Данил Корецкий - Свой круг Страница 8

— Жа-а-лко, — протянул прокурор. — Вот эта наша жалость и приводит к уголовным делам. Его надо было давно с работы уволить, так нет, жалели! Старается, мол, и человек хороший. Так и взращивается безответственность и некомпетентность.

Хороший человек — это не профессия. Расплодили «хороших людей»! И результаты налицо. А у погибшего, кстати, тоже дети, двое! Их вам не жалко? — Белов сделал короткую паузу и решительно рубанул ладонью воздух. — Предъявляйте обвинение и берите под стражу! Письменное указание давать нужно?

— Нет. — Шеф опять был кругом прав.

— Значит, с этим решено, до конца месяца пойдет в суд. — Белов сделал еще одну пометку. — А что с делом Вершиковой? Молоков жаловался, будто мудрите, отчетность им портите, раскрываемость снижаете…

Я знал, что Молоков не жалуется, но шеф любил обострять ситуации.

— …Разве мало оснований для предъявления обвинения?

— Да вроде достаточно, — я пожал плечами. — Но с другой стороны — свидетели ничего не видели, прямых улик нет, сама Вершикова дает путаные показания. Иногда мне кажется… В общем, не похоже, чтобы она просто так, без причины совершила убийство.

— Э, Юрий Владимирович, признаться, такого от вас не ожидал, — с укором проговорил прокурор и усмехнулся.

— Чего «такого»?

— Такого мальчишества, даже, извините, дилетантства. «Кажется, наверное, не похоже…» Да разве это следственные категории? Вы же профессионал и должны оперировать только фактами. Фактами! Сколько преступлений совершается практически безмотивно, по пьянке, когда не только причины нет, но и повод-то пустяковый! Или вы первый год на следствии?

Он был прав.

— Где вы видели убийство при свидетелях, с изобилием прямых улик? Неочевидные преступления доказываются всегда на косвенных, и они ничуть не хуже, даже прочнее, вы это знаете из теории, но с косвенными доказательствами труднее работать!

— Убедили, — попытался я прервать аутодафе, но не тут-то было.

— Искусство следователя, я имею в виду хорошего следователя, — нравоучительно продолжал прокурор, — в том и состоит, чтобы уметь интуитивные догадки превращать в доказательства. А все эти голые сомнения… — Он махнул рукой. — Грош им цена.

Белов хлопнул ладонью по столу, как бы вбивая беспочвенные сомнения в полированную столешницу.

— Предъявите Вершиковой обвинение, допросите тщательно, подробно, постарайтесь установить психологический контакт, пусть она вспомнит мельчайшие детали происшедшего. И все станет понятно и бесспорно. И кончайте дело, нечего тут мудрить.

Все было ясно. Я вел себя как неопытный стажер, еще не распрощавшийся со студенческой инфантильностью, и Белов недвусмысленно указал на это. Хорошо еще, что он не знает, как я потрошил сигареты!

Я достал план расследования. Почти против всех пунктов стояли «птички» — выполнено. Что еще остается? Получить документы, характеризующие участников дела, — запросы посланы, подождем. Истребовать акт судебно-медицинской экспертизы — это нужно срочно. Сел за машинку, отпечатал запрос, вручил практикантам. Ничего неожиданного от заключения врачей я не ожидал — иначе мне бы уже позвонили. Но когда ребята принесли бумагу с чуть расплывчатой лиловой печатью, напряженно вчитывался в неровный из-за разболтанности литер текст.

Смерть наступила около полуночи от проникающего ранения сердца, других повреждений не обнаружено. Легкая степень опьянения, ядов в крови нет.

Да и откуда им быть, ядам? Страховочный контрольный вопрос, на всякий случай. Из того же ряда, что проколотые сигареты.

Я бросил злополучную пачку в «дипломат». Если сейчас осветить ее ультрафиолетом, свежий клей обязательно выдаст проделанные неким сверхподозрительным субъектом страховочные манипуляции.

У Вершиковой не было ни ультрафиолетового осветителя, ни лупы, но она так пристально рассматривала яркую сигаретную пачку, что у меня мелькнула глупая мысль, будто она видит все невооруженным взглядом.

— Откуда это?

Бледная, с отеками под глазами, равнодушная ко всему окружающему, она вдруг оживилась, в голосе появился неподдельный интерес.

— Золотов передал для вас.

— Золотов?!

Здесь приятные пустячки имеют другую цену, чем на свободе. Фирменные сигареты, переданные с воли в знак внимания, — все равно что в обычных условиях ультрамодное платье, специально привезенное из-за границы. А может, и ценнее! Ну кого бы Вершикова удивила в своей парикмахерской новым платьем? А тут в камере — фурор: охи, вздохи, завистливые восклицания. «Счастливица» окажется в центре внимания, событие запомнится.

