Елизавета Берестова - Корона клинков Страница 13

Осокорь смотрел на стройную спину адъютанта и в его душе закипало раздражение. Надо же было додуматься: притащиться на пристань в парадной форме, да ещё приветствовать так, что лишь одни глухие не слышали. Словно в ответ на мысли гостя парень обернулся и с виноватой улыбкой произнёс:

— Согласно вашей депеше было принято решение встретить ваше превосходительство и из экономии времени препроводить к коменданту порта.

Было совершенно бесполезно интересоваться, почему никто не удосужился обратить внимание, что в срочной и секретной депеше, посланной Осокорем голубиной почтой из Пелен, были слова «под прикрытием». Они-то уж никак не предполагали торжественной встречи и эскортирования. Но откуда адъютантику об этом знать. Его дело выполнять приказы.

— А вдруг в порту по ошибке ты подошёл бы к кому-нибудь другому? — поинтересовался Осокорь, раздражение которого почти улеглось, уступив место спокойной уверенности в позитивном исходе дела, — вот тебе бы досталось, если к коменданту порта ты привёл обыкновенного торговца, крестьянина или путешествующего богатого бездельника.

— У меня были инструкции, — серьёзно ответил парень, распахивая дверь кабинета с начищенной бронзовой табличкой, на которой красовалось имя коменданта порта Осэны.

Осокорь, носивший в миру имя Марин Туллий, перешагнул порог большого неудобного кабинета. Его там ожидали. Ибо трудно подобрать иное слово для описания преисполненного достоинства сидения троих важных господ. За столом с драгоценной наборной столешницей обосновался бритый желчный мужчина с презрительной складкой тонких губ. Он лениво перекатывал в ладонях янтарный шар — модную столичную безделицу, которая предназначалась для «охлаждения от жары рук и всего организма». Слева на стуле с широкой удобной спинкой сидел полный господин, скрестивший руки на необъятном животе. Третьим в тёплой компании оказался высоченный широкоплечий дядька. Его принадлежность к касте военных угадывалась с первого взгляда по выправке и короткому бобрику седых волос.

— Наконец-то, — вместо приветствия недовольно произнёс бритый тоном, каким встречают лакея, припоздавшего с постельной грелкой, — заставляете себя ждать, господин Марин Туллий, занятых людей от важных дел отрываете, депешей своей всех переполошили.

Осокорь про себя усмехнулся, он отлично знал людей подобного сорта: чиновников в провинциях, зарвавшихся и одуревших от чувства собственной значительности и безнаказанности. Но ничего, совсем скоро вы запоёте иначе.

— Тысяча извинений, господа, — лицо вошедшего расплылось в обманчиво-добродушной улыбке, которую все его подчинённые прекрасно знали и опасались как предвестницу бури, — имею честь говорить с господином Миронием, если не ошибаюсь?

— Ошибаетесь, — брюзгливо оборвал его сидящий за столом, даже не удосужившийся подняться навстречу гостю. — Я не являюсь господином Миронием, многоуважаемым комендантом нашего порта. Я — прокуратор вверенной мне провинции Сциллия. Именуюсь я Гернием Транквилом, разрешаю обращаться ко мне просто «игемон».

Осокорь выслушал высокомерную тираду и кивнул.

— А меня можете звать просто Осокорем, безо всяких там, для удобства и простоты. Где-то тут мои документики затерялись…

Он энергично рылся в своём потёртом вещмешке.

— А, вот и они, не желаете взглянуть?

Прокуратор с нескрываемым небрежением принял из рук гостя пергаменты. Он устало развернул верхний документ, близоруко сощурился и стал читать. При этом Герний Транквил всем своим видом показывал, что лично он не ожидает увидеть в бумагах гостя ровным счётом ничего интересного. Легат Марин Туллий, прозванный Осокорем, с удовольствием наблюдал за изменениями лица прокуратора. Седые брови Герния непроизвольно поползли вверх, а с бледных щёк схлынула последняя краска. Перечитав дважды документ, удостоверяющий личность и полномочия прибывшего, прокуратор утёр вспотевший лоб, и его взгляд, брошенный в сторону Осокоря, стал растеряно-тревожным. Прочтение второго пергамента, к слову сказать, подписанного самим Бестией и скреплённого его личной печатью, нагнало на скулы прокуратора нездоровый румянец, сменившийся нездоровой бледностью, когда его взгляд, скользивший по чётким строчкам, выписанным твёрдой рукой писаря, опёрся в размашистый росчерк Второго консула.

После этого прокуратор поднялся и произнёс:

— Прошу, вас, господин Марин Туллий.

