Виктор Стрелков - «Прыжок на юг» Страница 11

— В общем, раз, два и обчелся, — засмеялся Глазунов.

— Впрочем, что тут странного! — продолжал Протасов, — русская душа — нараспашку! Пойдем по бокальчику, а?

— Стоит ли? — нерешительно сказал Глазунов.

— Посидим в ресторане, — настаивал Протасов.

— Нет, это слишком капитально. Что-нибудь облегченного типа. Например: «Соки-воды»... там есть «Цимлянское».

В павильоне четыре молоденькие официантки сидели за столиком, разговаривали.

— Милые девушки, — сказал Протасов, окинув взглядом витрину буфета. — Утолите муки жаждущих.

Официантки засмеялись. Одна подошла к ним.

— Садитесь за столик. Вам «Шампанского»?

— Вы удивительно прозорливы! — воскликнул Протасов. — Одну бутылку и два пирожных.

Выпили по стакану. Глазунов слегка наклонился над столиком и прижал руку к правому боку.

— Ты что?

— Сволочная штука. Аппендицит. Ноет и ноет. — Глазунов слегка поморщился.

— Вот тебе на! В наш просвещенный век ты не можешь избавиться от какого-то слепого отростка! — с укоризной сказал Протасов.

— Не хочу ложиться на операцию, — нахмурился Глазунов. — Нет ничего приятного.

Протасов насмешливо свистнул:

— Эге! Какая повышенная требовательность к жизни — чтоб даже болезнь и та была приятной.

— Ну, положим, это не совсем так, — Глазунов посмотрел на часы. — Однако пора ехать.

Протасов проводил Глазунова до остановки автобуса.

— Ничего, Петя, если я тебе завтра звякну?

— Вот чудак, конечно, звони. Я ведь сейчас как вольноопределяющийся.

Главный почтамт, как всегда, монотонно гудел голосами людей и перестуком штемпельных печатей.

Вебер подошел к окошечку, взял несколько телеграфных бланков, заполнил их четким упругим почерком:

Все телеграммы начинались одинаково: «Валентина выходит замуж. Ждем вас свадьбу...»

Телеграфистка улыбнулась понимающей улыбкой и втайне позавидовала незнакомой Валентине, на свадьбу которой телеграммы сзывали гостей из Москвы, Киева, Риги, Орла. После того, как Вебер вышел из почтамта, в ее кабинку вошел неприметного вида человек, Окошечко захлопнулось.

«Гора с горой не сходится»

За окнами постепенно затихал, отходил к ночному покою город.

Дорохов ходил по кабинету, заложив руки за спину, шагал не спеша, видимо, обдумывая что-то.

Широкоплечий, стройный, высокий, размеренно шагал он по кабинету. И так был легок его шаг, что казалось — это не шестидесятилетний генерал, а тот, давний краском Первой Конной Алексей Дорохов, «Муромец», как звали его в то время, а потом, когда работал в ОГПУ, «перекрестили» в «Поддубного».

Посмотреть — легко, в достатке шагал человек по жизни! А на самом деле?

Детство — с кваса на воду в волжском селе Дубовка, потом с четырнадцати лет, как началась империалистическая, работал на французском заводе в Царицыне. В шестнадцать его арестовали: «мутил» рабочих на царицынских лесопилках. Как малолетнего выслали в Дубовку. Работал там на пристани — грузил баржи знаменитыми камышинскими арбузами, таскал тяжелые «пятерики» с пшеницей. Потом записался в Красную гвардию. Бился с Деникиным, Красновым, Врангелем, белополяками, Махно и более мелкой сошкой — бандитскими атаманами, что объявлялись то тут, то там и в большинстве случаев так же быстро исчезали, оставив на своем пути пожарища, трупы замученных сельчан, сирот, искалеченную, опустошенную землю.

С тех времен, к непогоде, вспоминал Алексей Васильевич и окоп возле Воропоново, в который свалился с плечом, пронизанным пулей, и холодную ноябрьскую ночь — по пояс в ледяной воде Сиваша, и бросок под Казатиным, когда косой вспышкой взметнулся над ним белопанский палаш...

А ОГПУ! Выстрелы из-за угла, бессонные ночи, распутывание вражеских хитросплетений.

Навали такое на дуб — не вынесет, сломится, а он вынес и даже не погнулся! Посмотреть — легко жил человек, и шестьдесят лет только и следа оставили, что возле рта горьковато-суровые русла проточили, да пеплом припорошило голову...

Дорохов посмотрел на часы — без пяти два. «Еще пять минут». Он потянулся, хрустнул пальцами и подошел к столу.

Рефлектор настольной лампы «журавля» был нацелен на объемистую черную папку.

Зазвонил телефон.

— Дорохов у телефона!

«Сейчас будете разговаривать. Не кладите трубку», — раздался слегка сипловатый голос.

