Андрей Гуляшки - Маленькая ночная музыка Страница 16

— Министр два раза мне звонил, — сказал он. Этим объяснялась лишь ничтожная крупица того, из-за чего ослабли пружинки. Об остальных тысячах крупиц, составлявших целое, говорить не было смысла. Аввакум понимал полковника.

«Мне все ясно, — кивком головы сказал Аввакум. — Что поделать!»

«Так-то так, — не нарушая молчания, ответил полковник. — Но что-то надо сделать!»

«Мы всегда что-нибудь да делали», — также молча заметил Аввакум.

Это был хороший ответ, знакомый ответ. Они проработали вместе без малого десяток лет, усвоили искусство понимать друг друга без слов, иной раз даже не глядя друг на друга. Обе стрелки часов соединились на цифре двенадцать.

— Начнём, — сказал полковник.

Два месяца тому назад руководство Центра при особом отделе научно-технических исследований возложило на инженера Дянкова и Савву Крыстанова разработку проекта высокогорного сооружения оборонного ключевого характера. В связи с особенностью проекта теоретическая работа проводилась в строжайшем секрете в одном из чертёжных залов Центра. В конце рабочего дня начальник Центра лично отбирал бумаги и запирал их в специальный сейф. Но вот неделю тому назад между Дянковым и Саввой Крыстановым возникли недоразумения по поводу некоторых деталей, точнее, в связи с вычислениями некоторых деталей, и так как соавторы не могли прийти к соглашению, начальник возложил завершение проекта на одного из них — на инженера Дянкова. Дело приближалось к концу, но тут Дянков как-то вдруг почувствовал недомогание и попросил разрешения работать дома. Поскольку речь шла о каких-то нескольких днях, начальник дал согласие, но при непременном условии, заключавшемся в том, что Дянков не будет дома работать над всей документацией, а лишь над отдельными деталями, и сведения будет требовать через офицеров для поручений. Итак, третьего дня он сообщил начальнику, что работу свою закончил и хочет иметь при себе все важнейшие детали, с тем чтобы составить общую картину, на сей раз с участием Саввы Крыстанова. Речь, стало быть, шла об одном дне — о том, чтобы передать инженеру почти всю документацию всего на один день… И вчера утром начальник через офицеров для поручений отсылает ему почти всю документацию — семь чертежей с соответствующими легендами…

Такова эта история по существу.

Но дальше. Экспертизой установлено отравление цианистым калием, растворённым в кардиозоле. Использование кардиозола в качестве растворителя или скорее — в качестве камуфляжа предполагает знакомство с обстановкой, состоянием здоровья инженера, лекарствами, которые он принимает, место, где их держит. Одним словом — знакомство, доступное лишь человеку близкому, т. е. человеку, который имеет контакт с домом и видится с инженером не чуть ли, а каждый день. Поэтому отравителя следует искать в том кругу людей, которые по тем или иным причинам — домашним и служебным — имели в последнее время, постоянный, ежедневный контакт с инженером.

— Должен вам доверить, — добавил полковник, — ничем вас не связывая и не предопределяя ваши поиски, должен вам доверить следующее: я сомневаюсь в двух лицах… — Он сделал глоток чая, который давно остыл, и замолчал.

— Вы сомневаетесь, — сказал Аввакум, — в докторе математических наук Савве Крыстанове и в дирижёре эстрадного оркестра Леониде Бошнакове. — Он стряхнул в пепельницу пепел со своей сигареты и усмехнулся — холодно и как-то чересчур досадливо и рассеянно.

— Мои догадки базируются лишь на одной логической презумпции. — сказал полковник. При этом он отодвинул стакан в сторону, а затем снова придвинул его к себе.

— Что ж. — Аввакум кивнул. — Почему бы и нет? Если принять во внимание следы, которые я уже собрал и изучил, то я должен согласиться с вами — по крайней мере в отношении Саввы Крыстанова.

— Не правда ли? — сказал полковник. — Савва Крыстанов, разумеется.

Он опять отодвинул стакан.

— Но не следует — ещё, по-моему, рано — снимать вину с Леонида Бошнакова, постоянного гостя в доме инженера, тем самым отстранив его как объект наблюдения.

— Разрешите! — вмешался в разговор капитан Петров. Он подался всем телом вперёд, явно сгорая от желания поделиться каким-то очень важным открытием.

