Андрей Ильин - Тайные люди (Записки невидимки) [= Обет молчания] Страница 18

Меня распирает озорство. Сегодня я на коне, сегодня я блистаю!

Минуты две, чтобы не сгореть в последний момент, я поднимаю пистолет. Пора!

И тут я допускаю «промашку» — еле слышно хлюпаю носом. Но это для обычного человека еле, а для профессионала, каким, похоже, является мой второй соперник, это шмыганье равно грохоту орудийного выстрела.

Мгновенная вспышка. Выстрел! «Вентилятор» поражен! Что и требовалось доказать.

Уже не спеша, со вкусом, как герой американского вестерна, я посылаю «пулю» в обезоруженного профессионала. Адью, мой условно-безусловный противник! Вспышка! Вот так вот! И одною пулей он убил обоих! Классическая победа, достойная войти в анналы Учебки. Меня распирает самодовольство…

И тут к моему виску тихо прижимается дуло пистолета. Ах вот в чем дело?! Так вас было трое! Так я проиграл?! Пренеприятно рушиться со сладких вершин победы в мрачную преисподнюю поражения.

Но как он меня подловил? Каким образом сумел приблизиться так близко? Ведь я ничего не чувствовал! Ни-че-го! Неужели он все это время сопровождал меня, прикрываясь моим телом, словно мешком с песком от выстрела? И в результате передушил противников чужими руками. Одна пуля — три трупа! Да, рановато я запросился в анналы.

Кто он? Узнать бы, посмотреть на него. Но, увы, это невозможно.

— Бой закончен! Всем вернуться на исходные позиции, — требует голос «за кадром».

Расходимся. Опускается стена, или несколько стен? Зажигается свет. Я один в комнате, словно ничего и не было, ни победы, ни поражения.

Вот такая она — наша учеба. Порой кажется, что хуже быть не может, ан нет, может! И уже следующая неделя это подтвердила.

Начало было традиционным — «курсант… время… комната…» В условленный срок я, ничего не подозревая, переступил порог класса и тут же, взамен «здрасьте» получил сокрушительный удар в солнечное сплетение.

— Добавить еще? — участливо поинтересовался дюжий молодец с явно читаемой на лице неблагополучной наследственностью, наблюдая мои судорожные попытки схватить губами воздух.

— Очухался?

Серия ударов по меньшей мере в четыре руки. Били явно не по правилам — на все 100 процентов.

Что произошло? Какую провинность я допустил, что со мной стало позволительно так обращаться?

Под руки меня потащили по коридору, открыли дверь, о которой, проходя здесь десятки раз, я и не подозревал, поволокли вниз по темной, бесконечной лестнице.

— Шевели ножками, поганец, — поторапливали мордовороты, подтверждая слова болезненными тумаками. Запас слов у них был явно меньшим, чем набор ударов. Они почти не повторялись, находя на моем теле все новые болевые точки. Я не сопротивлялся, это было бессмысленно. Я, насколько это было возможно, анализировал последние дни, недели, месяцы. Где зацепка, объясняющая происходящее?

Громыхнула обитая железом дверь. Очередная серия ударов и короткий полет от порога к бетонному полу.

— Кончай отдыхать!

Новые «заботливые» руки подхватили, подтащили, наподдали, уронили на табурет, который от падения моего тела даже не шелохнулся. Привинчен к полу, — отметил я. Это уже напоминало тюремные порядки.

— Руки на стол! Быстро! — заорал в самое ухо голос. В глаза ударил слепящий свет мощной лампы. — Руки!!

В полной растерянности, не в силах сопротивляться, я вытянул руки. Жесткие зажимы обхватили, стянули запястья.

Что за чушь? Что за фильмы ужасов? Меня решили убрать? Тогда зачем избивать? У меня хотят что-то узнать? Но тогда почему не спрашивают, а только бьют? Я не мог выдвинуть ни одной сколько-нибудь правдоподобной версии.

— Смотреть прямо! — потребовал голос и тут же услужливый кулак, доставший левую скулу, помог совершить поворот. Конечно, спасибо за заботу, но, в принципе, я мог и сам справиться. От удара кожа лопнула и из раны закапала кровь.

— Выключите свет, — попросил я.

— Пожалуйста?!

Удар в печень. Бьют профессионально! Еще пара таких тычков и прощай старость. Похоже состояние моего здоровья их интересовать перестало. С меня что, сняли инвентарный номер, списали по причине полного износа? До свидания Контора? Я вообще-то не против, но есть ли из Конторы почетно-пенсионный выход? Что-то я стал сомневаться в последнее время.

— Смотреть прямо! — новый окрик.

Прямо так прямо. Один черт ничего не видно кроме режущего света в глаза. Тишина. Голоса в стороне. О чем они говорят? Что решают? Мою судьбу? Отчего такие крутые переломы? Чем я не угодил начальству? Чем? Чем?? Снова использую паузу думать, вспоминать…

Металлическое звяканье инструмента. Батеньки мои! Похоже они спятили с ума! Это уже напоминает дешевую оперетку — кусачки, хирургические зажимы, иголки. Меня пугают? Но откуда такие дешевые приемы? Не будут же они в самом деле применять такие показушно-варварские пытки. Или будут? Будут?!

Крепкие руки ухватили кончик моего указательного пальца. Мне стало страшно. Действительно страшно! За что такая жестокость? За то, что я чуть не полтора года верой и правдой, не думая сачкануть, не смея возмутиться пахал на Контору? За что??

— Что вы делаете? — уже почти закричал я.

— Не разговаривать! — гаркнули в ухо, ткнули кулаком под ребра.

Но на ребра мне было уже наплевать. Я смотрел перед собой. Уверенные руки перебрали инструмент, ухватили толстую иглу, придвинулись к моим пальцам.

— Сейчас будет немножко больно, — предупредил спокойный, приятный голос.

Я все еще сомневался. Я все еще надеялся, что это мистификация и сейчас, через мгновение, все прекратится, охранники расхохочутся, «хирург» отбросит иглу.

Но ровно через мгновение игла с хрустом вошла мне под ноготь. Во всю длину. Стремительная боль от кончика пальца по нервным цепочкам добежала до мозга и взорвала его изнутри.

— За что-о-оо!

Я кричал во весь голос, не стесняясь, не думая о том, как выгляжу со стороны, видя только иглу, торчащую из окровавленного ногтя и вторую, приближающуюся к следующему пальцу.

— Не надо-ооо!

Я сдался!

Обезболивающий укол, сочувственные похлопывания по плечу, все тот же уверенный голос.

— Согласитесь, боль для вас была вторична. Страшнее было непонимание происходящего, именно оно усилило болевой шок. Вы не знали что происходит, чего ожидать в дальнейшем. Вы не были ни психологически, ни физически подготовлены к сопротивлению и потому сломались.

Мы сожалеем, что пришлось провести вас через подобное испытание. Но есть случаи, когда теория бессильна. Словами такое не объяснишь. Это надо почувствовать. Испытанные вами страдания не самоцель, но средство понимания всего психофизиологического механизма боли. Чтобы оперировать понятием, необходимо его понять. Познать боль можно лишь через боль. Собственную. Другого пути нет. В противном случае вы никогда не сможете ни дозированно применить ее к другому, ни уберечься от нее сами.

Мы еще не раз будем возвращаться к сегодняшнему, не самому приятному для вас дню. Он станет точкой отсчета, если хотите, ключиком, отпирающим самые потаенные дверцы человеческого сознания.

Скажу больше, это не последняя боль, которую мы вам доставляем. Но прочую боль вы встретите во всеоружии. Мы научим вас ее побеждать. И сколь бы серьезней муки в дальнейшем вы не испытывали, эта, первая боль, будет вспоминаться как самая нестерпимая. Поверьте на слово.

А теперь первое задание по исследуемому предмету. Сегодня, не откладывая, опишите все, что с вами случилось, отметьте, что на вас оказало наибольшее отрицательное действие. Проанализируйте свое поведение, реакции. Предложите другие возможные варианты развития событий. Что бы вы, уже прошедший опыт болевого шока, изменили в своем поведении. Как бы защитились. И помните, нас интересуют детали. Детали рисуют целое! Детали! Все ясно?

— Ясно, — отрапортовал я.

А все-таки есть в нем что-то садистское, раз выбрал такую работенку, — думал я, шагая по коридорам. — Поди нравится навздевывать таких как я на иголки. Не поверю, чтобы не нравилось! Умеет Контора подбирать кадры. Энтузиасты своего дела! Мать их…

В последующие дни я вплотную знакомился с пыточной историей человечества. Разнообразие и хитроумность механических приспособлений заставляли удивляться изобретательности человеческого разума и, одновременно, сомневаться в нем.

Я рассматривал и «примеривал» к себе «испанский сапог», дыбу, реберные крючья, клинья, вбиваемые меж лучевых костей ножного скелета, шипастые ошейники и десятки других пыточных механизмов.

— Все подобные варварские приспособления назначены не столько для причинения физических страданий, сколько для морального угнетения жертвы, — втолковывал мне преподаватель-пыточник. — На самом деле их реальное КПД невелико — быстро достигается болевой пик, после которого потерпевшему уже все равно, высокая степень стихийной смертности, побочный травматический эффект. А вот моральное воздействие… Оцените их внешний вид — нарочито грубые формы, черные тона, обилие непонятных механических частей. Все это внушало слаборазвитым жертвам почти мистический ужас. Плюс к тому глубокие мрачные подвалы, освещенные чадящими факелами, «случайные» кости-черепа, внешний вид прошедших муки узников. Как здесь не сломаться? А еще умно поддерживаемые ужасные легенды, сплетни, слухи вокруг всего, что касается подземных казематов. А еще публичные мучительные казни. С самого рождения целые народы психологически готовились к болевому подчинению. Сломив население в целом, уже не трудно было добиться требуемого результата от отдельного его представителя.