— Молодец, Валера. Не говорил ничего?

Вершикова распечатала сигареты. Руки у нее были некрасивые — широкая кисть, короткие пальцы с мелкими, будто обгрызенными ногтями.

— Привет передал, о здоровье справлялся. Поддержать вас хотел, ободрить.

Вершикова улыбнулась.

— Молодец, свое дело туго знает!

— Какое «свое дело»?

— Спички найдутся? — проигнорировала она мой недоуменный вопрос.

Я полез в портфель. Тусклый свет слабой лампочки рассеивался в крохотном, без окон, кабинете. Стол прибит к полу, стул и табурет по обе стороны от него тоже прихвачены металлическими уголками. Под высоким потолком лениво вращались лопасти вентилятора, натужно гудел мотор в черном отверстии вытяжной системы.

Они включились автоматически, одновременно с электрическим освещением.

Не помогало. Воздух оставался душным, накрепко пропитанным застарелым запахом дыма тысяч папирос и сигарет. Их курили взвинченные, издерганные опера и усталые следователи, угощали людей, сидящих напротив, — без этого устоявшегося ритуала не обходится почти ни один допрос. Глубоко затягивались подозреваемые, облегчившие душу признанием, нервно глотали дым те, кто был «в отказе» и надеялся выйти отсюда «под расписку». Хотя это и шаблонно, но маленький, начиненный табаком бумажный цилиндрик очень часто оказывал растормаживающее действие и способствовал установлению взаимопонимания.

И Вершикова заметно расслабилась, успокоилась, повеселела. Пора переходить к делу.

Я достал заранее приготовленное постановление, разложил на неудобном столе бланк протокола допроса.

— Вам предъявляется обвинение в умышленном убийстве гражданина Петренко, то есть в преступлении, предусмотренном статьей сто третьей Уголовного кодекса РСФСР…

Привычно выстреливая казенные обороты, я завершил процедуру установленным вопросом.

— Признаете ли вы себя виновной и что можете показать по существу обвинения?

Вершикова цинично скривила губы.

— Показать-то кое-что могу, а вот сто третью брать не собираюсь! Дело-то как было: посидели, потрепались, выпили, музыка там и все дела… Валерка с Галкой наверх поднялись, а Федун ко мне полез… Я и так, и этак: нет, не хочу, отстань, вырываюсь — куда там!

С Вершиковой произошла удивительная метаморфоза. То же отекшее, голое без косметики лицо с рубцами от жесткой свалявшейся подушки, мятый-перемятый вельветовый сарафан, двойник того, что был на Марочниковой, но она сама неуловимо изменилась, разительно отличаясь от Вершиковой на первом допросе и даже от самой себя пятнадцать минут назад, когда ее только ввели в следственный кабинет. Хотя я не сразу определил, в чем же состоит эта перемена.

— Вижу — плохо дело: хватает за разные места, платье срывает, выдралась кое-как, отскочила к стенке, там этот ножик висит… Схватила, выставила — не подходи! А он налетел с разбегу…

Составляя протокол, я незаметно наблюдал за обвиняемой. Она снова закурила, на этот раз не спросив разрешения, и, раздумчиво выпуская дым сквозь плотно сжатые губы, остановившимся взглядом словно бы продавливала неровную шероховатую стену.

Внимательно прочитала протокол, спокойно, с заметной удовлетворенностью подписала, по-хозяйски убрала сигареты в крохотный, с кнопочкой, нагрудный карман и, подчиняясь короткому жесту возникшей в дверях женщины в зеленой форме, вышла не попрощавшись.

Я наконец понял, что изменилось: она держалась очень уверенно, как человек, принявший трудное решение и готовый следовать ему при любых обстоятельствах.

Возвращаясь в прокуратуру, я обдумывал результаты допроса. Многое в нем мне не понравилось.

Не понравилось запоздавшее на два дня расчетливое признание.

Не понравилось, как Вершикова говорила: слишком напористо и зло, будто была не обвиняемой, а обвинителем.

Не понравилась резкая смена настроения.

И самое главное, не понравилось, что названный ею мотив, такой убедительный и подходящий к ситуации, Золотов уже пытался исподволь подсунуть следствию.

А постоянно действующий где-то в затылочной части мозга компьютер каждую секунду, независимо от моей воли решающий различные ситуационные задачи, разбирающийся в переплетении причинно-следственных связей, ищущий логическое обоснование всем действиям и поступкам людей, с которыми приходилось иметь дело, проверяющий достоверность слов, взглядов, жестов, неторопливо отбирал неувязки и несуразицы, подтверждающие обоснованность интуитивных сомнений.