея изгибается, напрягается, и Пилар визжит от боли и удовольствия.

— Yo quiero rabiar.

— Ay, Dios mio!

В следующий раз, когда Фабиан приезжает на ранчо Мендеса (через несколько недель — бесконечных недель), он едва может дышать, когда выбирается из машины. Ему трудно дышать, голова плывет. И он чувствует вину. Удивляется, когда Гуэро приветствует его объятием: неужели безудержное влечение к жене этого человека не отражается у него на лице? Он уверен, что все видно, когда из двери выходит Пилар и улыбается ему. На руках у нее малыш, а другой рукой она обнимает маленькую девочку. Она говорит ей:

— Mira, Claudia, tio Fabian esta aqui. (Посмотри, Клаудиа, пришел дядя Фабиан.)

Дядя Фабиан.

Он чувствует укол стыда, точно было сказано: «Посмотри, Клаудиа, дядя Фабиан желает трахнуть твою мамочку».

Нестерпимо желает.

В тот вечер он целует Пилар.

Этот чертов Гуэро опять оставляет их одних в гостиной — уходит ответить на телефонный звонок. Они стоят рядом у камина, и она благоухает, точно цветок мимозы, сердце у него вот-вот взорвется. Они долго смотрят друг на друга, а потом целуются.

Ее губы такие чудесно мягкие.

Точно переспелые персики.

У него кружится голова.

Поцелуй заканчивается, и они отступают друг от друга.

Изумленные.

Напуганные.

Возбужденные.

Фабиан отходит на другой конец комнаты.

— Я этого не хотела, — говорит Пилар.

— Я тоже.

Но на самом деле он очень хотел.

Таков и был план.

План, который изложил ему Рауль, но Фабиан уверен, придумал его Адан. А может, и сам Мигель Анхель Баррера.

А Фабиан действует по этому плану.

И очень скоро они украдкой целуются, обнимаются, пожимают друг другу руки, обмениваются понимающими красноречивыми взглядами. Игра эта опасная и безумно будоражащая. Заигрывание с сексом и со смертью — ведь Гуэро, если узнает, наверняка убьет обоих.

— Нет, вряд ли, — возражает Пилар Фабиану. — Ну то есть да, тебя он, конечно, убьет, но потом наверняка примется вопить, плакать и простит меня.

Она говорит это с грустью.

Она не желает, чтобы ее прощали.

Она хочет гореть.

Но все-таки говорит:

— Между нами ничего невозможно.

Фабиан соглашается. Вслух. Но в мыслях думает, очень даже возможно. И случится. Это ведь моя работа, мое задание, мое поручение. Соблазнить жену Гуэро. Увезти ее от него.

Начинает Фабиан с магических слов: «Что, если бы...»

Самые коварные слова в любом языке.

Что, если бы мы встретились раньше? Что, если бы мы были свободны? Что, если бы мы могли отправиться путешествовать вместе — в Париж, Рио, Рим? Что, если бы мы убежали? Что, если бы мы прихватили с собой достаточно денег, чтобы начать новую жизнь?

Они точно двое детей, играющих в увлекательную игру. (Что, если бы эти камни были золотыми?) Они начинают обдумывать детали своего побега: когда они уедут, куда, что возьмут с собой. Как суметь уехать без ведома Гуэро? А как же его телохранители? Где им лучше встретиться? А как же быть с детьми? Она не оставит их. Ни за что не сможет бросить их.

Все эти фантазии строятся в разговорах урывками, в минуты, украденные у Гуэро, — в мыслях и сердце Пилар уже изменяет Гуэро. И в спальне — когда муж лежит на ней, думает она только о Фабиане. Гуэро самодовольно пыжится, когда она вскрикивает в оргазме (это что-то новенькое, что-то непривычное), но она представляет себе, что с ней Фабиан. Теперь Пилар крадет у мужа даже это.

Измена полная, осталось только воплотить ее в жизнь.