— Минутку! — Полковник поднял руку. — Высказывания потом. Я хочу сообщить вам весьма интересную вещь… — Он неторопливо размешал чай ложечкой, хотя сахар в стакане давно растаял. — Сюрприз, прямо сказать. Все семь чертежей инженера Дянкова прибыли обратно в Центр. — Он помолчал, разглядывая кончик ложечки. — Час тому назад, спешной почтой… Конверт надписан от руки, чернилами. Я немедленно переслал его на экспертизу… Но отправитель не дурак! На конверте — только следы пальцев сортировщика и почтальона. А чертежи очищены даже от отпечатков пальцев инженера… Пакет был опущен в ящик на почтамте… Примерно в восемь тридцать утра.

— После того, как чертежи были сфотографированы. — Капитан Петров вздохнул. — По сути дела, если вас интересует моё мнение, этот возврат чертежей не что иное, как легкомысленный вызов, игра, и ничего больше.

— Да, — сказал Аввакум. — Игра, которая говорит о склонности к игре. — Он развёл руками и улыбнулся. — У каждого есть какая-нибудь склонность, не правда ли?

СТРАННАЯ КОРРЕСПОНДЕНЦИЯ МЕЖДУ ЛЕОНИДОМ БОШНАКОВЫМ И РУДОЛЬФОМ ШНАЙДЕРОМ

— Вы вспоминаете, — начал свой рассказ капитан Петров, — что неделю тому назад я получил задание в связи с пребыванием в Болгарии подозрительного лица, некоего Рудольфа Шнайдера. Этот господин — собственник большого антикварного и букинистического предприятия в Вене, имеет два магазина в центральной части города и фешенебельный отель в порту. По сведениям которым можно верить лишь отчасти, он поддерживает связь с лицами, причастными к активной шпионской деятельности, направленной против некоторых стран нашего лагеря.

Так или иначе, этот самый Рудольф Шнайдер из Вены на прошлой неделе прибыл в Софию в собственной машине и остановился в гостинице «Балкан». Его интересуют старинные драгоценности, иконы и рукописи. Он разъезжает по стране — однажды побывал в Рильском монастыре, затем в Пловдиве. Как полагается, мы держим его под наблюдением, но крайне осторожно, даём ему возможность наслаждаться болгарским гостеприимством, одним словом, чувствовать себя как дома. В конце концов, может ведь быть и так: матёрый шпион посещает какую-либо страну только ради старинных икон и исторических памятников… Хоть это на первый взгляд и выглядит довольно невероятно… Во всяком случае, до сегодняшнего утра Рудольф Шнайдер не совершил ничего, решительно ничего, что уличало бы его в какой бы то ни было преступной деятельности. Что касается его образа жизни в эти дни, то я бы сказал следующее: он много спит, много и с удовольствием ест и пьёт, заглядывается на молодых женщин, бесцельно бродит по главным улицам или подолгу беседует с продавщицами в магазинах художественных изделий. Чаще всего спрашивает их, где и как можно приобрести бытовую мебель, какая фабрика выпускает прославленные ковры-китеники с длинным ворсом, где продаются резные деревянные изделия и почему в магазинах нет достаточно знаменитого болгарского розового масла… Должен признаться, вся эта морока со Шнайдером мне прискучила, в особенности же после вчерашнего случая с инженером. И так как мне было поручено участвовать и в этом деле и помочь товарищу Захову распутать эту запутанную и трагичную историю, то я решил возложить наблюдение за Шнайдером в основном на капитана Маринчева и его группу, естественно, уведомив об этом начальника оперативной бригады нашего отдела, майора Тамамджиева. Передача «объекта» должна была состояться сегодня утром. Я сказал Маринчеву, что буду присутствовать на этой «церемонии», — не потому, что сомневаюсь в нем и его людях, а потому, что хочу освежиться после вчерашних событий.

К моему величайшему изумлению, сегодня утром Шнайдер проснулся очень рано. Из гостиницы он вышел к девяти часам, «наспех» позавтракав у себя в номере. Говорю «наспех», потому что сей господин занимается этим делом обычно час — полтора. Он начинает с молока и джема, затем переходит к яйцам, жареному цыплёнку и свиной отбивной и заканчивает свой завтрак кофе с печеньем. Сегодня или у него пропал аппетит, или же под ногами у него горело, так как он удовольствовался лишь чаем, брынзой, горстью маслин и куском шоколадного торта. Позавтракал он в баре, и мы с капитаном Маринчевым имели возможность установить, что он рассеян, в плохом настроении, будто что-то тяготит ею — он даже не улыбнулся официантке, хотя та со своей стороны улыбалась ему при подаче каждой тарелки. Должен вам сказать, что он с виду милый и симпатичный, ни дать ни взять гладенький, чистенький, откормленный поросёнок. Ему не дашь более сорока лет, он такой розовенький, пухлощёкий, лысоватый и упитанный. Его жизнерадостности и великолепному, просто волчьему аппетиту можно и впрямь позавидовать, уверяю вас!