Лев Рубус - Запах лимона Страница 15

Приятный сюрприз мистеру Фаренгайту. «А-о-о. Вот у кого документы. Ага, коммунист! Прекрасно, прекрасно». Мистер Фаренгайт полагает, что трубочиста Томана следует немедленно, немедленно… он не находит подходящего выражения… обезвредить, ликвидировать… Несчастный случай при чистке трубы… Актик, актик…

Полицейский чиновник еле успокаивает разгневанного директора. Государственный преступник Томан с поручнями на запястьях, под конвоем, водворяется в серый закрытый полицейский автомобиль.

Дэти, конечно, не решился идти на квартиру. Что ж делать, поволнуется Кэт. Как глупо, что именно ему, совершенно не думавшему об этом, приходится скрываться и бежать. Да, роль государственного преступника, похитителя тайных документов, совсем не по нем. Но нет, нет, иначе быть не может! Они предали и его и его изобретение, которое он думал сделать другом человечества, а теперь… О, пусть это ему стоит жизни, но так этого он не оставит. Ах, бедная, бедная Кэти!..

Чистенькие, опрятные улицы сбегают к огромному порту… Мост Глазго-Бридж… Вот гавань Брумилло. Вот условленная верфь Альджернон, Крэсби и Сын… Значит, здесь на углу, ровно в 7. Целый день впереди.

Хорошо, что есть с собой деньги — можно хоть немного подкрепиться. Долго в портовой таверне задерживаться нельзя; нельзя мозолить глаза; спокойнее побродить по громадине-порту, смешиваясь с армией грузчиков… Так учил опытный трубочист Томан.

Ровно в семь, на углу. Томан предупредил, что он очень аккуратен. Да, он славится как аккуратный человек. Но ровно в семь на углу — только один Дэти. И близко не видно ни товарища Томана, ни кого другого. Только большой бесшумный автомобиль, серый в серых сумерках. Прокатился и скрылся где-то налево, по дороге к тюрьме. Скорее, шофер! Полицейский надзиратель торопится — в 20 минут восьмого на Беченен-Стрит его будет ждать хорошенькая Рут, продавщица магазина патентованных зубных щеток.

Инженер О'Дэти нервно потирает руки. Наручники не позволяют трубочисту Томану даже и этого. Неужели что-нибудь случилось с товарищем Томаном?… Или… Но нет… невозможно, провокация немыслима, он же сам видел его партийный билет…

Ждал до девяти часов О'Дэти. Безумно хочется спать. Хорошо еще, что были деньги в бумажнике, но как только зашел в маленькую лавчонку, около набережной, — показалось ему: подозрительно покосился на него хозяин… Значит, ночевать в портовом ночлежном доме нельзя. Что же делать, что же делать?…

И вдруг в голове давно забытая фраза из какого-то прочитанного в детстве романа: «Пинкертон, одетый в платье рабочего, переночевал в доках». И неожиданно стало смешно: О'Дэти — герой уголовного романа.

Утреннее солнце сквозь лес огромных мачт брызнуло в глаза спящему. Первый раз в жизни, вероятно, разбудил его не обычный утренний домашний шум, а плеск и журчание воды в кингстонах дока. Никогда не приходилось ему, вместо утренней газеты, прочитать такой странный текст:

Свеженаклеенное объявление почти над тем самым местом, где, свернувшись калачиком на голом бетонном полу, спал молодой человек! Какое дело наклейщику плакатов до тех бродяг, которые валяются сегодня, как каждый день, под его ногами в доках? Намазал клейстер, наклеил лист и побежал дальше.

«Негодяи. Это я — вор? Убийцы…»

Эх Дэти, Дэти! Вот когда раскрываются твои глаза.

Ну, по этому портрету его никто не узнает. Вот уж, действительно, — похож до неузнаваемости. Но, черт возьми, — волосы, что делать с ними? Придется что-нибудь придумать. Пока можно только спрятать их под кепи. И как можно скорее отсюда! Надо возможно скорее пробраться в редакцию коммунистической газеты и хотя бы без документов рассказать им все. Но как это сделать? Ведь, наверное, за ним уже следят шпионы. Не может понять молодой непосредственный ирландец, как это люди могут совершать преступления и заметать свои следы. Ведь все это раскрывается в мгновение ока.

«Алло. Да, Да. Профессор Стрешнев. Да, я, Петров. Вы говорите, через пару дней можно попытаться под гипнозом допросить Евгению Джавала? Отлично. Значит, второго апреля, в час дня».

В Глазговской тюрьме не один коммунист тов. Томан. Многие сидят уже подолгу и передача с воли и на волю хорошо налажена. Уже 29-го вечером районный комитет коммунистической партии получил коротенькую записочку от нового пленника.

«…Постарайтесь поговорить с О'Дэти до его ареста… Если можно, укройте…»

О'Дэти полагает, что теперь, на третий день его блужданий, когда ему удалось, при помощи одного грабителя, остричь свои золотые кудри (если б знала Кэт!), его не узнать. Джентльмен с хорошим уголовным стажем предпочел наличный расчет и золотые часы немедленно — тысяче фунтов префекта. (Да и прилично ли ему самому идти в такое грязное место, как префектура, а поручить кому-нибудь, — ищи ветра в поле). Так думает Дэти. А секретарю комитета партии уже донесли товарищи… «О'Дэти остриг волосы. Бродит в окрестностях. Замечательно не приспособлен к своей роли. Только наша идиотская полиция не может поймать его. Но, без сомнения, игра скоро кончится. Надо действовать энергичнее…»

Вечером 1-го апреля О'Дэти решился пойти в редакцию местной коммунистической газеты. Но что это? Только добрался он до восточной окраины города, как два полисмена… О'Дэти бежит от них. Но вот один догнал, хватает его за руку, что-то быстро говорит… Нечего разговаривать, — Дэти неплохой боксер. Полисмен валится навзничь. Теперь через забор… Но поздно: из-за угла автомобиль, и шестеро дюжих рук живо скрутили судорожно выворачивающегося ирландца. Наручники. Готово… Юркий корреспондентик вечерки тут как тут:

ЭКСТРЕННЫЙ ВЫПУСК «ГЛЕЗГОУЗ ивнинг ньюс»

«ИНЖЕНЕР-ВОР О'ДЭТИ АРЕСТОВАН».

«Итак, профессор, вы полагаете, что она уже в гипнотическом сне».

«Да, без малейшего сомнения. Прошу тише».

«Стенографистка, приготовьтесь». Джавала полулежит в низком кресле. На груди у нее маленький блестящий докторский молоточек. Профессор, — палец на пульсе, — наклонился совсем близко к ней. Спит и, едва ли не первый раз за много дней, ровно, как ребенок, дышит. Профессор делает обычную проверку. Простой опыт. Клочок бумаги. «Это роза. Понюхайте». Чуть-чуть шевельнулась, с улыбкой втянула воздух. «Ах, как хорошо пахнет». Торжествующий взгляд из-под профессорских очков, несколько ничего не значащих вопросов, и, сразу, самое главное. Больная видимо заволновалась: «…Да, да. Я вошла… как всегда, дверь… свой ключ. В кабинете Николай, спиной ко мне… На полу три желтых чемодана. Он перевязывает правую руку в крови. Не слышал… «Коля, что ты делаешь?». Обернулся, прыжком ко мне… Рукой за горло… Больно… Я боролась-боролась… какой ужас… Что ты, Коля…» Плачет.

«Нет больше сил, схватил опять, потащил… бросил в шкаф… Мне душно, душно… Я не могу…»

«Кто бросил в шкаф? Николай Трофимович?» «Да, да, он, он, я не могу, меня душит, проклятый шкаф…» Очень сильная истерика…

«К сожалению, кончено. Дальше спрашивать невозможно. Обычный нервный припадок….»

Крайнее отчаяние и неожиданная радость. Экстренный выпуск «Глазгоуз-Ивнинг Ньюс» об аресте О'Дэти и вдруг… широкоплечий рабочий с запиской.

«Не беспокойтесь о муже. Он в безопасности у друзей. Арест подстроен фиктивно. Видеться опасно. Через несколько дней получите от него письмо». — «Но что с ним, где он?» — «Простите, миссис, не могу сказать».

О'Дэти на нелегальной квартире глазговской организации А. К. П.

«А вот и товарищ Уислоу, которому вы так основательно съездили по…»

Энергичное рукопожатие. — «Товарищ, простите…» — «Ерунда. Но ведь я вам почти кричал: мы — друзья. — «Ах, мог ли я предполагать, что в форме полиции могут скрываться те, до кого я вот уже три дня безнадежно старался добраться?… Замечательная инсценировка».

— «…Ну вот, тов. Дэти, вас, конечно, необходимо отправить в СССР. Там вы раскроете тайну вашего «цитрона»… Мы ждем, в Гулль должен прийти советский пароход «Вацлав Боровский». С ним мы вас осторожненько и отправим. Он должен был прийти еще вчера, но пока его нет. Задержался в пути, видно. Буря была в Бискайском заливе. Пока мы вас спрячем, а потом переправим в Гулль…»

Петров, после занятий, выйдя из ГПУ, задумавшись, с опущенной головой, — домой по улице. Вдруг… чуть не сбил с ног какой-то неистовый, выскочивший из-за угла. Поднял голову, чтобы сделать замечание. «Вы?… что с вами?» — «Вы?… Какое счастье». — Борщевский, задыхаясь, бросает несвязные слова: «Она! Она здесь! Сейчас! Сам видел!» «Да кто, она?» «Она, та, которая… знакомая Утлина…» «Где? Вы не ошиблись?». «Да нет, нет, тут за углом… Из автомобиля, в магазин, с каким-то пожилым господином… Я бежал к вам в ГПУ».