Николай Асанов - Чайки возвращаются к берегу. Книга 2 Страница 12

Так он постукивал на своей машинке четырьмя пальцами и кривился ехидной усмешкой, когда представлял, как яростно станет черкать этот мемориал полковник Скотт. Скотт употребляет при чтении три карандаша: зеленый — цвет надежды, тут для этого карандаша будет мало места; синий — цвет будущего; и красный — цвет опасности. Пожалуй, мемориал этот превратится под его карандашами в подобие бумажного ковра, только красный цвет в нем будет преобладать.

Зазвонил телефон. Лидумс поднял трубку.

Говорила Нора. Голос был смеющийся, очень громкий. Лидумс догадался: говорит из автомата неподалеку от его особняка.

— Так вы дома, господин инспектор? Вас не выманила даже весна? Позвольте мне и Джону заехать к вам.

— Пожалуйста. Но почему инспектор? И инспектор чего? Богоугодных заведений? У нас были такие. В них содержались престарелые, подкидыши и раскаявшиеся девицы легкого поведения…

— Фи, как зло вы шутите! — Она продолжала смеяться. — Потерпите, сейчас узнаете!

Он убрал свои бумаги, но лист в машинке оставил и крышкой машинку не прикрыл: пусть видят, что он не даром ест хлеб ее величества королевы Англии. И открыл дверь холла, ожидая гостей. Они уже входили: впереди Нора в распахнутом светлом весеннем пальто, светлом же, серебряного оттенка платье и легких туфельках на высоком каблуке. За нею следовал Большой Джон, тоже в распахнутом пальто, без шляпы, в темном строгом костюме, но с легкомысленным цветком в петлице.

— А мы за вами, Казимир! — добродушно пробасил Джон.

— Поздравляю вас, господин инспектор! — воскликнула Нора, низко приседая в реверансе.

— С чем? — Он смотрел недоуменно, но успел поцеловать протянутую руку.

— Именно с тем, господин инспектор! — Она снова присела перед ним.

— Бросьте, Нора, мучить бедного Казимира! — остановил ее Джон.

— А вот и первое свидетельство признания ваших заслуг! — напыщенно произнесла Нора, достала из сумочки какой-то пакет, снова присела и протянула его Лидумсу.

— Что это? — Лидумс не торопился вскрывать пакет, даже держал его так, словно намеревался немедленно вернуть.

— Ради бога не пугайтесь, Казимир! — взволнованно заговорила Нора. — Если вы вернете мне эту бомбу, Маккибин убьет меня.

Лидумс улыбнулся и надорвал пакет. В нем лежали деньги — четыре бумажки: сорок фунтов.

— Вы не можете себе представить, как разозлился Маккибин, когда узнал, что вы получаете всего семь фунтов в неделю. Он учинил, по-моему, каждому из нас разнос. Скотт попытался было объяснить, что вы сами пожелали ничем не выделяться среди остальных обитателей школы, но Маккибин задал ему только один вопрос. Вы помните, Джон, какой вопрос задал Маккибин полковнику?

Джон поклонился Норе и сказал напыщенным голосом, довольно искусно имитируя торжественные спичи Маккибина:

— Полковник! Вы получаете двадцать раз по семи в неделю, но, если бы не Казимир, вы провалили бы нашу последнюю надежду — Будриса!

— Вот-вот, именно так он и сказал. И тут же показал полковнику только что подписанный им секретный приказ — вы ведь знаете, министерство финансов контролирует даже нас! — пожаловалась она. — Этим приказом вы назначаетесь старшим инспектором «народных училищ»! — сказала уже язвительно: такой должности в отделе «Норд» не было, но «народные училища», а точнее «антинародные», были. Так назывались в финансовых документах шпионские школы, на содержание которых тоже требовались деньги налогоплательщиков, хотя налогоплательщики и не представляли, куда их денежки утекают. А школ, это Лидумс уже уяснил, было много и в самой Англии и за ее пределами.

— А теперь, господин инспектор, — сказал Большой Джон, — самое время вам пригласить нас, ваших коллег, к обеду. А если ваша милость продлится, то и к ужину, ну, а уж если вам захочется посмотреть ночной Лондон, то и на всю ночь. Мы с Норой взяли на сегодня отпуск. Да вам и самому пора отдохнуть! — Он мельком, но внимательно взглянул на торчавший в машинке лист с текстом мемориала и закрыл машинку крышкой. — Одевайтесь! — скомандовал он. — Вы еще не прожгли дыры на вашем костюме, сидя в воображении у дымного костра в Латвии? А более светлый костюм у вас есть? А то мы с Норой можем сначала отвезти вас к портному. Вряд ли в магазинах держат одежду для таких викингов.

— Сойдет и этот! — засмеялся Лидумс. — Я так давно не носил ни фрака, ни смокинга, что мне придется долго привыкать!

