Виктор Стрелков - «Прыжок на юг» Страница 12

— Да, — сказал пассажир.

— Глухов, — представился Вебер, протянув Казанову руку.

— Поедем? — спросил через плечо шофер.

— Сейчас, — сухо ответил Вебер и к Казанову:

— От имени дирекции я должен извиниться перед вами, товарищ Казанов.

Казанов вопросительно приподнял брови.

— Получилась неприятность: мы не смогли забронировать вам номер в гостинице. Поэтому придется на одну ночь устроить вас в н-ской гостинице.

— Это далеко? — вяло спросил Казанов.

— Нет, отсюда минут 35 езды. Так ведь? — обратился Вебер к шоферу.

— Как ехать, а то и за полчаса долетим.

— Хорошо, — согласился Казанов.

Вебер тронул шофера за плечо:

— Погоняй!

Через полчаса машина остановилась у подъезда небольшой гостиницы. Вебер расплатился с шофером. Казанов взял свой чемодан, и они вышли.

В номере оба разделись. Вебер сел, близко придвинув стул к столу, покрытому камчатой скатертью. Казанов подошел к окну, отдернул шторку, закурил.

Потом повернулся, чихнул.

— Шнупфен?[1] —тихо спросил Вебер.

— Как дважды два, — ответил Казанов.

— Итак, Валентина выходит замуж, — сказал Вебер.

— Как скоро?

— Завтра.

Сказав это, Вебер отодвинулся от стола, край скатерти, прикрывавший его колени, соскользнул.

Казанов усмехнулся — на коленях Вебера лежал пистолет.

Тут же взметнулась рука, и черный зрачок ствола замер на уровне груди Казанова.

— Руки! — тихо, но твердо сказал Вебер.

Лицо Казанова побледнело.

— Фалле![2] — почти прошептал он и поднял руки. Подобие улыбки появилось на лице Вебера.

— Прюфунг[3], — сказал он, пряча пистолет. — Садитесь.

Казанов сел напротив Вебера, закурил.

— Неприятный эксперимент, — настороженно сказал он. — Не пойму, в чем смысл?

— В подобных ситуациях человек должен заговорить на родном языке. Мое давнее убеждение подтвердилось. Не одобряю, кстати, вашего способа ношения оружия. Ведь вы не можете оказать сопротивления, если ваш пистолет находится там, где он сейчас, учтите это.

— Учту. Но если б ваше убеждение в отношении применения родного языка не подтвердилось бы сейчас?

Вебер пожал плечами.

— Не люблю разговаривать о несущественном. — В его тоне прозвучало начальственное раздражение. После затянувшейся паузы продолжал. — Завтра выедете в Е. Юго-восточней этого пункта расположен военный аэродром особого назначения. Но этот объект вас будет интересовать только с точки зрения ликвидации одного человека... — Он помолчал. — Запоминайте как следует: Глазунов Николай Аверьянович, возраст — 27 лет, звание — старший лейтенант, должность — командир звена... Фотокарточки нет. Срок исполнения 3 дня. Сообщить мне по адресу... — Вебер вынул из бокового кармана пиджака блокнот, авторучку и, быстро написав адрес, протянул листок Казанову. — Заучить сегодня и сжечь!

— Слушайте дальше. По телефону свяжитесь с аэродромом и передайте, что привезли письмо Глазунову от брата. Детали обдумайте. Ситуация подскажет.

Основной текст телеграммы об исполнении: «Галя выехала». Остальное: номер поезда, вагона, встречай, целую и прочее — в любых вариантах. Будьте осторожны. — Вебер встал и протянул Казанову руку.

В эту ночь Вебер в город не возвратился — ночевал у «девятки». Уехал утром, оставив шифрованный текст, который тот должен был передать по рации, как только получит от него сигнал.

Глава шестая

В бывшем дворце

Смешение эпох, культур, стилей, какая-то негармоничная, нелепая фантазия... Может быть, нарочитое стремление, а быть может, патологическая извращенность вкуса породила это здание, поднявшееся здесь в тот год, когда револьверный щелчок в Сараево разбудил миллионноголосое эхо.

Широкая, гранитная, в два десятка низких ступенек лестница с чугунной решеткой, словно характерный английский подбородок, упиралась в мощеную площадь. Она вела к порталу, бессмысленному, как лицо идиота, — чему-то улыбалось, на что-то смотрело бесцветно и пусто. На фронтоне — лепной барельеф: то ли вакханалия, где Вакх был словно типичный баварский шенквирт[4] , толстый и глуповато-добродушный, то ли это действительно был трактирщик, а вакханки, заблудившись во тьме веков, случайно забрели на баварскую ярмарку, и добродушный баварец угощал смазливых странниц. Все здание, двухэтажное, серое, было чудовищно непропорциональным. Правое крыло его оканчивалось квадратной башней, левое было похоже на минарет.