— Хорошо.

Дорохов открыл папку. Поверх пачки бумаг разного формата, соединенной скрепками, лежала большая фотокарточка человека с аскетическим удлиненным овалом лица и холодными глазами, они смотрели куда-то в сторону.

В трубке щелкнуло.

— Здравия... — Дорохов осекся.

— Отставить! — сказал знакомый голос Сазонова. — Без официальности.

— Здравствуйте, Николай Самойлович!

— Здравствуй, Поддубный! — сказал Сазонов. — Ну, рассказывай, как живется-можется.

— Живется отлично, Николай Самойлович! Получили портрет кисти микроаппарата?

— Получил! — ответил Сазонов.

— Ну как он вам больше нравится: в профиль или фас? — Дорохов рассмеялся.

— Мне бы оригинал! — весело ответил Сазонов. И после паузы добавил: — Уже больше двадцати лет хочу взглянуть на него, а портрет, правда, только в фас, видел столько же лет назад.

— Не пойму! — удивился Дорохов.

— Не виню, Поддубный. Это для тебя из серии армянских загадок про Карапета. Ты и не пытайся понять. Одним словом, карточку в фас этого сукина сына я действительно видел очень давно. Изменился, конечно, но в общем тот же! Что нового?

— Все телеграммы даны по ложным адресам, но одна — в точку! Ждем гостя. Тройку «Бычи» взяли, разматываем клубок.

— Правильно. Обрубайте все отростки — авось что-нибудь новенькое прорастет, — ответил Сазонов. — Только не торопись, не поспешай! Как зрение?

— Зрение стопроцентное, умноженное на двадцать четыре. Большего обеспечить не могу! — улыбнулся Дорохов. 

— Ты, консерватор, Поддубный! Неужели не можешь сутки продлить хоть на час? А эфир как?

— Молчит.

— Хризантемами занялся? Что ж, это смягчающее обстоятельство. Цветы — радость жизни. Ну, ладно, действуй, Алексей Васильевич! До скорого! И смотри, чтобы все протекало в русле легенды. — Мембрана щелкнула.

Дорохов положил трубку, взял фотокарточку, за ней лежала другая — то же продолговатое аскетическое лицо, но в профиль, посмотрел одну, затем другую и закрыл папку.

Психологический этюд

Клочья изорванных ветром туч низко стелились над землей. Напористый сырой ветер вычесывал золотую листву из подстриженных кустов, завихряя, гнал ее по летному полю. На мокром, местами выщербленном асфальте перрона стояла толпа встречающих. Курили, разговаривали и нетерпеливо посматривали на часы — самолет из Москвы опаздывал. Вебер стоял возле самой ограды, отделяющей перрон от летного поля, и, кося глаза то в одну, то в другую сторону, курил сигарету. Синяя велюровая шляпа с непросохшими отметинами дождя была низко надвинута на глаза, воротник плаща поднят.

Вот сквозь шиканье и шорохи ветра просочилось слабое ворчанье мотора, оно быстро приближалось, становясь громче, повисло над аэродромом, потом рокот мотора удалился — самолет заходил на посадку. На одно мгновение мелькнуло в разрыве туч длинное серебристое туловище, а спустя несколько секунд большой акулоподобный самолет, легко коснувшись земли, побежал по бетонным плитам. Разбрызгивая лужицы, к самолету помчались два электрокара. Было видно, как из самолета, словно из свинцового тюбика, выдавливалась черная масса и, стекая по трапу неспешным ручейком, тянулась к зданию аэропорта.

Вебер закурил новую сигарету, зябко передернул плечами, оглянулся. В это мгновение динамик трескуче кашлянул и объявил:

«Пассажир Казанов, прибывший самолетом рейса № 216, Вас ожидает на привокзальной площади автомашина № ГТ-67-18». Сделав паузу, динамик еще дважды пригласил пассажира Казанова в ожидающую его машину. «Угадаю или нет»? — думал Вебер, скользя взглядом по лицам проходящих рядом пассажиров. Три пассажира показались ему похожими на Казанова, каким он его мысленно нарисовал.

Прошли все. Дежурный закрыл трубчатые низкие ворота, посмотрел на Вебера и сказал:

— Не прилетела?

— Нет, — ответил Вебер, улыбнулся про себя: «И почему именно „она“?»

Такси ГТ-67-18 стояло возле подъезда. Острый глаз Вебера увидел сквозь поднятые стекла нового пассажира — одного из тех, которые были избраны им кандидатами в инженера Казанова. Он подошел к такси, открыл дверцу. Пассажир выжидательно посмотрел на него.

— Казанов, если не ошибаюсь? — Вебер улыбнулся.

— Да, — сказал пассажир.

— Глухов, — представился Вебер, протянув Казанову руку.