Он сунул конверт с деньгами в карман, бросил на руку легкий плащ, который Джон купил ему в Германии, взглянул в зеркало и поймал восхищенный взгляд Норы. Неужели она не боится своего Маккибина? И вспомнил: даже на совещании ловил вот такой же восхищенный взгляд. А может, Маккибин не имеет ничего против, чтобы Нора изучила Лидумса? Говорят, что в постели, в припадке признательности к женщине, мужчина болтает больше, чем самый несчастный пьянчуга.

Свою маленькую машину Нора припарковала при въезде на улицу. Какой-то ловкий малый распахнул дверцу. Большой Джон привычно сунул ему в протянутую руку шиллинг. Впрочем, очень может быть, он сунул и записку с сообщением о выезде и названием ресторана, в котором будут обедать. На всякий случай Лидумс запомнил квадратное лицо малого.

Нора лихо вела машину. Лидумс внимательно разглядывал Лондон. После новогоднего запрещения выходить он гулял только по вечерам. А в этот день город ему нравился все больше и больше.

Они уже миновали центр, а Нора упрямо гнала машину. Начинался другой Лондон, малоэтажный, старый, без световых реклам, которые в центре никогда не гасли, ни в туман, ни в солнечный день. Покружившись по узким улочкам этого старого Лондона, Нора вдруг приткнула машину к самому тротуару, и Лидумс увидел неожиданную вывеску на пяти языках — ресторан «Латвия». Они устроили ему приятный сюрприз!

Зал ресторана был отделан черным деревом, под мореный дуб. В глубине маленький джазик играл латышские народные мелодии, транскрибированные синкопами. Перед оркестром был опущен вниз подсвеченный круг для танцев. Справа, несмотря на первый ясный и довольно теплый день, пылал камин, в котором горели не угли, а дрова.

Нора прошла впереди, помахивая сумочкой, как пращой. В зале были две молодые пары, старик с молоденькой девушкой, судя по всему, с дочерью, компания моряков торгового флота, по-видимому, латыши с одного из английских лайнеров. Но самое приятное в этом полупустом зале было то, что Лидумс услышал родную речь: тут все, начиная с официантов и кончая метрдотелем говорили по-латышски, на латышском же разговаривали и посетители. Увидеть такое чудо в Лондоне Лидумсу и во сне не снилось, и он опять от души поблагодарил Нору.

И меню было рижское… Копченый угорь на закуску, миноги, скабие капусти, земниеску брокастис. Затем шли уха, картофельный суп, курземес строгановс, свиное вареное мясо, свиные ножки, майзес зупа, и даже водка подавалась «Кристалл», по-видимому, хозяин имел связи с советскими торговыми фирмами…

Последнее открытие немного насторожило Лидумса, но Нора и Джон вели себя так мило, что он махнул рукой на все подозрения, тем более что не собирался повторять подобное путешествие в одиночку, и с удовольствием принялся сочинять настоящий латышский обед при помощи метрдотеля, который с неменьшим удовольствием произносил латышские названия блюд, советуя даме и господам попробовать то и это, потом нагнулся к Лидумсу, тихо спросил:

— А может быть, господа пожелают черного рижского бальзама?

— Что он сказал? — полюбопытствовал Большой Джон.

Он и Нора сами, должно быть, были тут впервые. Это можно было понять по любопытным взглядам, по улыбкам, которыми они обменивались, как будто оценивали этот ресторан как находку.

— Он сказал, что покажет вам настоящее чудо, какого не добились ни в одной стране мира, — наш национальный напиток.

— Ну, ну! — скептически пробормотал Джон.

Но Нора, эта милая Нора просто преобразилась: она сразу набросилась на Джона:

— Милый Биг! — капризно воскликнула она. — Если уж мы привезли нашего Казимира на островок его родины, доверимся его выбору!

«Именно островок! — грустно подумал Лидумс. — Даже не островок, а плотик, который забросило бурным штормом во-он как далеко от родины, в самое Сохо, куда выбрасывает всю накипь этого странного мира эмигрантов, отщепенцев, изменников…» Но вслух пошутил:

— Если вы не умрете от первой рюмки, то потом попросите меня записать название этого божественного напитка английскими буквами и станете приезжать сюда не реже раза в месяц. Только меня не приглашайте, я могу спиться, если у хозяина действительно есть запас.

Как раз к слову появился и сам метр в сопровождении лакея, подносившего на вытянутых руках деревянное, с резным орнаментом блюдо, на котором стояли три длинные рюмки, наполненные черным напитком. Отдельно, специально для англичан, стояло миниатюрное серебряное ведерко со льдом. Метр сам поставил перед каждым по бокалу, и Лидумс предостерегающе поднял руку: