Эрик Амблер - Маска Димитриоса Страница 18

Мы сидели и пили кофе, когда вдруг заявилась полиция. В то время документы проверяли постоянно, но кафе пользовалось сомнительной репутацией, и лучше было там не светиться. Документы у Димитриоса оказались в порядке, но так как он был иностранцем, полиция записала наши имена. Когда они ушли, он очень разозлился. И думаю, он разозлился не потому, что они записали его имя, а потому, что записали мое. Димитриос вышел из себя и посоветовал забыть о письмах, так как он договорится с кем-нибудь еще. Это была наша последняя встреча.

Она залпом выпила стоявший перед ней коктейль. Латимер прокашлялся.

— И когда в последний раз вы получали от него известие?

В ее глазах промелькнуло подозрение.

— Мадам, Димитриос мертв. Пятнадцать лет прошло. В Софии другие времена, — попытался успокоить ее Латимер.

Странная, натянутая улыбка нерешительно застыла на ее губах.

— «Димитриос мертв». Так странно звучит. Трудно представить его мертвым. И как он выглядел?

— Седые волосы. Одежда, купленная в Греции и во Франции. Жалкое тряпье. — Неосознанно у Латимера вылетела фраза полковника Хаки.

— Так он не разбогател?

— Он как-то заработал много денег, в Париже, но потом все потерял.

Превеза рассмеялась:

— Должно быть, для него это было ударом! — Затем к ней снова вернулась подозрительность. — Месье, вы так много знаете о Димитриосе. Если он мертв… что-то я не понимаю.

— Мой друг — писатель, — вставил Марукакис. — Естественно, ему интересна человеческая натура.

— И что пишете?

— Детективы.

Она пожала плечами:

— Для этого не нужно быть знатоком человеческой натуры. Ее нужно понимать, если пишешь любовные романы или романтические истории. Вот «Фоль-Фарин», я считаю, хорошая история. Вам нравится?

— Очень.

— Я читала ее семнадцать раз. Лучшая из книг Уиды, а я читала все. Когда-нибудь я напишу мемуары. Уж я-то, знаете, повидала человеческую натуру.

Ее губы слегка изогнулись в улыбке, Превеза вздохнула и поправила бриллиантовую брошь.

— Вы, наверное, хотите узнать еще что-нибудь о Димитриосе? Отлично. Год спустя я о нем снова услышала: из Адрианополя пришло письмо. С обратным адресом до востребования. В письме он спрашивал меня, получала ли я почту для Талата. Если да, то мне следовало ответить и сохранить ее. О письме нельзя никому говорить. А в конце Димитриос снова пообещал вернуть деньги, которые был должен. Писем для Талата я не получала, о чем и сообщила. Я также упомянула, что деньги мне очень нужны, потому что когда он уехал, я потеряла всех своих друзей. Я солгала, так как с помощью лести надеялась получить деньги обратно. Но как я ошибалась! Он даже не ответил.

Спустя несколько недель ко мне пришел человек. Настоящий такой чиновник, очень строгий и деловой, в дорогой одежде. Он предупредил, что скорее всего ко мне придет полиция и будет интересоваться Димитриосом.

Я испугалась, но он заверил, что бояться нечего. Я всего лишь должна осторожно следить за тем, что буду им говорить. Потом он рассказал, как нужно описать Димитриоса, чтобы полиция осталась довольна. Я дала ему письмо из Адрианополя, и оно, видимо, его позабавило. Он разрешил сообщить об этом письме полиции, запретил только упоминать имя Талата. Под предлогом того, что хранить письмо опасно, он его сжег. Меня это взбесило, но он дал мне банкноту в тысячу левов и поинтересовался, нравился ли мне Димитриос, были ли мы друзьями. Я ответила, что ненавидела его. Тогда он сказал мне, что дружба — великая вещь, и пообещал пять тысяч левов, если я сообщу полиции то, о чем он меня попросил.

Превеза пожала плечами.

— Пять тысяч левов, месье! Это не шутки. Когда пришла полиция, я сказала то, о чем просил меня тот человек, и на следующий день по почте пришел конверт с пятью тысячами левов. В конверте больше ничего не было, только деньги. Все закончилось хорошо. Но это еще не все! Через два года я встретила этого человека на улице. Я к нему подошла, а эта сволочь притворилась, что впервые меня видит. Действительно, дружба — великая вещь.

Она взяла в руки записную книжку и положила ее обратно на полку.

— Прошу меня извинить, месье, мне нужно вернуться к гостям. Я и так слишком заболталась. Вы же понимаете, я не знаю ничего такого о Димитриосе, что могло бы вызвать интерес.

— Нам было безумно интересно, мадам.

Превеза улыбнулась:

— Если вы не спешите, есть вещи намного интереснее, чем Димитриос. К примеру, две занятные девочки, которые…

— У нас мало времени, мадам. Как-нибудь в другой раз. Может, вы позволите нам заплатить за напитки?

— Как пожелаете, месье, разговор с вами доставил мне несказанное удовольствие. Нет, не здесь, пожалуйста! У меня суеверие: никаких денег в моей комнате. Рассчитайтесь с официантом. Вы не против, если я не буду спускаться с вами вниз? Мне нужно кое-что уладить. Оревуар, месье. Оревуар, месье. До скорого.

Темные, с поволокой, глаза с любовью задержались на них. И с немалым удивлением Латимер обнаружил, что расставанием огорчен.

Счет принес сам управляющий, проворный и энергичный.

— Тысяча сто левов, месье.

— Сколько?!

— Эту цену вы обговорили с мадам, месье.

— Знаете, — заметил Марукакис, когда они ждали сдачу, — нельзя всецело осуждать Димитриоса. У него были и достоинства.

Димитриоса от лица «Евразийского кредитного треста» нанял Вазов, который хотел избавиться от Стамболийского. Интересно было бы узнать, как они его завербовали. Должно быть, результаты их удовлетворили, так как ему доверили схожую работу в Адрианополе. Там он, вероятно, и использовал имя Талата.

— Турецкая полиция этого не знала. Они слышали о нем только как о Димитриосе, — вставил Латимер. — Но вот чего я никак не могу понять: почему Вазов — ведь очевидно, что именно он навестил Превезу в 1924 году, — позволил ей рассказать полиции про письмо из Адрианополя.

— Могла быть только одна причина. Потому что Димитриоса там уже не было. — Марукакис подавил зевок. — Любопытный выдался вечерок.

Они стояли у отеля, в котором остановился Латимер. Ночной воздух был холоден.

— Я, наверное, пойду, — произнес Латимер.

— Вы уезжаете?

— Да. В Белград.

— Так, значит, Димитриос вас еще интересует?

— О да.

Латимер помедлил.

— Не могу выразить, насколько я вам признателен за помощь. Для вас эта затея оказалась непростительной тратой времени.

Марукакис рассмеялся, потом сконфуженно улыбнулся и объяснил:

— Я смеялся над собой: завидую вам, у вас есть Димитриос. Если в Белграде вы узнаете о нем что-либо новое, я бы хотел, чтобы вы мне написали. Напишете?

— Конечно, напишу.

Но Латимеру не суждено было попасть в Белград.

Он снова поблагодарил Марукакиса, и они пожали друг другу руки. Потом он пошел в отель. Его номер располагался на третьем этаже, и он с ключом в руке стал подниматься по лестнице. Ковры, устилавшие коридоры, поглощали звук шагов. Писатель вставил ключ в замочную скважину, повернул его и открыл дверь.

Латимер ожидал увидеть темноту, а в комнате был включен свет. Это его несколько озадачило. В голове мелькнула мысль: ошибся номером? Но мгновением позже он увидел нечто, что опровергло эту идею. В комнате царил хаос.

Содержимое чемоданов валялось на полу в полном беспорядке. Постельное белье было небрежно сброшено на кресло. На матрасе лежало несколько английских книг, которые он привез с собой из Афин, с разодранными переплетами.

Изумленный Латимер сделал два шага внутрь. Еле различимый звук справа заставил его повернуть голову. В следующее мгновение сердце противно екнуло.

Дверь, ведущая в ванную комнату, открылась. За ней, с распотрошенным тюбиком зубной пасты в одной руке и огромным «люгером» в другой, приторно, печально улыбаясь, стоял мистер Питерс.

7

Полмиллиона франков

Однажды в своей книге «Оружие убийцы» Латимер описывал ситуацию, в которой убийца угрожал одному из героев револьвером. Тот эпизод удовольствия ему не доставил. И если бы он не вытекал логически из хода повествования и не был бы так нужен или, например, появился бы не в последней главе, а в первой (где временами допустимо немного мелодрамы), то писатель приложил бы все усилия, чтобы его избежать. Но так как избежать было невозможно, он постарался подойти к этому описанию разумно. Что, задал себе вопрос Латимер, чувствовал бы он сам в подобных обстоятельствах? И пришел к заключению: был бы безумно напуган и абсолютно лишился бы дара речи.

Однако сейчас не произошло ни того ни другого. Возможно, отличались обстоятельства. Мистер Питерс держал огромный пистолет как дохлую рыбу и не производил зловещего впечатления. Латимер знал, что мистер Питерс не убийца: он уже встречался с ним — обычный зануда. Это каким-то непостижимым образом успокаивало нервы.