Вероятность перетекает в фантазии, фантазии переходят в размышления, а размышления выливаются в планы — так упоительно строить планы новой жизни. Они вдаются в мельчайшие детали. Оба они модники и тратят долгие драгоценные минуты, обсуждая, что надо взять с собой, а что можно будет купить на месте («место» меняется — это то Париж, то Рим, то Рио).

Или детали более серьезные: оставлять Гуэро записку или не надо? Просто взять и исчезнуть? Ехать им вместе или лучше где-то встретиться? А если встретиться, то где? А может, полететь одним рейсом, но порознь. Обмениваясь многозначительными взглядами через проход — долгий мучительный ночной перелет, наполненный предвкушением секса. Уложить детей и встретиться в его номере в парижском отеле.

Rabiar.

Нет, я не смогу вытерпеть, говорит она ему. Я зайду в туалет в самолете, а ты следом. Дверь она оставит незапертой. Нет, они встретятся в баре в Рио. Притворятся, будто незнакомы. Он последует за ней в переулок, прижмет ее к ограде...

Rabiar.

Ты сделаешь мне больно?

Если желаешь.

Да.

Тогда я сделаю тебе больно.

В нем есть все, чего нет у Гуэро — искушенность, красота, элегантная одежда, стиль, сексуальность. И он обаятельный. Такой обаятельный.

Пилар созрела.

Она спрашивает его — когда?

— Скоро, — отвечает Фабиан. — Я хочу бежать с тобой, но...

Но...

Жестокий противовес «что, если бы». Вторжение реальности. В их случае...

— Нам потребуются деньги, — заканчивает он. — У меня есть деньги, но их не хватит, чтобы нам скрыться надолго.

Он понимает — это щекотливый момент. Тот самый миг, когда могут лопнуть все мыльные пузыри. Они радужно переливаются в солнечных лучах, но, отягченные вульгарными финансовыми подробностями, могут лопнуть в мгновение ока. Фабиан изображает на лице смущение, подпускает капельку стыда, утыкает глаза в пол.

— Нам придется подождать, пока у меня не будет достаточно денег.

— А долго ли? — Тон у Пилар обиженный, разочарованный, в глазах у нее слезы.

Теперь как можно осторожнее, на цыпочках.

— Ну, не очень. Где-то год. А может — два.

— Но это слишком долго!

— Прости. Что тут можно поделать?

Фабиан задает этот риторический вопрос, как бы не рассчитывая на ответ. Но Пилар дает тот ответ, какого он и ждал:

— У меня есть деньги.

— Нет! — преувеличенно твердо возражает он. — Никогда!

— Но два года... Это немыслимо!

Но точно так же был немыслим их флирт, поцелуи, невероятен их побег...

— Сколько денег нам нужно? — спрашивает Пилар.

— Несколько миллионов. Вот почему и потребуется столько...

— Столько я смогу снять со счета в банке.

— Нет, нет, как я могу...

— Ты думаешь только о себе, — укорят Пилар. — О своей мужской гордости. Как ты можешь быть таким эгоистом?

Вот он, ключ к успеху, думает Фабиан. Теперь, когда он перевернул уравнение задом наперед, дело сделано. Теперь, если он примет ее деньги, это будет актом великодушия, отказом от эгоизма с его стороны.

— Ты не любишь меня, — надувает она губки.

— Я люблю тебя больше жизни.

— Не настолько любишь меня, чтобы...

— Да, — перебивает он, — настолько.

Пилар бросается обнимать его.

По возвращении в Тихуану Фабиан разыскивает Рауля и сообщает ему — дело сделано.

На это потребовались месяцы, но наконец Акулу, Эль Тибурона, вот-вот накормят.

Очень вовремя.

Потому что подоспела пора начинать войну против Гуэро Мендеса.

Пилар аккуратно складывает маленькое черное платье в чемодан.

Вместе с черными бюстгальтерами, трусиками и другим бельем.