Сквозные, по всей длине фасада, лоджии тянулись уступами в зависимости от высоты колонн, которые без всякой последовательности представляли собой то готический, то романский, то вдруг мавританский стили. Словом, если останки этого сооружения предстали бы некогда грядущим археологам, то они пожали бы плечами, а вопрос о принадлежности данного памятника к определенной эпохе и национальности передали бы на рассмотрение психологов и электронных машин.

Архитектор, по-видимому, пожелал, чтобы его имя в связи с этим «шедевром» не упоминалось; если это так, то воля его была выполнена.

Что касается того, по чьей вине выползло на свет это чудовище, то некоторые сведения о нем есть. Карл фон Швиц, лотарингский дворянин — вот виновник того, что педантичная, чисто немецкая сухость и четкость ансамбля площади была нарушена.

Безудержный в искании жизненных удовольствий, он без оглядки на возможных косвенных наследников опустошал свой карман. В июле 1915-го года, вернувшись из госпиталя после контузии на Сомме, он однажды ночью приказал своему единственному слуге, на попечении которого находился нелепый дворец, зажечь весь запас свечей в большом зале второго этажа, а когда свечи были зажжены, фон Швиц потребовал выставить на столы весь запас его оскудевшего погреба.

Слуга принес 15 дюжин французского шампанского и рейнвейн.

Оставшись наедине с легионом бутылок, фон Швиц запер дверь. А когда пол начал раскачиваться, как палуба штормующего судна, а зрачки фон Швица расширились и побагровело лицо, он достал пистолет.

Гремели выстрелы, вздрагивали язычки пламени свечей, терпкая пенистая кровь растекалась по скатертям, жалобно звенели осколки бутылок, падая на потемневший паркет, и жалобно причитал за дверью старик-слуга, умоляя Карла «не делать глупостей».

Потом оказалось, что осталась одна обойма, а бутылки шли на него рядами, как французы на Сомме.

Последнюю пулю фон Швиц, как и подобает храброму офицеру перед лицом грозящего плена, пустил себе в висок.

Прямых наследников у него не оказалось, а косвенные помалкивали, вероятно, зная, что ничего, кроме неприятностей, связанных с уплатой долгов, наследство не принесет.

B том же году дворец купил с аукциона разбогатевший богемский еврей Коплер. Осторожный, расчетливый, он не поскупился — золотой ключ открыл врата и сердца магистрата. Чудище незадачливого фон Швица сделалось фешенебельным казино...

В тот год, когда в пивных погребках, громче обычного, стучали высокими глиняными кружками, и речи охмелевших завсегдатаев были угрожающими, как брожение молодого вина в ветхом бочонке, а в звуках «Хорст Весселя» слышалось голодное рычание льва-пустынника, в тот год к Коплеру пришел наследник фон Швица и заявил о своих правах.

Он пришел однажды вечером — и не один. Их было шесть в коричневых рубахах.

На улице шел дождь.

Наследник, как и следует главному действующему лицу, вошел первым, оттолкнув испуганную служанку.

Коплер вышел в шлафроке, руки его слегка дрожали, на лице тлела испуганная виноватая улыбка.

Наследник, долговязый шатен с плоским лицом и двумя стальными буравчиками под сросшимися бровями, разомкнул зубы:

— Отто Рейлен! А ты — Коплер?

— Да-да, Коплер... Садитесь, пожалуйста, — засуетился Коплер. Руки его затряслись сильней; он уже знал это имя — Отто Рейлен!

Отто Рейлен — это крики истязаемых, ночные выстрелы, пожары... Отто Рейлен — начальник штурмовиков.

Штурмовики стояли усмехаясь.

Рейлен шагнул к Коплеру.

— Ты знаешь, жид, чей это дом, а?

Коплер затрепетал.

— Это дом покойного Карла фон Швица... Я честно купил его у магистрата... — белыми губами прошептал Коплер.

— Честно?! Что значит честно, а?

— Я уплатил сумму...

— Ты знаешь, что я — наследник! — рявкнул Отто.

Коплер молчал.

— Сейчас я тоже честно заплачу тебе, Коплер, — спокойно сказал Рейлен, и в его руке появился тускло блестевший «вальтер».

Штурмовик выстрелил в упор два раза подряд...

На улице, укутанные в плащи, курили два постовых шуцмана. Они слышали выстрелы.

Спустя полчаса из окон второго этажа коплеровского казино начали выбиваться языки пламени...