Тот провёл привычным жестом по лысеющей макушке и уселся на освободившееся место.

— Теперь я попрошу представиться остальных.

Толстый мужчина, все время теребивший обширный носовой платок, первым уловил изменения в ситуации. Он с неожиданной прытью поднялся и, отвесив церемонный поклон, отрекомендовался:

— Мироний, комендант Осэнского порта. Ещё за глаза меня часто называют Медузием, это из-за моей полноты. Но на друзей я не обижаюсь. Рад предоставить свой кабинет в ваше полное и безраздельное пользование.

— Благодарю, — чуть наклонил голову столичный визитёр, — думаю, помещение вполне подойдёт мне в качестве, так сказать, полевого штаба. А вы, господа, с этой самой минуты станете беспрекословно выполнять все мои распоряжения.

— Видать, я чего-то недопонял, — громогласно вклинился в разговор третий присутствующий, до сей поры молчавший с самым глубокомысленным видом, — с какой это радости вы взялись тут распоряжаться? Мы вас видим в первый раз, знать вас не знаем, а уж что до поручений, то у меня в своих собственных начальниках недостатка нет. Не знаю, как у вас заведено в столице, не бывал, а у нас, в Сциллии, принято соблюдать субординацию.

— Петрокл, Петрокл, — зашикали на него хором прокуратор и комендант порта, — замолчите немедленно!

— Это наш начальник городской стражи — Петрокл, — торопливо проговорил Медузий, — он пока не владеет ситуацией.

— Так просветите меня, наконец! Какой-то столичный гусь уселся в кресло коменданта, да ещё собирается нами командовать!

— Моё сидение в столь ценном с вашей точки зрения кресле, — заговорил Осокорь тоном, от которого прокуратору показалось, что его несуществующие волосы встают дыбом, — обусловлено серьёзными полномочиями и подтверждено более чем серьёзными документами. Согласно которым лично вы, Петрокл, отныне даже чихать станете с моего разрешения.

— Господин Туллий — легат, — многозначительно вставил прокуратор, — нам стыдно из-за твоей оплошности, Петрокл.

— У него же на лбу не написано, — огрызнулся начальник стражи, — да и одеты они не по форме. Кабы были знаки различия, я бы вёл себя соответственно субординации. А то откуда же мне знать, каким легионом они командуют.

— Да, действительно, — согласился прокуратор, — в бумагах не написано, какой именно легион состоит под вашим началом.

— Не указано? — переспросил Осокорь, — ай, ай, ай, какая оплошность! Но ничего, господа, у меня самого язык не отвалится сказать. Я легат Первого Безымянного, слыхали?

Остатки красок схлынули с лица прокуратора, предпочитавшего чтобы его называли просто игемоном. Он мысленно трижды проклял секретаря, который положил ему на стол уже распечатанную депешу. Иначе Герний Транквил непременно бы обратил внимание на печать с двумя переплетёнными змеями — символом Первого Безымянного легиона, который подчинялся лично Второму консулу. Если бы прокуратор только знал…

— А что случилось с достопочтенным Тибиусом Арвотом? — сорвался с губ вопрос, положение обязывало знать всех, кто вершил дела в империи.

Глаза новоиспеченного легата нехорошо сощурились.

— Достопочтенный Тибиус Арвот несёт службу на другом месте. А вот где и почему, вам, игемон, знать не положено.

Дурной знак, — пронеслось в голове жирного Медузия, — ох и дурной знак, что гость так ответил Гернию. Резко отрубил, со значением, да ещё на место поставил. Первый Безымянный — значит, речь идёт о государственной измене, заговорах, шпионах. И именно здесь, в Осэне. И что же было в той проклятой депеше?

Комендант тяжело вздохнул и в очередной раз взялся за платок. Пока кусок первосортного полотна промокал пот с обширного лба и утирал полные щеки, быстрый, в противовес неповоротливому телу, ум Медузия во всех подробностях припоминал содержание послания, доставленного на днях голубиной почтой. В нём говорилось о срочных и скрытных мерах по поимке какого-то мальчика-подростка из деревни, неподалёку от Осэны. Мальчик! Чушь, типичная дымовая завеса. С каких это пор Первый Безымянный стал интересоваться детьми? Тут либо проверка, либо государственная измена. И где?! Прямо в Осэне, да хуже того — в вверенном ему, Медузию, порту.

Прокуратор продолжал хранить неподобающее молчание, Петрокл покачивался с пятки на носок и даже не подозревал, что сидящий за столом улыбчивый кареглазый мужчина может одним движением бровей отправить их всех к палачам. Немедленно надо что-то делать, нельзя сердить обладателя самых широких полномочий.