Кирилл Казанцев - Тайное становится явным Страница 8

— О нет… — простонал чиновник. — Я никогда… это неправда… Я порядочный человек, спросите у любого…

— Вы не порядочный, — отрезала женщина. — А «выделения порядочности», о которых вы, должно быть, говорите, случаются у вас в критические дни и нисколько не умаляют вашу сущность нехорошего человека.

— Вы гнусный педофил, Павел Максимович. Пятнадцать лет назад, когда вы были мелким функционером в отделе молодежной политики, на вас пытались завести уголовное дело за совращение малолетнего. Поймали на горячем. Но случилось что-то странное: мать пострадавшей девочки забрала заявление, а следователь заболел склерозом. С тех пор вы стали осторожнее. Завели семью, сделались респектабельным, и больше ничто не напоминало о конфузе девяносто шестого года. Вы не рыщете вечерами по темным аллеям с целью найти объект для удовлетворения своей порочной страсти, а действуете умнее. Риск остается, но риск разумный. Последние годы вы сотрудничаете с госпожой Волынцевой — директором детдома номер восемь. У женщины безупречная репутация, а страсть к деньгам и моральную нечистоплотность удается скрывать. Сколько раз за последний год вы посещали это заведение? По нашим приблизительным подсчетам, раз восемь, не так ли? Зинаида Осиповна берет дежурство, отпускает под благовидными предлогами нянечек и воспитателей… Выбранный ребенок не понимает, что с ним происходит, тем более что к боли детдомовцы привыкли с пеленок. А сегодня очень хорошо все складывалось — мальчик с рождения глух и нем, пожаловаться не сможет, ваша жена уехала в санаторий, завтра выходной, на работу бежать не надо, охрану отпустили… Что вы знаете о Боге, Павел Максимович?

Чиновник от неожиданности как-то странно дернулся и машинально прикрыл руками промежность. Женщина презрительно засмеялась.

— Стыдно, Павел Максимович? — спросил мужчина. — Да бросьте вы, какие проблемы? Стыдно только денег не иметь — так выражаются в ваших кругах? В детдоме тишь да гладь, детишки запуганы, но процесс воспитания поставлен так, что никто не жалуется. А если из персонала кто-то и в курсе, то благоразумно помалкивает, поскольку в бизнесе большие люди и кара последует незамедлительно. Имеется подозрение, что, кроме вас, богоугодное заведение посещают и другие лица, имеющие отношение к властным структурам, — их немного, но они есть, и на хлеб с икрой Зинаиде Осиповне в преддверии Великой депрессии хватит. Но речь в данном случае не о них — они свое получат. И как жена вас терпит, Павел Максимович? В постели вы никакой, секс с женщиной — омерзителен, у вас иное предназначение. Почему вы, кстати, не спрашиваете о ребенке, которого сегодня подкинула Зинаида Осиповна? Вас не беспокоит, что он остался без присмотра, где-то замерзает, плачет, может умереть?..

— Конечно, меня это беспокоит… — выдавил чиновник и будто смутился, хрипло закашлялся. — Не понимаю, о чем вы говорите…

— Попались, — обрадовался мужчина. — Да ладно, все и так понятно. Ребенок в безопасности: спит в теплой машине, естественно не в вашей. Проснется там же, где уснул. Момент вашего прибытия в детдом зафиксирован видеокамерой, видно, как вы подходите к крыльцу, как женщина передает вам ребенка, как кладете его в машину. Для суда не основание, но зачем широкой здравомыслящей общественности продажный суд? НАШЕМУ суду все ясно.

— Какому еще ВАШЕМУ суду? — простонал чиновник. — Что вы собираетесь со мной делать?

— Вы готовы признаться, что хотели надругаться над малышом?

— О господи… конечно, нет… Я никогда… это не то, что вы думаете… у меня свой кодекс чести… Я бы никогда не позволил себе что-то грубое и необратимое… О боже, отвяжите меня… дайте мне уйти, я никому не расскажу…

— Подташнивает что-то, — призналась женщина.

— Держитесь, коллега. Мы только вошли в этот мир зловония.

— Что вы хотите со мной сделать?.. — изнемогал чиновник.

— Поначалу мы хотели вас расстрелять, — простодушно отозвался злоумышленник. — То есть насмерть, навсегда. «Я стреляю, и нет справедливости справедливее пули моей». Михаил Светлов. Вы не любитель поэзии, нет? Согласитесь, Павел Максимович, что вы этого заслуживаете. Мир станет добрее и чище. Потом мы решили, что смертный приговор — это преступный гуманизм с нашей стороны. Вы умрете, потом возродитесь в саванне баобабом и будете атмосферу загрязнять. Тогда мы приняли решение нанести вам травмы… хм, различной степени тяжести. Но отказались и от этого — мелко. Идеальное решение предложила моя коллега, и я с ней с радостью согласился. Очень просто и действенно. Готовы, Павел Максимович? Сейчас мы вас приятно удивим.

И охваченный ужасом чиновник обнаружил, что свет фонарей приближается, делается резче, ослепительнее, а в пространстве что-то шевелится, набухает… Чиновник тоскливо и монотонно завыл, испортив воздух.

— Надеюсь, вы поняли, Павел Максимович, — сообщило пространство мужским голосом. — Наш приговор: кастрация. Нам очень жаль, но со стерильностью и обезболиванием в гараже проблемы, поэтому вам лучше потерпеть и помолиться. Dura Lex Set Lex, Павел Максимович, то есть «закон суров, но это закон». Впрочем, вам предоставляется последнее слово.

Чиновник не мог ничего говорить! Слова застряли словно ком в горле, обезумевший чиновник издавал какие-то бессвязные хрипы, брызгал слезами, вертелся, как пескарь на сковороде. А двое приближались, раздался ржавый металлический звук — подобный звуку давно не используемых ножниц!

— Не хочу я к нему прикасаться, — прошептала женщина. — Меня реально стошнит.

— Забыла про ухваты, дорогая? — откликнулся мужчина. — Эти штуки справа, на стеллаже. Прижми ему ноги и держи.

Чиновник почувствовал, что уже не может дергать ногами, их прижали к стене. И снова этот чертов корябающий звук, металл прижался к волосатому животу, пополз вниз… Он издал берущий за душу вопль умирающего лебедя и потерял сознание.

В популярном ночном клубе «Гусь, свинья и товарищи» вблизи площади имени К. Маркса, невзирая на позднее время, было шумно и многолюдно. Известная фирма, занимающаяся поставками и сбытом информационных технологий, отмечала десятилетие своего безбедного существования. Текила и коктейли лились рекой, публика веселилась на широкую ногу. Взрывы хохота и многоголосый гул сотрясали пространство. Практически все столики были заняты, народ толпился у бара. Гремела клубная музыка — такое ощущение, что у исполнителей сгорели все инструменты, остались барабаны и синтезатор, а в голове — две ноты. Но это никого не волновало — на танцполе, в дыму и чехарде огней дружно скакали несколько десятков человек — и стар и млад. Пару минут назад перед публикой пытался выступить приглашенный аниматор, но инициатива не нашла поддержки — прыгать в мешках и прятать под одеждой засушенную рыбу-еж желающих не нашлось. Народ предпочитал стихийное веселье. А если развлекаться «со стороны» — то как-то нестандартно и желательно непристойно, поскольку градус веселья был уже на высоте.

Как раз в разгар самого веселья музыку внезапно приглушили, и задорный голос проорал в динамик:

— Господа, я умоляю вас, освободите, если вам не сложно, центральное место на танцполе! Ну, господа… Наш уважаемый аниматор желает реабилитироваться и обещает незабываемый номер! А ну, брысь из центра окружности, кому сказано!

Публика взревела, и, хотя никто ничего не понял, толпа схлынула, люди сместились к краю танцпола. Включился невидимый механизм, красиво и эффектно приподнялась и отъехала крышка люка, утопленная в пол, заработал подъемник. Эта штука была уникальна, директор клуба весьма гордился своим приспособлением, которого ни у кого больше не было — его придумал один из его помощников. Отличная вещь: например, в разгар корпоративной вечеринки поднять из ниоткуда босса фирмы, который сказал, что не придет; или на мальчишнике перед свадьбой доставить разгоряченной публике парочку-другую полуобнаженных симпатичных див…

Сегодня не было ни босса, ни девчонок. Босс присутствовал в зале, девчонок хватало и своих. Переливающийся огнями подъемник доставил на поверхность абсолютно голого мужчину, лысина у которого была чем-то натерта, светилась, словно лампа, а волосы вокруг нее торчали дыбом, как колючки у дикобраза. Он сидел на корточках, словно собачка, готовая броситься, рот его был раскрыт, язык торчал наружу, глаза безумно блуждали. На лбу у «дикаря» светилось: «Я — педофил». Мужчина затравленно вертел головой, лоснящуюся физиономию увечила гримаса. Поначалу никто ничего не понял, затем минута молчания сменилась диким хохотом! Люди ржали и тыкали в фигуру пальцами. Хрен его знает, что такое, но смешно. Вроде объекта арт-искусства — непонятно, но здорово! А когда фигура подпрыгнула, зажав причинное место, и принялась метаться по танцполу, надрывно вереща, пьяная публика начала аплодировать и кричать «Браво!». Многие тут же кинулись снимать на сотовые телефоны. Признаков кастрации у господина не было, но к тому самому месту были привязаны веревки, на концах которых гремели консервные банки — вроде того как мальчишки когда-то измывались над кошками (хотя и сейчас, возможно, измываются). Господин был явно не в себе. Сообразив, что вокруг него люди, он рухнул на колени, завыл. Потом вскочил и, смешно подбрасывая ноги, кинулся на толпу, надеясь вырваться из окружения. Сбил какую-то девушку в короткой юбке, и стоявшему рядом кавалеру это не понравилось — он возопил и подошвой ботинка (чтобы руки не пачкать) швырнул бедолагу обратно на танцпол. Тот носился кругами, не соображая, где находится и как себя вести.